Передайте от меня привет Бродвею, когда попадёте на него.
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
Внимание!
Передайте от меня привет Бродвею, когда попадёте на него.
Приснился сон о ККЗ.
Нушрок и Гурд сидят в темнице, причём Гурд в богатых одеждах и даже пытается командовать министром. Оля и Яло проникают в тюрьму с целью спасти мальчишку, но, отперев дверь камеры и увидев Нушрока, пускаются наутёк. Нуш - за ними. Добежав до выхода, запаниковавшие девочки тянут дверь, но она не поддаётся. Нушрок с коварной такой улыбочкой ТОЛКАЕТ дверь. Но всё равно поздно, беглецов ловят и водворяют на место. И герои воленс-ноленс начинаю общаться.
Это так прикольно, что я б почитала.
Нушрок и Гурд сидят в темнице, причём Гурд в богатых одеждах и даже пытается командовать министром. Оля и Яло проникают в тюрьму с целью спасти мальчишку, но, отперев дверь камеры и увидев Нушрока, пускаются наутёк. Нуш - за ними. Добежав до выхода, запаниковавшие девочки тянут дверь, но она не поддаётся. Нушрок с коварной такой улыбочкой ТОЛКАЕТ дверь. Но всё равно поздно, беглецов ловят и водворяют на место. И герои воленс-ноленс начинаю общаться.
Это так прикольно, что я б почитала.
URL
- U-mail
- Дневник
- Профиль
- Комментировать
-
Поделиться
- ВКонтакте
- РћРТвЂВВВВВВВВнокласснРСвЂВВВВВВВВРєРСвЂВВВВВВВВ
- LiveJournal
суббота, 29 июля 2017
Передайте от меня привет Бродвею, когда попадёте на него.
Контекстная реклама ненавязчиво намекает, что пора бы заняться "Куклой Адмирала". 
URL
- U-mail
- Дневник
- Профиль
- Комментировать
-
Поделиться
- ВКонтакте
- РћРТвЂВВВВВВВВнокласснРСвЂВВВВВВВВРєРСвЂВВВВВВВВ
- LiveJournal
пятница, 28 июля 2017
Передайте от меня привет Бродвею, когда попадёте на него.
Давно хочу рассмотреть сцену признания Фролло в убийстве Феба. Ролик должен открыться как раз на ней.
Для удобства она же отдельно, хотя тут подрезано начало.
И в дубляже. Тут хз как настроить, чтоб с определённого момента воспроизводилось, плюс бесячая реклама. Следует учесть, что при переводе некоторые реплики исказили или пропустили, поэтому при разборе буду опираться на оригинал.
Судя по всему, Квазимодо медиум и вообще обладает тонкой душевной организацией. Ибо он явно почувствовал несчастье, а не с бухты барахты ломанулся бить в набат. Просто не знает он другого способа выразить радость или тревогу, поэтому прибегает к колоколам. Причём сразу же умолкает при появлении Жеана, а до этого его куча народу утихомирить не могла. Тут не просто безграничное подчинение. Квази одним местом почуял, что с цыганкой и хозяином что-то произошло.
Клод, нимало не удивившись приходу брата, которого, оказывается, ждал весь вечер, сообщает, что "мы никак не могли остановить Квазимодо, думали, он спятил", что перевели почему-то как "Останови Квазимодо, он спятил!" Получается, Клод ждал Жеана, который в это время зависал у де Гонделорье. То есть условно у Гонделорье, по фильму не совсем понятно, что за праздник и где, просто какое-то торжество с представлением. (Фролло туда пригласили? Или там народное гулянье - приходи кто хошь?) И тут возникает вопрос по поводу Клода. Он ведь не просто так ждал. То ли у них так заведено было, что Жеан вечерком заглядывает к брату для пообщаться (он вообще в собор ходил чаще, чем домой), то ли заранее условлено о встрече именно в тот день. А Жеан на ходу поменял планы, не предупредив брата. Причина известна: узнал, что на празднике будет Эсмеральда, вестимо. Иначе не пошёл бы, он нелюдим и явно не любитель толпы и шумных увеселений.
Клод зовёт брата в келью, говоря, что приготовил сюрприз: есть такой молодой итальянский композитор, пишет прекрасные вещи, ты должен послушать. Стоп... Композитор ждал в келье Клода? Не иначе как собирался играть вживую. Другого способа показать мелодию человечество ещё не изобрело. Не ну а чё, нормально, собрались интеллектуальные люди побеседовать, послушать хорошую музыку. То, что в монастыре посещения до какого-то определённого часа, архидьякона не касается. Клод в упор не видит, как Жеан удручён, глаза прячет и вообще не до музыки ему.
Жеан: Быть может, ты не захочешь видеть убийцу в своей келье.
У нас перевели красиво, но не в ту степь: "Убийца не должен сюда входить".
В обеих случаях Жеан понимает, что сотворил нечто ужасное и теперь недостоин даже находиться в соборе. Мне это нравится. Человек всерьёз переживает по поводу совершённого преступления и понимает, что ему за это будет. В нём борются два чувства: вроде недостоин быть в соборе, но только здесь спасение, здесь поддержат и не выдадут на расправу. Причём он боится не только за последствия, но и переживает из-за самого поступка. Это не как канонный Фролло, который ещё и сокрушался, что не совсем Феба прирезал.
Жеан: Я убил человека из любви к женщине, которая меня околдовала. Я знаю, она заманила меня в ловушку, расставленную для меня дьяволом. Ты служитель Господа. Ты должен помочь мне. Клод, говори!
Во как. Другие из любви цветы дарят, комплименты говорят, по ресторанам выгуливают, а ЖеанЧЕГ пошёл другим путём. То есть не я ревнивый баран, не умеющий контролировать свои эмоции, а девушка сама виновата, нечего отвергать меня. Справедливости ради, здесь Фролло без всяких слежек и похищений признался Эсмеральде в любви до того как застал её с Фебом. Он, в отличии от канона, даже не знал о Фебе и, соответственно, не пытался ему вредить. А в романе чуть не порчу наводил: "Пусть этот гвоздь разверзнет могилу всякому, кто носит имя Феб!.." То бишь в первоисточнике заранее вынашивал мысли об убийстве, а не просто внезапно переклинило. Ещё, что импонирует, киношный Фролло говорил сразу по делу, без излишней витиеватости, что позволило неграмотной девушке-бродяжке свободно его понять, не называл Эсмеральду колдуньей (хотя думать - думал). Только за руки хватал вполне как канон. Что интересно, девушка его не отвергала на словах, она просто вырвалась и убежала, хотя слушала очень даже заинтересованно. В той сцене кадры дико смонтированы, но всё же видно, что парочку вспугнуло появление слуги, а то бы неизвестно, чем закончилось. Но, знаете... Может, я не права, но проигнорировать слова такого опасного человека, как Фролло, со стороны Эсмеральды было ошибкой. Скажи она какое-нибудь дежурное "Мне надо подумать", или твёрдое "Нет, я люблю другого!" или хоть "Пусти, мне пора танцевать, а потом поговорим!", глядишь, и до кровопролития не дошло бы. Впрочем, фиг знает.
Здесь увидел, приревновал, схватился за кинжал, опомнился, убежал. Не целовал. Всё-таки не особо себя контролировал на момент преступления. А логика... Типичная фролловская логика. Если б он ещё и себя обвинял, это прозвучало б уж слишком неправдоподобно. Но! Жеан ничего не держит в себе, он ищет поддержки, делится тем, что его мучает, а не варится, как канон, в собственном соку.
Клод, не зная, как реагировать, наконец, цитирует Библию. Правда, на английском, то есть условно на французском, (у них-то тогда Вульгата бытовала, поскольку Лютер Новый завет дерзко ещё не перевёл), но не суть. У нас перевели не дословно, но вообще там прямая цитата из Книги Исхода: "Кто ударит человека так, что он умрет, да будет предан смерти." Я, копая матчасть, убедилась, что законодательство недалеко ушло от той цитаты. Убийца объявлялся вне закона и подлежал казни. Тем более не абы кого зарезал, а дворянина, офицера. Фролло, как Верховный судья, прекрасно понимал, что его ждёт. А брат то ли не зная, что вообще сказать, сказал первое, что пришло на ум, то ли действительно не собирался выгораживать Жеана.
Однако Жеанчика на кривой козе не объедешь и Библию он знает не хуже братца: "Господь также сказал: "Я назначу у тебя место, куда убежать убийце." Важно, что он цитирует только вторую часть фразы, а полностью в Библии так: "Но если кто не злоумышлял, а Бог попустил ему попасть под руки его, то Я назначу у тебя место, куда убежать убийце." То есть де-факто признавал, что на момент убийства руководствовался целью убить, а не помрачение нашло или сил не рассчитал. И теперь ищет защиты в храме. Но ведь в Библии есть и продолжение, и Жеан это знает. "а если кто с намерением умертвит ближнего коварно [и прибежит к жертвеннику], то и от жертвенника Моего бери его на смерть." И Клод знает. Отчасти поэтому он не может спрятать брата от правосудия.
Этот обмен цитатами характеризует одновременно и ситуацию, и моральные принципы братьев. Жеан пришёл искать убежища, так как уверен был, что за ним гонятся (он не мог знать, что толпа сочла виновной Эсмеральду), а из церкви его силой не вытащат. Клоду совесть не позволяет покрывать преступника, пусть и собственного брата. Накосячил - отвечай. С убийством в целом сильный ход. Такая создаётся острота конфликта. Фролло в дальнейшем так и метался между побуждениями спасти девушку и страхом занять её место на скамье подсудимых. В итоге вылилось во что вылилось.
Клод (с горечью): "Я не могу помочь убийце." У нас в дубляже стало принципиальное "Я не помогаю убийцам!" Угу. Ворам там, разбойникам ещё так-сяк, а убийцам шиш.
Жеан, по всей видимости, не рассчитывал на отказ и, чуть помедлив, принимает решение: "Тогда она умрёт. Та цыганка, что сделала меня убийцей."
Ему больше ничего не остаётся, кроме как переложить вину на Эсмеральду. Он не шантажирует Клода. Он размышляет над запасным вариантом, будучи всерьёз уверен в виновности девушки: "Она меня околдовала. Поэтому она должна умереть". Узнаюбрата Колю канонного Фролло.
Здравомыслящий Клод винит в преступлении только брата и предпринимает первую попытку образумить его: "Это логика дьявола. Ты не должен в неё верить." Жеан включил канонного Клода и глух к доводам: "Я верю. Однажды ведьма околдовала Бруно де Ференце. Он сжёг её и спасся. Её смерть будет моим искуплением". У нас ваще не в ту степь перевели: "И он был сожжён". Совсем никакой разницы. Типа Жеан не хотел кончить как Бруно. Хотя как раз хотел. Я не знаю, кто такой Бруно де Ференце, гугл упорно перебрасывает на Джордано Бруно. Упомянутый в книге Бруно Аста тоже не находится. Возможно, имелся в виду он.
Клод пытается вправить мозги брату: "Безумец! Ты не совершишь очередного преступления. Совесть тебе не позволит!"
Жеан: "Нет преступления в том, чтобы освободиться от неё."
Опять же, в дубляже совсем не то, о совести ни слова и смысл совершенно исказился. Клод, видимо, хорошо знал Жеана, раз упомянул его совесть. И ведь действительно, мучился ею Жеанчик. Но однако странно, что Жеан гораздо консервативней, упёртее и фанатичнее Клода. Должно вроде быть наоборот. Прямо загадка, в каких условиях они росли и воспитывались, что получились столь разными.
И тут Клод прекращает всяческие попытки переубедить брата и заявляет, мол, тогда мне придётся помогать девушке, а не тебе. Фактически тем самым подписывает Эсмеральде смертный приговор. Теперь Жеан ещё больше настроился уничтожить несчастную цыганку. Может, конечно, архидьякон думал, что бразер резко переменится во мнении и... Что, собственно, потом? Сдаваться побежит? Я считаю именно эту реплику переломной точкой сюжета. Прояви Клод чуть больше упорства и такта, то имел бы все шансы таки переубедить Жеана. Я уважаю его принципы, но что мешало сказать: "Я тебя не выдам, но девушку тоже нужно спасти." Тогда Жеану нет резона топить цыганку. А так он только убедился, что помощи ждать неоткуда и девушку надо убить, иначе убьют его.
Жеан ещё пытается цепляться за руки Клода: "Ты же мой брат!", на что тот, брезгливо сбросив его руки, отвечает сакральное: "Я тебе больше не брат!" "Не брат ты мне,..." Пардон. Судя по ошарашенному взгляду Жеана, такого хода он никак не ожидал. Признаться, я тоже. Повторюсь, моральные принципы Клода достойны уважения. Но отречься от родного брата, которого знал с пелёнок, ради девушки, которую видел раз в жизни, даже не расспросив, как оно вообще всё произошло, не попытавшись успокоить Жеана? Ведь видел же, что братка не в адеквате и сам не понимает, что несёт. Одно вовремя сказанное слово могло исправить ситуацию, что-то повернуть в сознании Жеана.
Словом можно убить, словом можно спасти,
Словом можно полки за собой повести.
Словом можно продать, и предать, и купить,
Слово можно в разящий свинец перелить.
Ведь спасти Эсмеральду, не выдав Фролло, возможно было. Квазимодо знал, как. Но архидьякон даже не сказал брату, что не выдаст его, тем самым подтолкнув увеличивать свершённый грех.
Мда, этак получилось, что и Клод виноват. Но он не виноват. (с)
P.S. В следующей сцене меня умиляет Гренгуар, который принёс козлу в тюрьму капустки, а еду для Эсмеральды захватить не догадался. Там в конце кто-то пришёл в камеру цыганки. Интересно, кто?
Шутка юмора
Для удобства она же отдельно, хотя тут подрезано начало.
И в дубляже. Тут хз как настроить, чтоб с определённого момента воспроизводилось, плюс бесячая реклама. Следует учесть, что при переводе некоторые реплики исказили или пропустили, поэтому при разборе буду опираться на оригинал.
Горбун Собора Парижской Богоматери от Классика Голливуда на Rutube.
Судя по всему, Квазимодо медиум и вообще обладает тонкой душевной организацией. Ибо он явно почувствовал несчастье, а не с бухты барахты ломанулся бить в набат. Просто не знает он другого способа выразить радость или тревогу, поэтому прибегает к колоколам. Причём сразу же умолкает при появлении Жеана, а до этого его куча народу утихомирить не могла. Тут не просто безграничное подчинение. Квази одним местом почуял, что с цыганкой и хозяином что-то произошло.
Клод, нимало не удивившись приходу брата, которого, оказывается, ждал весь вечер, сообщает, что "мы никак не могли остановить Квазимодо, думали, он спятил", что перевели почему-то как "Останови Квазимодо, он спятил!" Получается, Клод ждал Жеана, который в это время зависал у де Гонделорье. То есть условно у Гонделорье, по фильму не совсем понятно, что за праздник и где, просто какое-то торжество с представлением. (Фролло туда пригласили? Или там народное гулянье - приходи кто хошь?) И тут возникает вопрос по поводу Клода. Он ведь не просто так ждал. То ли у них так заведено было, что Жеан вечерком заглядывает к брату для пообщаться (он вообще в собор ходил чаще, чем домой), то ли заранее условлено о встрече именно в тот день. А Жеан на ходу поменял планы, не предупредив брата. Причина известна: узнал, что на празднике будет Эсмеральда, вестимо. Иначе не пошёл бы, он нелюдим и явно не любитель толпы и шумных увеселений.
Клод зовёт брата в келью, говоря, что приготовил сюрприз: есть такой молодой итальянский композитор, пишет прекрасные вещи, ты должен послушать. Стоп... Композитор ждал в келье Клода? Не иначе как собирался играть вживую. Другого способа показать мелодию человечество ещё не изобрело. Не ну а чё, нормально, собрались интеллектуальные люди побеседовать, послушать хорошую музыку. То, что в монастыре посещения до какого-то определённого часа, архидьякона не касается. Клод в упор не видит, как Жеан удручён, глаза прячет и вообще не до музыки ему.
Жеан: Быть может, ты не захочешь видеть убийцу в своей келье.
У нас перевели красиво, но не в ту степь: "Убийца не должен сюда входить".
В обеих случаях Жеан понимает, что сотворил нечто ужасное и теперь недостоин даже находиться в соборе. Мне это нравится. Человек всерьёз переживает по поводу совершённого преступления и понимает, что ему за это будет. В нём борются два чувства: вроде недостоин быть в соборе, но только здесь спасение, здесь поддержат и не выдадут на расправу. Причём он боится не только за последствия, но и переживает из-за самого поступка. Это не как канонный Фролло, который ещё и сокрушался, что не совсем Феба прирезал.
Жеан: Я убил человека из любви к женщине, которая меня околдовала. Я знаю, она заманила меня в ловушку, расставленную для меня дьяволом. Ты служитель Господа. Ты должен помочь мне. Клод, говори!
Во как. Другие из любви цветы дарят, комплименты говорят, по ресторанам выгуливают, а ЖеанЧЕГ пошёл другим путём. То есть не я ревнивый баран, не умеющий контролировать свои эмоции, а девушка сама виновата, нечего отвергать меня. Справедливости ради, здесь Фролло без всяких слежек и похищений признался Эсмеральде в любви до того как застал её с Фебом. Он, в отличии от канона, даже не знал о Фебе и, соответственно, не пытался ему вредить. А в романе чуть не порчу наводил: "Пусть этот гвоздь разверзнет могилу всякому, кто носит имя Феб!.." То бишь в первоисточнике заранее вынашивал мысли об убийстве, а не просто внезапно переклинило. Ещё, что импонирует, киношный Фролло говорил сразу по делу, без излишней витиеватости, что позволило неграмотной девушке-бродяжке свободно его понять, не называл Эсмеральду колдуньей (хотя думать - думал). Только за руки хватал вполне как канон. Что интересно, девушка его не отвергала на словах, она просто вырвалась и убежала, хотя слушала очень даже заинтересованно. В той сцене кадры дико смонтированы, но всё же видно, что парочку вспугнуло появление слуги, а то бы неизвестно, чем закончилось. Но, знаете... Может, я не права, но проигнорировать слова такого опасного человека, как Фролло, со стороны Эсмеральды было ошибкой. Скажи она какое-нибудь дежурное "Мне надо подумать", или твёрдое "Нет, я люблю другого!" или хоть "Пусти, мне пора танцевать, а потом поговорим!", глядишь, и до кровопролития не дошло бы. Впрочем, фиг знает.
Здесь увидел, приревновал, схватился за кинжал, опомнился, убежал. Не целовал. Всё-таки не особо себя контролировал на момент преступления. А логика... Типичная фролловская логика. Если б он ещё и себя обвинял, это прозвучало б уж слишком неправдоподобно. Но! Жеан ничего не держит в себе, он ищет поддержки, делится тем, что его мучает, а не варится, как канон, в собственном соку.
Клод, не зная, как реагировать, наконец, цитирует Библию. Правда, на английском, то есть условно на французском, (у них-то тогда Вульгата бытовала, поскольку Лютер Новый завет дерзко ещё не перевёл), но не суть. У нас перевели не дословно, но вообще там прямая цитата из Книги Исхода: "Кто ударит человека так, что он умрет, да будет предан смерти." Я, копая матчасть, убедилась, что законодательство недалеко ушло от той цитаты. Убийца объявлялся вне закона и подлежал казни. Тем более не абы кого зарезал, а дворянина, офицера. Фролло, как Верховный судья, прекрасно понимал, что его ждёт. А брат то ли не зная, что вообще сказать, сказал первое, что пришло на ум, то ли действительно не собирался выгораживать Жеана.
Однако Жеанчика на кривой козе не объедешь и Библию он знает не хуже братца: "Господь также сказал: "Я назначу у тебя место, куда убежать убийце." Важно, что он цитирует только вторую часть фразы, а полностью в Библии так: "Но если кто не злоумышлял, а Бог попустил ему попасть под руки его, то Я назначу у тебя место, куда убежать убийце." То есть де-факто признавал, что на момент убийства руководствовался целью убить, а не помрачение нашло или сил не рассчитал. И теперь ищет защиты в храме. Но ведь в Библии есть и продолжение, и Жеан это знает. "а если кто с намерением умертвит ближнего коварно [и прибежит к жертвеннику], то и от жертвенника Моего бери его на смерть." И Клод знает. Отчасти поэтому он не может спрятать брата от правосудия.
Этот обмен цитатами характеризует одновременно и ситуацию, и моральные принципы братьев. Жеан пришёл искать убежища, так как уверен был, что за ним гонятся (он не мог знать, что толпа сочла виновной Эсмеральду), а из церкви его силой не вытащат. Клоду совесть не позволяет покрывать преступника, пусть и собственного брата. Накосячил - отвечай. С убийством в целом сильный ход. Такая создаётся острота конфликта. Фролло в дальнейшем так и метался между побуждениями спасти девушку и страхом занять её место на скамье подсудимых. В итоге вылилось во что вылилось.
Клод (с горечью): "Я не могу помочь убийце." У нас в дубляже стало принципиальное "Я не помогаю убийцам!" Угу. Ворам там, разбойникам ещё так-сяк, а убийцам шиш.
Жеан, по всей видимости, не рассчитывал на отказ и, чуть помедлив, принимает решение: "Тогда она умрёт. Та цыганка, что сделала меня убийцей."
Ему больше ничего не остаётся, кроме как переложить вину на Эсмеральду. Он не шантажирует Клода. Он размышляет над запасным вариантом, будучи всерьёз уверен в виновности девушки: "Она меня околдовала. Поэтому она должна умереть". Узнаю
Здравомыслящий Клод винит в преступлении только брата и предпринимает первую попытку образумить его: "Это логика дьявола. Ты не должен в неё верить." Жеан включил канонного Клода и глух к доводам: "Я верю. Однажды ведьма околдовала Бруно де Ференце. Он сжёг её и спасся. Её смерть будет моим искуплением". У нас ваще не в ту степь перевели: "И он был сожжён". Совсем никакой разницы. Типа Жеан не хотел кончить как Бруно. Хотя как раз хотел. Я не знаю, кто такой Бруно де Ференце, гугл упорно перебрасывает на Джордано Бруно. Упомянутый в книге Бруно Аста тоже не находится. Возможно, имелся в виду он.
Клод пытается вправить мозги брату: "Безумец! Ты не совершишь очередного преступления. Совесть тебе не позволит!"
Жеан: "Нет преступления в том, чтобы освободиться от неё."
Опять же, в дубляже совсем не то, о совести ни слова и смысл совершенно исказился. Клод, видимо, хорошо знал Жеана, раз упомянул его совесть. И ведь действительно, мучился ею Жеанчик. Но однако странно, что Жеан гораздо консервативней, упёртее и фанатичнее Клода. Должно вроде быть наоборот. Прямо загадка, в каких условиях они росли и воспитывались, что получились столь разными.
И тут Клод прекращает всяческие попытки переубедить брата и заявляет, мол, тогда мне придётся помогать девушке, а не тебе. Фактически тем самым подписывает Эсмеральде смертный приговор. Теперь Жеан ещё больше настроился уничтожить несчастную цыганку. Может, конечно, архидьякон думал, что бразер резко переменится во мнении и... Что, собственно, потом? Сдаваться побежит? Я считаю именно эту реплику переломной точкой сюжета. Прояви Клод чуть больше упорства и такта, то имел бы все шансы таки переубедить Жеана. Я уважаю его принципы, но что мешало сказать: "Я тебя не выдам, но девушку тоже нужно спасти." Тогда Жеану нет резона топить цыганку. А так он только убедился, что помощи ждать неоткуда и девушку надо убить, иначе убьют его.
Жеан ещё пытается цепляться за руки Клода: "Ты же мой брат!", на что тот, брезгливо сбросив его руки, отвечает сакральное: "Я тебе больше не брат!" "Не брат ты мне,..." Пардон. Судя по ошарашенному взгляду Жеана, такого хода он никак не ожидал. Признаться, я тоже. Повторюсь, моральные принципы Клода достойны уважения. Но отречься от родного брата, которого знал с пелёнок, ради девушки, которую видел раз в жизни, даже не расспросив, как оно вообще всё произошло, не попытавшись успокоить Жеана? Ведь видел же, что братка не в адеквате и сам не понимает, что несёт. Одно вовремя сказанное слово могло исправить ситуацию, что-то повернуть в сознании Жеана.
Словом можно убить, словом можно спасти,
Словом можно полки за собой повести.
Словом можно продать, и предать, и купить,
Слово можно в разящий свинец перелить.
Ведь спасти Эсмеральду, не выдав Фролло, возможно было. Квазимодо знал, как. Но архидьякон даже не сказал брату, что не выдаст его, тем самым подтолкнув увеличивать свершённый грех.
Мда, этак получилось, что и Клод виноват. Но он не виноват. (с)
P.S. В следующей сцене меня умиляет Гренгуар, который принёс козлу в тюрьму капустки, а еду для Эсмеральды захватить не догадался. Там в конце кто-то пришёл в камеру цыганки. Интересно, кто?
Шутка юмора
URL
- U-mail
- Дневник
- Профиль
- Комментировать
-
Поделиться
- ВКонтакте
- РћРТвЂВВВВВВВВнокласснРСвЂВВВВВВВВРєРСвЂВВВВВВВВ
- LiveJournal
среда, 26 июля 2017
Передайте от меня привет Бродвею, когда попадёте на него.
Держите ещё Эсмеральды-1956 и весьма характерного Фролло.
читать дальше
читать дальше
читать дальше
читать дальше
читать дальше
читать дальше
читать дальше
читать дальше
читать дальше
читать дальше
Думаю, эти фотки, особенно та, где Эсме на колокольне, прекрасно показывают причину неприязни некоторых фанатов книги к этой экранизации, дескать, Эсме слишком опытная, Клод как замороженный. Фильм великолепен и я его люблю, но да, тут другая история с теми же героями. Единственное ИМХО попадание в канонные характеры Эсмеральды, Клода и Квазимодо - в фильме 1939 года при всём его искажении классического сюжета, ну и ещё близкий по характеру Фролло в обхаянной версии 1997. В фильме 1956 г. мы видим знойную женщинумечту поэта - именно женщину, поскольку язык не поворачивается назвать Эсму-Лоллобриджиду невинной девушкой-полуребёнком, по идее способную вить верёвки из Феба и Фролло, тем паче последний вроде как не против. А Клод растерял мрачность и властность, превратившись в зажатого скромняжку, который не пытается познакомиться с цыганкой просто потому, что стесняется. Вдруг прогонит, вдруг посмеётся? Тут какая-то история наоборот, то есть не угрюмый священник преследует целомудренную девицу, а ушлая красотка совращает несчастного робкого священника. Хотя делают и говорят персонажи практически то же, что в книге. Вот такой вот фокус. И хрен пойми этих советских цензоров, повырезавших эпизоды, не несущие ничего крамольного, но оставившие кадры, где Фролло отирается о стену, глядя на танцующую Эсмеральду. При всём при том образы достоверные и цельные, и Эсмеральда-1956 даже более жизненная, чем нежная канонная фиалочка. Жаль, по этому фильму никто не пишет, на ФБ одни кроссоверы, поставленные для галочки.
читать дальше
читать дальше
читать дальше
читать дальше
читать дальше
читать дальше
читать дальше
читать дальше
читать дальше
читать дальше
Думаю, эти фотки, особенно та, где Эсме на колокольне, прекрасно показывают причину неприязни некоторых фанатов книги к этой экранизации, дескать, Эсме слишком опытная, Клод как замороженный. Фильм великолепен и я его люблю, но да, тут другая история с теми же героями. Единственное ИМХО попадание в канонные характеры Эсмеральды, Клода и Квазимодо - в фильме 1939 года при всём его искажении классического сюжета, ну и ещё близкий по характеру Фролло в обхаянной версии 1997. В фильме 1956 г. мы видим знойную женщину
URL
- U-mail
- Дневник
- Профиль
- Комментировать
-
Поделиться
- ВКонтакте
- РћРТвЂВВВВВВВВнокласснРСвЂВВВВВВВВРєРСвЂВВВВВВВВ
- LiveJournal
вторник, 25 июля 2017
Передайте от меня привет Бродвею, когда попадёте на него.
Чаво ток в тырнети не встретишь. 
crapboxofcthulhu.blogspot.ru/2017/03/strange-te...
Я даже правда не знаю, как комментировать этот упорос, и надо ли. А вы говорите: версия Диснея, фильм 1997 года. Вот от чего Гюго в гробу должен вертеться-то. Спасибо, Фролло не запрягли, но над Квазимодо достаточно поиздевались. Нет, честно, не понимаю, с какого из него чудовище лепят. С внешностью пареньку "подфартило", но ведь умный был человек, благородный и доблестный, хоть и озлобленный. Но и то его злоба носила защитный характер, а не агрессию.
Однако скажу по секрету: даже это не самое странное воплощение "Собора...".
crapboxofcthulhu.blogspot.ru/2017/03/strange-te...Я даже правда не знаю, как комментировать этот упорос, и надо ли. А вы говорите: версия Диснея, фильм 1997 года. Вот от чего Гюго в гробу должен вертеться-то. Спасибо, Фролло не запрягли, но над Квазимодо достаточно поиздевались. Нет, честно, не понимаю, с какого из него чудовище лепят. С внешностью пареньку "подфартило", но ведь умный был человек, благородный и доблестный, хоть и озлобленный. Но и то его злоба носила защитный характер, а не агрессию.
Однако скажу по секрету: даже это не самое странное воплощение "Собора...".
URL
- U-mail
- Дневник
- Профиль
- Комментировать
-
Поделиться
- ВКонтакте
- РћРТвЂВВВВВВВВнокласснРСвЂВВВВВВВВРєРСвЂВВВВВВВВ
- LiveJournal
Передайте от меня привет Бродвею, когда попадёте на него.
Я всё закадровые фото к "Горбуну"-1939 кидаю, а тут к экранизации 1956 тоже много чего собралось. Только там Эсмеральда в основном.
читать дальше
читать дальше
читать дальше
читать дальше
читать дальше
читать дальше
читать дальше
читать дальше
читать дальше
читать дальше
читать дальше
читать дальше
читать дальше
читать дальше
читать дальше
читать дальше
читать дальше
читать дальше
читать дальше
читать дальше
читать дальше
читать дальше
читать дальше
читать дальше
URL
- U-mail
- Дневник
- Профиль
- Комментарии (2)
-
Поделиться
- ВКонтакте
- РћРТвЂВВВВВВВВнокласснРСвЂВВВВВВВВРєРСвЂВВВВВВВВ
- LiveJournal
понедельник, 24 июля 2017
Передайте от меня привет Бродвею, когда попадёте на него.
Сильный независимый мужчина.
Каждый раз, когда смотрю, играю в "сосчитай котеечек". Смогла насчитать одиннадцать штук, но, может, там и больше.
Довольно-таки неожиданный штрих к образу Фролло, но обоснуйный применительно к Фролло-1939. Мизантропы частенько любят животных. Природу-то не обманешь, потребность в общении и нерастраченную нежность надо реализовывать. Ибо человек существо социальное. В целом обожаю, когда антагониста сопровождает какой-нить зверёк. Значит, что-то хорошее есть в нём, в антагонисте.
А меня, как всегда, несёт не в ту степь с вопросами:
Кто кормил весь этот зверинец и убирал за ним?
Кошки выпускали гулять или они круглосуточно сидели в кабинете?
Откуда их там столько? Фролло где-то наподбирал или размножились естественным способом?
Куда Жеан девал котят?
Как относились подчинённые к чудачествам шефа?
Что стало с кошками после того, как Фролло слетел с колокольни?
Заметьте, не дома Жеан зверинец держал, но на рабочем месте. Вот кто придумал анималотерапию! Работёнка нервная, а тут кошечку погладил, мурлыканье послушал и вроде расслабился. Почему питомцев держал не дома, по фильму объяснимо, по жизни - ну хз. Может, дома у него псарня.
Ой, вот только представьте, как Жеан, суровый Жеан покупает на рынке мясо, наливает в миски молоко и чистит лоток.
Каждый раз, когда смотрю, играю в "сосчитай котеечек". Смогла насчитать одиннадцать штук, но, может, там и больше.
Довольно-таки неожиданный штрих к образу Фролло, но обоснуйный применительно к Фролло-1939. Мизантропы частенько любят животных. Природу-то не обманешь, потребность в общении и нерастраченную нежность надо реализовывать. Ибо человек существо социальное. В целом обожаю, когда антагониста сопровождает какой-нить зверёк. Значит, что-то хорошее есть в нём, в антагонисте.
А меня, как всегда, несёт не в ту степь с вопросами:
Кто кормил весь этот зверинец и убирал за ним?
Кошки выпускали гулять или они круглосуточно сидели в кабинете?
Откуда их там столько? Фролло где-то наподбирал или размножились естественным способом?
Куда Жеан девал котят?
Как относились подчинённые к чудачествам шефа?
Что стало с кошками после того, как Фролло слетел с колокольни?
Заметьте, не дома Жеан зверинец держал, но на рабочем месте. Вот кто придумал анималотерапию! Работёнка нервная, а тут кошечку погладил, мурлыканье послушал и вроде расслабился. Почему питомцев держал не дома, по фильму объяснимо, по жизни - ну хз. Может, дома у него псарня.
Ой, вот только представьте, как Жеан, суровый Жеан покупает на рынке мясо, наливает в миски молоко и чистит лоток.
@темы: Фролло
URL
- U-mail
- Дневник
- Профиль
- Комментировать
-
Поделиться
- ВКонтакте
- РћРТвЂВВВВВВВВнокласснРСвЂВВВВВВВВРєРСвЂВВВВВВВВ
- LiveJournal
воскресенье, 23 июля 2017
Передайте от меня привет Бродвею, когда попадёте на него.
Поклонники русской версии "Нотр-Дама" прямо изругали Фролло в исполнении Виктора Кривоноса - и такой, и сякой, и голос как с похмелья. Я послушала... и залипла. Может, я чего не понимаю, но ведь прекрасно поёт же.
С таким голосом самое оно злодеев озвучивать.
Для сравнения те же арии в оригинале:
читать дальше
Если брать Фролло чисто в мюзикловой трактовке, то тут Кривонос своими шипящими интонациями просто в десятку попадает. Не знаю, почему на него окрысились.
С таким голосом самое оно злодеев озвучивать.
Для сравнения те же арии в оригинале:
читать дальше
Если брать Фролло чисто в мюзикловой трактовке, то тут Кривонос своими шипящими интонациями просто в десятку попадает. Не знаю, почему на него окрысились.
URL
- U-mail
- Дневник
- Профиль
- Комментировать
-
Поделиться
- ВКонтакте
- РћРТвЂВВВВВВВВнокласснРСвЂВВВВВВВВРєРСвЂВВВВВВВВ
- LiveJournal
Передайте от меня привет Бродвею, когда попадёте на него.
На всякий пожарный оставлю памятку о том, где ставить ударения в именах фанонных персонажей ККЗ. Периодически буду поднимать при появлении новых имён.
Хотя, в принципе, с ударением всё просто: оно падает на ту же гласную, что и в исходном слове, что в каноне, что в фанфиках. Единственное исключение - ЙагупОп.
Канон:
НушрОк
АнидАг
АбАж
АксАл
ТопсЕд
ЯлО
АсЫрк
Фанон:
КУап
АкшОм
АцирУк
НАмйак
НИлвап
НАзаф
АцИнук (хотя вот тут так и тянет произнести АцинУк)
ЯншИв
КилОрк
ГревзИ
НИбур
ТЕкшум
ЦЕрбарх
НилИф
КАбалс
АнИсо
ЛАкаш
ОбЕцалп
КитОк
АцИнис
НАзлах
РАггал
Всяческие названия:
АкзАкс
Олкетс
ОтОлоб
Хотя, в принципе, с ударением всё просто: оно падает на ту же гласную, что и в исходном слове, что в каноне, что в фанфиках. Единственное исключение - ЙагупОп.
Канон:
НушрОк
АнидАг
АбАж
АксАл
ТопсЕд
ЯлО
АсЫрк
Фанон:
КУап
АкшОм
АцирУк
НАмйак
НИлвап
НАзаф
АцИнук (хотя вот тут так и тянет произнести АцинУк)
ЯншИв
КилОрк
ГревзИ
НИбур
ТЕкшум
ЦЕрбарх
НилИф
КАбалс
АнИсо
ЛАкаш
ОбЕцалп
КитОк
АцИнис
НАзлах
РАггал
Всяческие названия:
АкзАкс
Олкетс
ОтОлоб
@темы: ККЗ
URL
- U-mail
- Дневник
- Профиль
- Комментировать
-
Поделиться
- ВКонтакте
- РћРТвЂВВВВВВВВнокласснРСвЂВВВВВВВВРєРСвЂВВВВВВВВ
- LiveJournal
суббота, 22 июля 2017
Передайте от меня привет Бродвею, когда попадёте на него.
Название: Камень рубин
Автор: A-Neo
Фэндом: В.Губарев "Королевство кривых зеркал"
Персонажи: Нушрок/ОЖП
Рейтинг: РG-13
Жанры: Ангст, первый раз
Предупреждения: Смерть основного персонажа, ОЖП, ОМП, Беременность
Описание: Жена Нушрока - кто она такая и что мы о ней знаем? Абсолютно ничего. Данный фик представляет собой попытку пофантазировать о личности этой загадочной женщины а также о первой любви главного министра, у которого таки есть сердце.
читать дальшеПервое, что почему-то поразило его в облике Нибур – роскошные медно-рыжие волосы, уложенные в замысловатую причёску. Лет двести назад обладательницу таких огненных волос сочли бы ведьмой. Голос девушки сладкозвучно зазвенел, когда она застенчиво, как того требовали правила приличия, опустила глаза, окаймлённые густыми ресницами, и произнесла:
- Рада высокой чести быть представленной вам, господин Нушрок!
Ещё бы не рада! – невесело усмехнулся он про себя. Блестящий гвардейский офицер со своеобразной, но довольно привлекательной внешностью, с безукоризненной выправкой, золотыми эполетами, звенящими шпорами и саблей на боку – Нушрок в годы юности являл собой объект девичьих грёз. Портил этот образ колючий пронизывающий взгляд, в котором никогда не светилась нежность. Кривые зеркала показывали юноше толстого курносого коротышку, но прямые – они тогда ещё не были повсеместно запрещены и встречались даже в домах обывателей – никогда не лгали. А уж то, что Нушрок приходился единственным сыном главному министру Назлаху и обладал всеми возможностями для военной или придворной карьеры, делало его едва ли не самым завидным женихом всея Королевства.
Девушка, прибывшая в замок в сопровождении родителей и наречённая его невестой, была безукоризненна во всех отношениях. Единственная дочь графа Днурока, красива, скромна, воспитана. Казалось, лучшей партии нечего и желать. Но, наряду с невольным восхищением, её появление вызвало досаду, какую испытывает всякий, лишённый возможности выбирать. Увы, в вопросах любви Нушрок не был властен над собой, полностью подчиняясь отцу.
В восемнадцать лет Нушрок не видел необходимости связывать себя брачными узами, в особенности с той, к кому не испытывает ни капли теплоты. Самоуверенный молодой человек надеялся порушить давние устои, выбрав даму себе по сердцу, а не по велению родителей, пекущихся о наследстве, нравственности и укреплении связей. Впрочем, серьёзные отношения, заходящие дальше лёгкого флирта, его мало волновали. Недавно выпущенный в гвардейский полк в чине корнета, юноша с энтузиазмом втягивался в офицерскую жизнь. Занятия верховой ездой, казарменная муштра и книги по стратегии и тактике занимали Нушрока куда больше мыслей о семье. Назлах не торопил сына с выбором: пусть пока присматривается, заводит полезные знакомства. Ещё успеет остепениться. Так оно и шло до того дня, когда министр понял, что сын связался с дурной компанией и все мечты о достойной невестке вот-вот рассыплются в прах.
До вступления в гвардию единственным приятелем Нушрока был Абаж, сын второго министра. Их семьи связывали узы давней рыцарской дружбы, мальчишки часто играли вместе, доставляя родителям головную боль многочисленными проказами. Однако в офицерской среде круг знакомых расширился и в нём оказался поручик Киток – бретёр, кутила и повеса. Молодые люди, разные абсолютно во всём, тем не менее быстро сдружились. Назлах, крайне недовольный новым знакомым сына, как-то раз пригласил Нушрока к себе в кабинет для откровенного разговора. Расположившись в кресле, министр кивком головы указал Нушроку на соседнее и начал вкрадчивым голосом:
- Сын мой, прежде вы водили дружбу только с Абажем, чему я несказанно рад и молю Создателя, чтобы приятельские отношения между нашими семьями, установленные ещё нашими прадедами, продолжались как можно дольше. Предвижу, как вдвоём с Абажем вы свершите немало славных дел на государственном поприще!
Нушрок, ожидая, пока отец подберётся к главному, исподволь разглядывал висящий на стене портрет деда – тоже Нушрока, некогда возведшего замок на скале, прозванной в его честь Нушрочьей. С холста на молодого офицера смотрели строгие глаза под густыми бровями и крупный фамильный нос.
- Но, как мне стало известно, вы проводите слишком много времени в обществе поручика Китока, - продолжал меж тем Назлах. - Поверьте, это не самая подходящая компания для вас.
- Отец, - перебил Нушрок, - я в состоянии сам решать, с кем мне общаться.
- Неужели? – неприязненно сощурился Назлах, чуть подаваясь вперёд, словно хотел клюнуть своенравного сына. – Вы пока что в состоянии только сойтись с голодранцем и бабником из ужасной семьи! Над его родителями все смеются. Что ни бал – они тут как тут.
- Да, родители Китока бедны, как церковные мыши, но это не делает их в меньшей степени дворянами, - спокойно парировал Нушрок. – Не всем же быть богачами! Кроме того, у них три дочери на выданье, вот они и не пропускают ни одного приёма в надежде хоть одну выпихнуть замуж.
- Это ещё полбеды, - скривился министр. – Их семейка постоянно устраивает в своём доме сборища всё с той же целью – найти жениха. При этом приглашают кого попало и совершенно не заботятся, какую пищу для слухов дают обществу. Глупцы, они не в силах понять, что именно их неразборчивость, а вовсе не бедность отталкивает людей.
- Но я, в конце концов, общаюсь с Китоком, а не с его родителями, - Нушроку уже надоела полемика, - а он прекрасный офицер, нареканий от командования не имеет.
- Надеюсь, вы сделали необходимые выводы, - подытожил Назлах, сверля юношу злыми глазами. – Можете идти.
Министр, уповая на сыновнее благоразумие, надеялся, что тот поспешит порвать все связи с несносным поручиком. Что поделать, - думал отец, - Нушрок ещё слишком молод, не умеет разбираться в людях. Ничего, опыт придёт со временем, а пока следует помочь, направить в нужное русло. Однако упрямый Нушрок, вопреки отцовским чаяниям, не видел причин ссориться с Китоком. Назлаху и в страшном сне не могли привидеться события, воспоследовавшие за дружбой корнета и поручика.
Однажды случилось именно то, чего опасался министр: Киток пригласил Нушрока в родительский дом, где как раз собралась шумная компания, преимущественно из мужчин разных возрастов и званий. Сборище незнакомых людей не понравилось Нушроку, подумавшему, что отец прав насчёт этого семейства и девицам, вынужденным терпеть докучливых кавалеров, остаётся посочувствовать. Он собрался уйти под благовидным предлогом, но тут хозяйка дома, стрельнув глазами в его сторону, объявила о том, что сейчас Ацинис споёт для всех присутствующих. Судя по восторженной реакции гостей, зрелище предстояло интересное. Юноша из любопытства решил задержаться и послушать песню. Ацинис, старшую из сестёр Китока, он не раз видел при дворе: именно её родители старались почаще выводить в свет. Девушка не противилась, хоть и стеснялась простенького платья, не могущего соперничать с нарядами светских модниц, и перешёптываний за спиной. Ей хотелось замуж за кого угодно, лишь бы вырваться из опостылевшего дома до того, как уйдут года, увянет красота - единственный её капитал, и она станет никому не нужным перестарком. Участь приживалки, гувернантки или монастырской послушницы Ацинис не устраивала, поэтому она покорно выполняла наставления отца и матери.
Девушка украдкой кидала взоры на молодого офицера, которого брат привёл в их дом, возможно и по настоянию родителей. Она не питала надежд относительно Нушрока. Разве сына главного министра заинтересует бесприданница? Разве отец юноши одобрит их связь? Но Ацинис подчинялась воле родителей, а они сейчас велели ей петь.
- Ты же не хочешь, чтобы наши гости заскучали и разбежались? – шепнула мать, выталкивая её на середину комнаты.
Средняя сестра села за рояль и заиграла, а Ацинис запела свой любимый романс об одинокой иве, плачущей на речном берегу. От звуков её голоса по телу Нушрока пробежала приятная дрожь. Он даже не представлял, что у этой серенькой девицы такой чудесный голос! Словно впервые он увидел её тонкую фигурку, чуть грубоватые, но правильные черты, чёрные локоны, обрамлявшие бледное, с заострённым подбородком лицо. Закончив песню, Ацинис поклонилась и, раскрасневшись, выбежала из гостиной. Мать поджала губы в ниточку, выказывая недовольство. Нушрок понял, что девушке непременно достанется за её неожиданную выходку. Сказав, что хочет подышать свежим воздухом, он поднялся и вышел вслед за Ацинис.
Девушку он нашёл в саду на скамейке. Ацинис сидела, ковыряя носком туфли усыпанную гравием дорожку. В руке она держала красную розу, только что сорванную с ближайшего куста. Услышав шаги, она подняла голову и тут же вздрогнула под цепким взглядом Нушрока.
- Ой, господин Нушрок, до чего же у вас пронзительные глаза!
- Виноват, всё время забываю, что никто не выносит моего взгляда, - извинился юноша и счёл нужным пояснить. – Это у нас семейное. В глаза моему отцу не могу смотреть даже я.
- Не хотелось бы мне столкнуться с вашим батюшкой! – печально улыбнулась Ацинис. – Простите мою бестактность, но почему вы ушли от остальных гостей? Они вам не по душе?
- По правде сказать – да, - протянул Нушрок. – Но также мне хотелось избавить вас от нотаций матери, которая не простит вам вашего побега. Однако, зачем же вы убежали? Ваш концерт имел огромный успех!
- О, благодарю вас! Если бы вы знали, как мне тяжело развлекать гостей по приказу маменьки, улыбаться, когда на душе кошки скребут! – горячо заговорила девушка, видя возможность, наконец, излить наболевшее. – Как тошно чувствовать себя обузой, лишним ртом! Как больно видеть старания родителей устроить наше с сёстрами будущее!
- Замечательно же они устраивают ваше будущее, выставляя вас, как товар, на обозрение всяким проходимцам! – не удержался Нушрок.
- Понимаете, они всё стараются держать марку, показывая видимость достатка, а дела с каждым годом всё хуже. Вот наш бедный сад… Он совсем запустел, поскольку нечем стало платить садовнику и его пришлось рассчитать. А со сборищ хоть какие-то деньги. Они портят нашу репутацию, но без них мы пойдём по миру. Замкнутый круг! Простите, я слишком много вам сказала. Не надо бы вам знать.
Ацинис уронила цветок. Нушрок поднял его и протянул девушке. Глаза их снова встретились. Юноша почувствовал, как уплывает, тёплые волны уносят его неведомо куда.
О связи Нушрока и Ацинис поначалу знали только Киток и родители девушки. Юноша, памятуя разговор с отцом, не спешил поверять ему сердечные тайны. Вместе с тем Нушрок понимал, что вечно так продолжаться не может. Нужно поговорить с отцом о женитьбе. Какое значение имеют деньги, особенно для их обеспеченной семьи, если на первом месте чувства! А он считал напрасно прожитым день, когда не видел Ацинис, не слышал её голоса, от которого просто терял голову. Первая любовь захлестнула молодых людей со всей силой и они, как многие другие пары, наивно полагали, что их чувства вечны, сильнее самой смерти и способны выдержать любое испытание. От бесед с держанием за руки влюблённые скоро перешли к пылким поцелуям, а там и переступили грань, определяющую отношения мужчины и женщины. Нушрок, упиваясь новыми ощущениями, всё оттягивал объяснение с отцом, пока нежданный визит не заставил его пойти на откровенность с Назлахом.
В тот вечер Нушрок был дома один. Назлаха, как всегда, задержали неотложные дела, и он вполне мог вернуться поздно, а то и вовсе остаться ночевать во дворце. Во дворе замка затрубил рог и тотчас же заскрипели цепи, опуская мост.
- Что бы это значило? – подумал Нушрок. – С визитами ни я, ни отец сегодня никого не ждём. Кому вздумалось навестить нас на ночь глядя?
Его сомнения разрешила горничная, возвестившая:
- Господин, вас хочет видеть госпожа Ацинис.
- Ацинис? – вздрогнул юноша. – Скорее, проси!
Девушка, войдя в гостиную, сразу же бросилась ему на шею.
- Милый! Как хорошо, что я застала тебя одного, без твоего отца! Я боюсь его, как чумы.
- Ацинис, что заставило тебя приехать сюда в такой час? – спросил Нушрок с неистово бьющимся от радости сердцем.
Она, вздохнув, спрятала лицо на его груди.
- Просто… У меня неотложный разговор. Я весь день тебя прождала и, видишь, решилась ехать в твой замок. До чего же тяжело мне далось это решение! Да ещё родители одолели расспросами.
- Что случилось? – забеспокоился Нушрок. – Ты бледна! Тебе дурно? Да что же я держу тебя? Садись!
- Ничего, просто утомилась и голова кружится, - пробормотала девушка, принимая заботы Нушрока.
- Ты заболела? - не на шутку встревожился юноша.
- Нет… То есть да… - Ацинис комкала в руках перчатки. - Я была у врача и он подтвердил. Я никому не говорила, только тебе…
- Ты ждёшь ребёнка? – догадавшись, напрямую спросил Нушрок.
- Да, твоего ребёнка, - густо покраснела она.
- Лучшего исхода и придумать нельзя! – возликовал Нушрок. – Я давно собираюсь поговорить с отцом о нашей свадьбе. Теперь откладывать нельзя. Отец не посмеет мне отказать.
- Скорее он придёт в ярость и костьми ляжет, но не пустит в свою семью девицу, не умеющую беречь целомудрие, - горестно пролепетала Ацинис.
- Тогда я обойдусь без его благословения! – запальчиво ответил Нушрок. – А, чтобы ты не сомневалась в серьёзности моих намерений…
С этими словами Нушрок вышел из гостиной. Вернулся он с изящным кожаным футляром в руках. Ацинис восхищённо ахнула, увидев его содержимое. В футляре лежало старинное, тонкой работы рубиновое ожерелье. Ровно двенадцать камней, выточенных в виде капель, располагались в два ряда. Отсветы пламени из камина играли на гранях, заставляя их светиться таинственным кровавым огнём.
- Это наше фамильное ожерелье, передающееся из поколения в поколение, - торжественно произнёс Нушрок. – Мой отец подарил его матери в день свадьбы. Отныне оно по праву твоё.
- Что ты! – отшатнулась девушка. – Я не могу принять такой подарок!
Но Нушрок, не слушая возражений, собственноручно застегнул замочек украшения на её шее.
Как он ни уговаривал Ацинис остаться, та ни за что не захотела ждать приезда Назлаха и, поклявшись в вечной любви, отбыла восвояси. Нушрок, не находя себе места, шагал из угла в угол. Минуты казались ему бесконечными часами. Вот, наконец, в ущелье раздалось знакомое пение рожка и карета с гербом на дверце, хвала зеркалам, въехала во двор замка.
- Добрый вечер, сын, - кивнул министр. – Ты ещё не ужинал?
- Ужин подождёт, дорогой отец! У меня к вам серьёзный разговор.
- Серьёзный? Что ж, идём в кабинет.
Внутренне трепеща, Нушрок поведал о том, что пора подумать о женитьбе.
- Хороший разговор, - согласился отец. – Пожалуй, действительно пора. В семье Днуроков подросла дочь. Превосходные манеры, прекрасное образование…
- И богатое приданое, - закончил Нушрок. – Видите ли, отец, дело в том, что я уже выбрал себе невесту и другой мне не надо.
- Вот как? – покосился Назлах. – И кто же сия счастливица?
- Ацинис, дорогой отец, - вызывающе улыбнулся Нушрок, готовясь к буре.
Министр на мгновение потерял дар речи. Опомнившись, он вперил в сына испепеляющий взгляд.
- Что за дурацкие шутки? Взять в жёны бесприданницу с подмоченной репутацией? Я думал, сын мой, вы здравомыслящий человек, а вы просто неразумное дитя!
- Дело в том, отец, - Нушрок понял, что уговорить отца не удастся и потому решил выложить всё начистоту, - что Ацинис ждёт от меня ребёнка и я, как честный человек, обязан взять ответственность на себя.
- Честный человек? Ответственность?! – возопил Назлах так, что Нушроку стало не по себе. – Так ты ещё и болван, не умеющий держать в узде собственные желания? Спутаться с нищенкой, со шлюхой!
- Не смейте так говорить о ней! – вспылил юноша. В умении сверкать глазами он с успехом мог тягаться с папенькой.
- Ещё как посмею! Глупец, неужели ты не понимаешь, что её семейка нарочно всё подстроила, чтобы затащить тебя под венец, а ты и уши развесил, влюблённый осёл! Пойми, балбес, что ребёнок этот, если он действительно существует, может быть чьим угодно!
Нушрока впервые кольнуло сомнение. Действительно, Ацинис слишком уж быстро уступила ему. И, хотя она уверяла его в безграничной верности, где гарантия, что слова не разошлись с делом? Ведь в её доме так много бывает молодых людей, из которых каждый второй бесцеремонный нахал… Он понял мысль Назлаха. Родители Ацинис готовы на всё, дабы породниться с главным министром. В том числе они согласны пожертвовать честью дочери, рассчитывая, что он поступит как порядочный человек. И ему придётся – как знать? – воспитывать чужого ребёнка. Или окажется, что никакого ребёнка вовсе не было. А если, статься, молодой человек откажется от девушки, то её семья всё равно не в накладе: министр не пожалеет денег, чтобы замять историю.
- Я обязан отвечать за свои поступки! – заученно высказал Нушрок. Страсть боролась в нём с холодным расчетом.
- Отвечать? Благодарю покорно, сынок, вы и без того натворили достаточно! Позвольте уж мне самому разобраться с этой девицей и её вы… ребёнком. Вас же прошу ни во что не вмешиваться.
- Нет, отец, я вправе сам решать, как мне поступить! И я собираюсь жениться на девушке, которую обесчестил!
- Воистину, любовь застилает разум! – прорычал Назлах. – Хочешь решать, значит? Ну так выбирай. Если ты сейчас отправишься к ней, то больше не переступишь порог отчего дома. Я отрекусь от тебя. Если предоставишь мне право действовать самому, то я устрою так, что девица и дитя ни в чём не будут нуждаться, и никто не узнает об этой истории. Решай!
Потом Нушрок не раз думал, как сложилась бы его судьба, пойди он против воли отца. Тогда он был молодым человеком, чей путь только начинался. Впереди его ждала блестящая карьера. Нушрок знал цену словам отца. Пойти против него значило стать изгоем без гроша за душой. Похоронить все далеко идущие планы, со скандалом вылететь из полка, с громадным трудом пробивать себе дорогу в жизни, опозорить доброе родовое имя – вот что значило выбрать Ацинис. Стоило ли ломать всё ради ветреной девицы и ребёнка, который, может статься, и не его вовсе? Нушрок был молод. Он избрал карьеру. По прошествии многих лет он уже не сомневался, что поступил правильно, послушавшись отца, и снисходительно усмехался, вспоминая юношеское увлечение девчонкой, имя которой теперь с трудом мог вспомнить.
Назлах, даже не поужинав, в тот же час уехал, презрев опасность путешествий по горам в тёмное время суток. Вновь отец и сын увиделись на следующий вечер, когда с дневными заботами было покончено.
- Всё сложилось как нельзя лучше, - потёр руки министр, ловя вопрошающий взгляд сына. – Родители девицы, как я и предполагал, согласились принять щедрые отступные. У них на примете есть достойный человек, готовый взять Ацинис в жёны, закрыв глаза на её прошлое, а её отпрыска воспитать, как собственное дитя. Надеюсь, вы вынесете урок из всего произошедшего.
- Могу я хотя бы попрощаться с ней?
Министр вынул из кармана рубиновое ожерелье и сложенный вчетверо лист бумаги.
- Она просила передать вам это. Прочтите и успокойтесь.
У Нушрока потемнело в глазах. Ацинис, залив письмо слезами, умоляла простить ей чудовищный обман – она пыталась навязать ему чужое дитя и теперь горько раскаивается. Она, гадкая, достойна презрения. Она просила не искать её и как можно скорее забыть. Нушрок, скомкав бумагу, швырнул её в камин. Письмо тут же вспыхнуло и мгновенно сгорело.
- Вы заставили её написать такое?
- Клянусь всеми зеркалами, я тут ни при чём! – фыркнул Назлах.- Она сама вручила письмо и мне, признаться, всё равно, правда в нём, или ложь. Вам же проверять не советую, да и не выйдет. Она уже уехала. Я не знаю, куда именно.
Родители Ацинис хранили молчание. Киток, к которому Нушрок пристал с расспросами, тоже ничего не пояснил.
- Я знаю не больше твоего, - пожал плечами поручик. – Сестрёнка получила от твоего отца круглую сумму и уехала куда-то в провинцию.
Вскоре Китока из-за очередной дуэли перевели в другой полк. Общение с ним сошло на нет.
Полагая, что клин клином вышибают, Назлах несколько дней спустя вновь заговорил о женитьбе, посулив сыну знакомство с девушкой, достойной носить рубиновое ожерелье. С данной целью он и пригласил Нибур в замок, устроив так, чтобы молодые люди остались наедине.
Возможно, Нушрок полюбил бы невесту, встреться они позже, когда утихла бы боль предательства. Сейчас в его сердце зияла кровоточащая рана, и он воспринял девушку как обузу. Всё же юноша старался держаться с ней учтиво – она ведь ни в чём не виновата и, как он, подчинялась чужой воле. Поскольку всё решили за них заранее, предложение руки и сердца, сделанное Нушроком, прозвучало как пустая, но необходимая формальность. Дело, на радость старшего поколения, шло к скорой свадьбе.
Как ни пытался Нушрок забыть Ацинис, получалось из рук вон плохо. Он всё время сравнивал её с Нибур. В чём-то первая любовь превосходила невесту, в чём-то уступала ей. Черты лица Нибур выделялись благородной утончённостью, руки с тонкими пальцами казались высеченными из мрамора. В движениях её, манерах, гордой посадке головы сквозила чистая порода. В Ацинис не наблюдалось изысканности. По-своему очаровательная, она брала живостью нрава, приправленной неиссякаемой нежностью. С Нибур нашлось больше общих тем для обсуждения, она легко поддерживала беседу там, где Ацинис оставалось исключительно слушать, кивая головой. Голос Нибур тоже был приятен, вот только она, напрочь лишённая музыкального слуха, не пела. До свадьбы не допускала даже поцелуев. Став женой Нушрока, продолжала демонстрировать скромность, окутавшись, словно коконом, ореолом холодной сдержанности, предпочитая чувственным удовольствиям прогулки под луной. Нушрока, привыкшего к страстности Ацинис, подобное отношение злило. Впрочем, он лелеял надежду когда-нибудь растопить этот лёд.
Нибур обожала драгоценные камни и знала в них толк. Когда Нушрок в день венчания преподнёс ей то самое рубиновое ожерелье – он не посмел нарушить традицию – её глаза заблестели искренним восторгом. Она нежно касалась камней подушечками пальцев и, казалось, часами могла любоваться игрой света на отшлифованных гранях. Стоило ей надеть украшение, как все двенадцать рубинов загорались внутренним жарким огнём. На шее Ацинис они так не сверкали. Нечего и говорить, что ожерелье, нашедшее истинную владелицу, стало любимой драгоценностью Нибур. Именно в нём художник запечатлел её на портрете, красовавшемся с тех пор в фамильной галерее.
Мрачный замок, овеваемый постоянной прохладой горных ущелий, заметно преобразился с приходом молодой госпожи. Нибур вела хозяйство с рачительностью опытной экономки, чем весьма расположила к себе Назлаха и вызвала уважение Нушрока. Он понимал, какое сокровище ему досталось, ему льстили завистливые взгляды придворных, но того возвышающего спектра чувств, что пробудила в нём Ацинис, Нушрок не испытывал. И не считал себя обязанным испытывать. Со стороны они выглядели безупречной парой, но налёт отчуждения, появившийся в самый первый день, оказался непреодолим. Возможно, молодую жену не устраивало сложившееся положение вещей, но она ничем не выказала недовольства.
О чём сокрушалась Нибур, так о том, что возле замка нельзя разбить сад. Вокруг сплошные скалы, где едва-едва росло единственное чахлое деревцо, уцепившиеся корнями за расщелины, невесть чем жившее и чудом не вырванное ветром. Однако камень упрям, а Нибур оказалась ещё упрямей. Она велела слугам привезти несколько мешков плодородной земли и, выбрав самый освещённый участок двора, устроила там клумбу. Затем съездила к господину Летяду, увлекающемуся садоводством, и купила саженцы роз. Нушрок смотрел на чудачества жены сквозь пальцы, уверенный, что розы не приживутся. Его мысли занимало иное: всё более накаляющаяся политическая обстановка. Король Гревзи Пятнадцатый не поладил с правителем Герцогства Чёрных озёр. Над Королевством, как сизая грозовая туча, вспухало напряжённое ожидание, закономерно разрядившееся, когда посол герцога швырнул на стол в зале заседаний ноту с объявлением войны.
В эти же самые дни Нибур, румяная от смущения и радости, прошептала мужу, что ждёт ребёнка. И снова Нушрок совершенно некстати вспомнил Ацинис, чьё дитя, наверное, уже сделало первые шаги. А он даже не знает, сын у неё, или дочь.
На сей раз в своём отцовстве он был абсолютно уверен, но, странное дело, новость не вызвала того всепоглощающего прилива нежности – как тогда, хотя, конечно, его обрадовала беременность Нибур: Нушрок мечтал о сыне. Просто всё как-то не вовремя. Ему, гвардейскому офицеру, надлежало отправиться на фронт в первых рядах. А уж как он вернётся – со щитом или на щите – о том знает один Всевышний.
- Мне жаль, что всё так совпало: и война, и это… - словно прочитав его мысли, сказала молодая женщина. – Я не вправе препятствовать вам выполнять воинский долг. А, когда вы вернётесь со славой, вас встретим я и наш сын.
Нушрок поцеловал её руки.
- Не переживайте, душа моя, - сказал он обеспокоенной жене, - уверен, что кампания не затянется и я вернусь домой ещё до того, как наше дитя увидит свет.
И он осторожно коснулся живота Нибур.
На войне быстро растут в чинах. Нушрок, преодолев менее чем за год путь от поручика до полковника, невесело шутил, что стал бы генералом, затянись противостояние подольше. Война уничтожила в нём последние остатки юношеской наивности, оставила шрамы и сломанный в сражении нос, ещё больше теперь походивший на птичий клюв, но и научила многому. В ожесточённых баталиях, где наибольшие потери несла гвардия, и конных походах у него почти не оставалось времени, чтобы думать о доме, отце и Нибур. Письма приходили с запозданием. Нушрок, угадывая тревогу между ободряющих строк, отвечал близким, что жив-здоров, приказывал жене беречь себя, обещал отцу привезти в подарок шпагу самого герцога, ведь недалёк день, когда королевские войска погонят противника до стен его столицы.
Между тем Нибур, презрев своё интересное положение, ежедневно ездила в Олкетс, где на центральной площади глашатай оповещал о ходе сражений, а чиновники с эмблемой военного ведомства на камзолах раздавали пахнущие свежей типографской краской списки убитых и раненых.
- Дорогая моя, вам нет никакой нужды подвергать себя опасности в давке, - увещевал Назлах. – Все новости вы можете услышать от меня. И, уверяю вас, я знаю намного больше площадных крикунов.
- Ох, дорогой отец, но ведь я, случается, не вижу вас целыми днями! – восклицала невестка, с мольбой взирая на грозного свёкра. – Я не могу ждать так долго! Если что-то случится с ним… то лучше узнать сразу…
- Как знаете, - буркнул министр. – Охота вам трястись в карете и торчать на солнцепёке – воля ваша.
Известия с фронта запаздывали ровно на сутки. К тому времени, когда Нушрок очнулся в полевом госпитале, о его судьбе в Олкетсе толком ещё ничего не было известно. Камеристка, пробившись сквозь толпу, одна из первых получила заветный список и поспешила к коляске, ожидавшей на углу площади.
- Вот, госпожа! – гордо крикнула она ещё издали.
- Дай же мне его, Асырк, дай скорее! – Нибур поспешно схватила лист, ища среди напечатанных смазавшейся краской имён одно, которое надеялась никогда там не найти. – Его здесь нет, нет и быть не может. Ай!
Внезапно побелев, она выронила список, оседая на подушки сиденья. Перепуганные кучер и камеристка захлопотали вокруг хозяйки, пытаясь привести её в чувство.
- Госпожа, госпожа! – причитала Асырк, поднося к её лицу флакон с нюхательной солью. – Тунк, что ты встал, как истукан?! Придержи ей голову! Вот так, вот, кажется, порозовела. Уф!
- Асырк… Список… - прошептала Нибур, шаря пальцами по сиденью.
Тунк первым отыскал на дне кареты злополучную бумагу и с поклоном протянул хозяйке, однако проворная камеристка выхватила список из его руки.
- Дай-ка мне! Не извольте переживать, госпожа, вам вредно в вашем положении. Я сама взгляну. Может, ошибка вышла? А ты, Тунк, вези к доктору!
- Не надо доктора! Мне уже лучше, - запротестовала Нибур. – Не томи, Асырк, или я, клянусь зеркалами, сейчас же тебя рассчитаю! Что там? Он…
- Сейчас, госпожа! Одну минуточку! – отозвалась камеристка и воскликнула торжествующе. – Что я говорила? Он не убит, госпожа, нет! Господин Нушрок числится в без вести пропавших, а это значит – ранен или в плену… Ой! То есть – непременно жив!
- Жив… - прошептала Нибур, едва шевеля бескровными губами. Младенец вовсю ворочался в её чреве.
Назлах, узнав о происшествии, пришёл в ярость и категорически запретил невестке покидать замок, приставив к ней слуг и вызвав из столицы врача.
- Добились своего? Я ли вас не предупреждал? – сердито отчитывал министр. – Вы жена офицера, вам всегда следует быть готовой к подобному исходу. Кому лучше от ваших треволнений? Вашему мужу? Или, может, ему?
Назлах указал на округлившийся живот Нибур. Молодая женщина, охнув, натянула одеяло до подбородка. Министр, сменив гнев на милость, обещал сей же час узнать о судьбе Нушрока из своих источников, хотя – он абсолютно уверен - беспокоиться наверняка не о чем. И уже этим вечером Нибур знала, что муж её ранен и находится на излечении, а неделю спустя получила тому письменное подтверждение от самого Нушрока. Она, следуя приказу Назлаха, не бывала дальше двора замка, ухаживала за цветами и ждала. Здоровье становилось всё хуже: отекли ноги, одолевали тошнота и головные боли, рябило в глазах. Нибур часами лежала на боку, изучая стену. Единственным развлечением её стали книги, которые читала ей вслух верная Асырк, да редкие визиты подруг.
Всё на свете рано или поздно приходит к определённому финалу, в том числе и войны, какими бы затяжными они ни казались. Нушрок вернулся в отчий дом, выполнив-таки хвастливый посул: в качестве трофея он привёз шпагу герцога Чёрных озёр. В замке его ждали два открытия - разительно переменившаяся жена и три розовых куста, щеголяющих распустившимися рубиново-красными цветами.
- Я никогда не нарушаю обещаний, - улыбнулся Нушрок, касаясь губами губ Нибур. – Как раз успел к появлению на свет нашего первенца.
Он положил ладонь на её живот и едва не отдёрнул руку от неожиданности, ощутив исходящий изнутри толчок.
- Он здоровается с вами, - произнесла счастливая Нибур.
От Нушрока не укрылся болезненный вид жены, но он списал всё на естественные изменения её состояния. Он понимал, что надо ей уделять побольше внимания и каждый раз, уезжая утром, обещал вернуться пораньше, но постоянно задерживался. Его с головой накрыли дела, новые увлечения. Расставшись с офицерским мундиром с полковничьими эполетами, Нушрок, войдя в состав министерского кабинета, окунулся в хитросплетения дворцовых интриг. Стране, пожинающей победные лавры, грозила новая напасть: солдаты, побывав за границей, насмотрелись на жизнь без кривых зеркал. Их рассказы могли всколыхнуть в народе волну протеста против лживой традиции. Король решил прибегнуть к устрашению. Прежде всего он повелел возвести на окраине Олкетса тюрьму для непокорных. Нушрок принял непосредственное участие в проектировании и строительстве башни, облекшейся чёрной славой и прозванной Башней смерти. Впоследствии молва приписала сооружение тюрьмы одному Нушроку, а тот не спешил опровергать заблуждение.
По всему королевству росло количество зеркальных мастерских, управление которыми прибрали к рукам Нушрок и Назлах. Прямые зеркала подверглись строжайшему запрету с последующим повсеместным изъятием. Единственное правдивое зеркало сохранилось во дворце, хотя Нушрок подозревал, что могли уцелеть и другие собратья королевской реликвии.
В тот день он что-то горячо обсуждал с Абажем, когда их беседу прервал посланный из замка слуга, известивший хозяина, что у госпожи подошёл срок родов. Чертыхнувшись, молодой министр отправился домой. Нушрок не слишком торопился: всё равно его присутствие не требуется, врач справится, кормилица найдена. Жаль, не успел утром перемолвиться с женой хоть парой слов, приободрить, сказать, как она ему дорога. Но всё, в сущности, вздор. Успеют наговориться. Как он и предполагал, в комнату Нибур его не допустили. Нушрок, послушав доносящиеся из-за двери жалобные стоны роженицы, отправился на конюшню, велев седлать коня. Ему хотелось бежать куда угодно, только бы подальше от этих гнетущих стен. Всё, что он хотел сказать Нибур, ещё скажет.
Нушрок, склонив голову, стоял над телом, из которого ушла всякая жизнь, всматриваясь в прекрасное даже после смерти лицо жены. Кормилица поднесла ему крохотный попискивающий свёрток. Нушрок глянул на красное сморщенное личико младенца и снова отвернулся.
- Она просила передать что-нибудь? – спросил он у Асырк.
- Госпожа сказала, что очень вас любит и чтобы… - камеристка, всхлипнув, утёрла глаза тыльной стороной ладони. – Чтоб вы отдали рубиновое ожерелье дочери, когда ей исполнится восемнадцать.
Нушрок не сразу понял, о какой дочери идёт речь. Он настолько настроился на появление сына, которому заранее придумал имя Раггал, что даже и не рассматривал возможность рождения девочки.
- Оставьте нас, - хрипло выдохнул он.
Опустившись на колени перед телом жены, Нушрок погладил холодные её пальцы, спутанные пряди рыжих волос и прошептал слова, которые не сказал живой, в правоте которых сам не был полностью уверен:
- Я люблю тебя…
Признание ничего не изменит, но вдруг мёртвой так спокойнее?
С уходом Нибур исчезло нечто важное, привычное, оставив в сердце пустоту – словно вынули оттуда частичку. Нушрок то и дело натыкался на вещи, принадлежавшие покойной, ещё больше растравляя рану. Он приказал убрать с глаз долой всё, напоминавшее о ней и собирался выкорчевать кусты рубиново-красных роз, однако у него рука не поднялась избавиться от цветов, в которые Нибур вложила столько труда и с которыми возилась не меньше, чем с живыми существами.
В вечер после похорон Нушрок сидел в гостиной в полном одиночестве, задумчиво рассматривая обитый кожей футляр. Откинув крышку, он взял рубиновое ожерелье и принялся поворачивать его так и этак, наблюдая за игрой камней. Благородные рубины, поглотив отблеск пламени, неожиданно засветились зловещим багряным огнём. Будто двенадцать капель крови лежало на ладони Нушрока.
- Никогда не замечал, как проклятые рубины похожи на кровь! – пробормотал министр, поспешно пряча драгоценность в футляр.
Восемнадцать лет спустя он выполнит последнюю волю Нибур, подарив ожерелье дочери на её восемнадцатилетие. Сейчас кроха, не получившая даже имени, дремала в колыбели, не имея понятия ни о настоящем, ни о будущем. Возможно, хотя бы ей двенадцать рубинов принесут счастье.
* * *
- Господин главный министр, к вам проситель!
Лакей, застывший в дверном проёме, поклонился так низко, что его стан перегнулся пополам.
- Гони его в шею! – посоветовал Нушрок. – Приёмный час давно миновал, а зеркальные мастерские дожидаются инспекции.
Однако посетитель, отличавшийся завидным упорством, отстранив лакея, предстал перед министром. Наглецом оказался юноша лет около двадцати, прилично одетый, судя по всему, из незнатной, но интеллигентной семьи. Он шумно дышал. На лбу блестели капельки пота.
- Да вы, кажется, перегрелись на солнце, молодой человек! – недобро ухмыльнулся Нушрок. – Не желаете ли охладиться на Башне смерти?
Юноша, идя ва-банк, бухнулся на колени.
- Господин главный министр, умоляю, выслушайте меня!
Нушрока сотни раз умоляли, в том числе и выслушать очередную докучливую просьбу, поэтому слова не трогали его. Пора отправляться в мастерские, день с утра не задался, да тут ещё дерзкий молокосос. И самое странное – что-то мешало попросту вышвырнуть его вон. Министр устремил на съёжившегося юношу пристальный взгляд. На миг ему почудилось, будто он посмотрел в глаза самому себе. Знакомыми показались нос с тонкими ноздрями и заострённый подбородок. Когда-то давно он знал человека с похожими чертами.
- Не может быть! – пронеслось в голове.
Министр знаком приказал растерянному лакею убраться прочь и, как только они остались наедине, обратился к юноше:
- Хорошо, я вас выслушаю. Присядьте и представьтесь.
- Моё имя Раггал, господин главный министр.
В горле Нушрока пересохло. Конечно же, имеет место обыкновенное совпадение. Он никому, кроме Нибур, не говорил, как мечтал назвать неродившегося сына. Нушрок не помнил, обмолвился ли о том первой своей любви.
- Как… зовут вашу мать? – с трудом выдавил он.
- Ацинис, господин. Ради неё я посмел обеспокоить вас. Только ради неё!
Нушрок прерывисто вздохнул: прошлое догнало его, исказив, как в кривом зеркале, все потаённые мечты. Ошибка исключалась: здесь, перед ним, в этом кабинете сидит человек, который мог бы быть его сыном. Давно нет на свете Назлаха, но и Ацинис ему больше не нужна, ничего не хочется менять. Зачем? Министр в память о первой любви собрался выполнить просьбу Раггала в обмен на обещание больше никогда не возникать в его жизни.
Сын Ацинис ратовал за отца, мелкого чиновника, проигравшего в карты казённую сумму. Нушрок поморщился: вот, значит, за кого выпихнули несчастную девицу. Вероятнее всего, деньги Назлаха он тогда же пустил по ветру.
- Ради блага вашей матери я и пальцем не пошевелю, чтобы вытащить её муженька из тюрьмы, - твёрдо произнёс министр, осаживая ошарашенного юношу. – Поймите, такие люди неисправимы. Если освободить его, он снова возьмётся за прежнее. Разве мало слёз пролила по его вине ваша матушка?
Потрясённый Раггал кивнул. Удовлетворившись таким ответом, Нушрок продолжал:
- Позволим же вору понести заслуженную кару, а вам с матерью освободиться от эгоиста, думающего лишь о себе. Я уверен, вы справитесь. Чем вы занимаетесь?
- Я учусь на врача, - пролепетал Раггал.
Нушрок бросил на стол приятно звякнувший кошелёк.
- Возьмите на первое время. Я распоряжусь, чтобы вам выделили обеспечение за счёт казны и не притесняли из-за происшествия с отцом. Можете идти.
Теперь для Нушрока не имело никакого значения, кто настоящий отец Раггала. Мечта перегорела и не стоила того, чтобы баламутить былое.
- Проклятье! – скрипнул зубами главный министр, посмотрев на часы. – Сколько времени он у меня отнял!
Пора торопиться: зеркальные мастерские нуждаются в проверке. А после предстояло проследить, как идёт подготовка к празднованию восемнадцатого дня рождения Анидаг. Слава зеркалам, хоть в этом году не ломать голову над подарком. Дочь, несомненно, обрадуется старинному ожерелью с двенадцатью рубинами. Она ведь обожает драгоценные камни.
Автор: A-Neo
Фэндом: В.Губарев "Королевство кривых зеркал"
Персонажи: Нушрок/ОЖП
Рейтинг: РG-13
Жанры: Ангст, первый раз
Предупреждения: Смерть основного персонажа, ОЖП, ОМП, Беременность
Описание: Жена Нушрока - кто она такая и что мы о ней знаем? Абсолютно ничего. Данный фик представляет собой попытку пофантазировать о личности этой загадочной женщины а также о первой любви главного министра, у которого таки есть сердце.
читать дальшеПервое, что почему-то поразило его в облике Нибур – роскошные медно-рыжие волосы, уложенные в замысловатую причёску. Лет двести назад обладательницу таких огненных волос сочли бы ведьмой. Голос девушки сладкозвучно зазвенел, когда она застенчиво, как того требовали правила приличия, опустила глаза, окаймлённые густыми ресницами, и произнесла:
- Рада высокой чести быть представленной вам, господин Нушрок!
Ещё бы не рада! – невесело усмехнулся он про себя. Блестящий гвардейский офицер со своеобразной, но довольно привлекательной внешностью, с безукоризненной выправкой, золотыми эполетами, звенящими шпорами и саблей на боку – Нушрок в годы юности являл собой объект девичьих грёз. Портил этот образ колючий пронизывающий взгляд, в котором никогда не светилась нежность. Кривые зеркала показывали юноше толстого курносого коротышку, но прямые – они тогда ещё не были повсеместно запрещены и встречались даже в домах обывателей – никогда не лгали. А уж то, что Нушрок приходился единственным сыном главному министру Назлаху и обладал всеми возможностями для военной или придворной карьеры, делало его едва ли не самым завидным женихом всея Королевства.
Девушка, прибывшая в замок в сопровождении родителей и наречённая его невестой, была безукоризненна во всех отношениях. Единственная дочь графа Днурока, красива, скромна, воспитана. Казалось, лучшей партии нечего и желать. Но, наряду с невольным восхищением, её появление вызвало досаду, какую испытывает всякий, лишённый возможности выбирать. Увы, в вопросах любви Нушрок не был властен над собой, полностью подчиняясь отцу.
В восемнадцать лет Нушрок не видел необходимости связывать себя брачными узами, в особенности с той, к кому не испытывает ни капли теплоты. Самоуверенный молодой человек надеялся порушить давние устои, выбрав даму себе по сердцу, а не по велению родителей, пекущихся о наследстве, нравственности и укреплении связей. Впрочем, серьёзные отношения, заходящие дальше лёгкого флирта, его мало волновали. Недавно выпущенный в гвардейский полк в чине корнета, юноша с энтузиазмом втягивался в офицерскую жизнь. Занятия верховой ездой, казарменная муштра и книги по стратегии и тактике занимали Нушрока куда больше мыслей о семье. Назлах не торопил сына с выбором: пусть пока присматривается, заводит полезные знакомства. Ещё успеет остепениться. Так оно и шло до того дня, когда министр понял, что сын связался с дурной компанией и все мечты о достойной невестке вот-вот рассыплются в прах.
До вступления в гвардию единственным приятелем Нушрока был Абаж, сын второго министра. Их семьи связывали узы давней рыцарской дружбы, мальчишки часто играли вместе, доставляя родителям головную боль многочисленными проказами. Однако в офицерской среде круг знакомых расширился и в нём оказался поручик Киток – бретёр, кутила и повеса. Молодые люди, разные абсолютно во всём, тем не менее быстро сдружились. Назлах, крайне недовольный новым знакомым сына, как-то раз пригласил Нушрока к себе в кабинет для откровенного разговора. Расположившись в кресле, министр кивком головы указал Нушроку на соседнее и начал вкрадчивым голосом:
- Сын мой, прежде вы водили дружбу только с Абажем, чему я несказанно рад и молю Создателя, чтобы приятельские отношения между нашими семьями, установленные ещё нашими прадедами, продолжались как можно дольше. Предвижу, как вдвоём с Абажем вы свершите немало славных дел на государственном поприще!
Нушрок, ожидая, пока отец подберётся к главному, исподволь разглядывал висящий на стене портрет деда – тоже Нушрока, некогда возведшего замок на скале, прозванной в его честь Нушрочьей. С холста на молодого офицера смотрели строгие глаза под густыми бровями и крупный фамильный нос.
- Но, как мне стало известно, вы проводите слишком много времени в обществе поручика Китока, - продолжал меж тем Назлах. - Поверьте, это не самая подходящая компания для вас.
- Отец, - перебил Нушрок, - я в состоянии сам решать, с кем мне общаться.
- Неужели? – неприязненно сощурился Назлах, чуть подаваясь вперёд, словно хотел клюнуть своенравного сына. – Вы пока что в состоянии только сойтись с голодранцем и бабником из ужасной семьи! Над его родителями все смеются. Что ни бал – они тут как тут.
- Да, родители Китока бедны, как церковные мыши, но это не делает их в меньшей степени дворянами, - спокойно парировал Нушрок. – Не всем же быть богачами! Кроме того, у них три дочери на выданье, вот они и не пропускают ни одного приёма в надежде хоть одну выпихнуть замуж.
- Это ещё полбеды, - скривился министр. – Их семейка постоянно устраивает в своём доме сборища всё с той же целью – найти жениха. При этом приглашают кого попало и совершенно не заботятся, какую пищу для слухов дают обществу. Глупцы, они не в силах понять, что именно их неразборчивость, а вовсе не бедность отталкивает людей.
- Но я, в конце концов, общаюсь с Китоком, а не с его родителями, - Нушроку уже надоела полемика, - а он прекрасный офицер, нареканий от командования не имеет.
- Надеюсь, вы сделали необходимые выводы, - подытожил Назлах, сверля юношу злыми глазами. – Можете идти.
Министр, уповая на сыновнее благоразумие, надеялся, что тот поспешит порвать все связи с несносным поручиком. Что поделать, - думал отец, - Нушрок ещё слишком молод, не умеет разбираться в людях. Ничего, опыт придёт со временем, а пока следует помочь, направить в нужное русло. Однако упрямый Нушрок, вопреки отцовским чаяниям, не видел причин ссориться с Китоком. Назлаху и в страшном сне не могли привидеться события, воспоследовавшие за дружбой корнета и поручика.
Однажды случилось именно то, чего опасался министр: Киток пригласил Нушрока в родительский дом, где как раз собралась шумная компания, преимущественно из мужчин разных возрастов и званий. Сборище незнакомых людей не понравилось Нушроку, подумавшему, что отец прав насчёт этого семейства и девицам, вынужденным терпеть докучливых кавалеров, остаётся посочувствовать. Он собрался уйти под благовидным предлогом, но тут хозяйка дома, стрельнув глазами в его сторону, объявила о том, что сейчас Ацинис споёт для всех присутствующих. Судя по восторженной реакции гостей, зрелище предстояло интересное. Юноша из любопытства решил задержаться и послушать песню. Ацинис, старшую из сестёр Китока, он не раз видел при дворе: именно её родители старались почаще выводить в свет. Девушка не противилась, хоть и стеснялась простенького платья, не могущего соперничать с нарядами светских модниц, и перешёптываний за спиной. Ей хотелось замуж за кого угодно, лишь бы вырваться из опостылевшего дома до того, как уйдут года, увянет красота - единственный её капитал, и она станет никому не нужным перестарком. Участь приживалки, гувернантки или монастырской послушницы Ацинис не устраивала, поэтому она покорно выполняла наставления отца и матери.
Девушка украдкой кидала взоры на молодого офицера, которого брат привёл в их дом, возможно и по настоянию родителей. Она не питала надежд относительно Нушрока. Разве сына главного министра заинтересует бесприданница? Разве отец юноши одобрит их связь? Но Ацинис подчинялась воле родителей, а они сейчас велели ей петь.
- Ты же не хочешь, чтобы наши гости заскучали и разбежались? – шепнула мать, выталкивая её на середину комнаты.
Средняя сестра села за рояль и заиграла, а Ацинис запела свой любимый романс об одинокой иве, плачущей на речном берегу. От звуков её голоса по телу Нушрока пробежала приятная дрожь. Он даже не представлял, что у этой серенькой девицы такой чудесный голос! Словно впервые он увидел её тонкую фигурку, чуть грубоватые, но правильные черты, чёрные локоны, обрамлявшие бледное, с заострённым подбородком лицо. Закончив песню, Ацинис поклонилась и, раскрасневшись, выбежала из гостиной. Мать поджала губы в ниточку, выказывая недовольство. Нушрок понял, что девушке непременно достанется за её неожиданную выходку. Сказав, что хочет подышать свежим воздухом, он поднялся и вышел вслед за Ацинис.
Девушку он нашёл в саду на скамейке. Ацинис сидела, ковыряя носком туфли усыпанную гравием дорожку. В руке она держала красную розу, только что сорванную с ближайшего куста. Услышав шаги, она подняла голову и тут же вздрогнула под цепким взглядом Нушрока.
- Ой, господин Нушрок, до чего же у вас пронзительные глаза!
- Виноват, всё время забываю, что никто не выносит моего взгляда, - извинился юноша и счёл нужным пояснить. – Это у нас семейное. В глаза моему отцу не могу смотреть даже я.
- Не хотелось бы мне столкнуться с вашим батюшкой! – печально улыбнулась Ацинис. – Простите мою бестактность, но почему вы ушли от остальных гостей? Они вам не по душе?
- По правде сказать – да, - протянул Нушрок. – Но также мне хотелось избавить вас от нотаций матери, которая не простит вам вашего побега. Однако, зачем же вы убежали? Ваш концерт имел огромный успех!
- О, благодарю вас! Если бы вы знали, как мне тяжело развлекать гостей по приказу маменьки, улыбаться, когда на душе кошки скребут! – горячо заговорила девушка, видя возможность, наконец, излить наболевшее. – Как тошно чувствовать себя обузой, лишним ртом! Как больно видеть старания родителей устроить наше с сёстрами будущее!
- Замечательно же они устраивают ваше будущее, выставляя вас, как товар, на обозрение всяким проходимцам! – не удержался Нушрок.
- Понимаете, они всё стараются держать марку, показывая видимость достатка, а дела с каждым годом всё хуже. Вот наш бедный сад… Он совсем запустел, поскольку нечем стало платить садовнику и его пришлось рассчитать. А со сборищ хоть какие-то деньги. Они портят нашу репутацию, но без них мы пойдём по миру. Замкнутый круг! Простите, я слишком много вам сказала. Не надо бы вам знать.
Ацинис уронила цветок. Нушрок поднял его и протянул девушке. Глаза их снова встретились. Юноша почувствовал, как уплывает, тёплые волны уносят его неведомо куда.
О связи Нушрока и Ацинис поначалу знали только Киток и родители девушки. Юноша, памятуя разговор с отцом, не спешил поверять ему сердечные тайны. Вместе с тем Нушрок понимал, что вечно так продолжаться не может. Нужно поговорить с отцом о женитьбе. Какое значение имеют деньги, особенно для их обеспеченной семьи, если на первом месте чувства! А он считал напрасно прожитым день, когда не видел Ацинис, не слышал её голоса, от которого просто терял голову. Первая любовь захлестнула молодых людей со всей силой и они, как многие другие пары, наивно полагали, что их чувства вечны, сильнее самой смерти и способны выдержать любое испытание. От бесед с держанием за руки влюблённые скоро перешли к пылким поцелуям, а там и переступили грань, определяющую отношения мужчины и женщины. Нушрок, упиваясь новыми ощущениями, всё оттягивал объяснение с отцом, пока нежданный визит не заставил его пойти на откровенность с Назлахом.
В тот вечер Нушрок был дома один. Назлаха, как всегда, задержали неотложные дела, и он вполне мог вернуться поздно, а то и вовсе остаться ночевать во дворце. Во дворе замка затрубил рог и тотчас же заскрипели цепи, опуская мост.
- Что бы это значило? – подумал Нушрок. – С визитами ни я, ни отец сегодня никого не ждём. Кому вздумалось навестить нас на ночь глядя?
Его сомнения разрешила горничная, возвестившая:
- Господин, вас хочет видеть госпожа Ацинис.
- Ацинис? – вздрогнул юноша. – Скорее, проси!
Девушка, войдя в гостиную, сразу же бросилась ему на шею.
- Милый! Как хорошо, что я застала тебя одного, без твоего отца! Я боюсь его, как чумы.
- Ацинис, что заставило тебя приехать сюда в такой час? – спросил Нушрок с неистово бьющимся от радости сердцем.
Она, вздохнув, спрятала лицо на его груди.
- Просто… У меня неотложный разговор. Я весь день тебя прождала и, видишь, решилась ехать в твой замок. До чего же тяжело мне далось это решение! Да ещё родители одолели расспросами.
- Что случилось? – забеспокоился Нушрок. – Ты бледна! Тебе дурно? Да что же я держу тебя? Садись!
- Ничего, просто утомилась и голова кружится, - пробормотала девушка, принимая заботы Нушрока.
- Ты заболела? - не на шутку встревожился юноша.
- Нет… То есть да… - Ацинис комкала в руках перчатки. - Я была у врача и он подтвердил. Я никому не говорила, только тебе…
- Ты ждёшь ребёнка? – догадавшись, напрямую спросил Нушрок.
- Да, твоего ребёнка, - густо покраснела она.
- Лучшего исхода и придумать нельзя! – возликовал Нушрок. – Я давно собираюсь поговорить с отцом о нашей свадьбе. Теперь откладывать нельзя. Отец не посмеет мне отказать.
- Скорее он придёт в ярость и костьми ляжет, но не пустит в свою семью девицу, не умеющую беречь целомудрие, - горестно пролепетала Ацинис.
- Тогда я обойдусь без его благословения! – запальчиво ответил Нушрок. – А, чтобы ты не сомневалась в серьёзности моих намерений…
С этими словами Нушрок вышел из гостиной. Вернулся он с изящным кожаным футляром в руках. Ацинис восхищённо ахнула, увидев его содержимое. В футляре лежало старинное, тонкой работы рубиновое ожерелье. Ровно двенадцать камней, выточенных в виде капель, располагались в два ряда. Отсветы пламени из камина играли на гранях, заставляя их светиться таинственным кровавым огнём.
- Это наше фамильное ожерелье, передающееся из поколения в поколение, - торжественно произнёс Нушрок. – Мой отец подарил его матери в день свадьбы. Отныне оно по праву твоё.
- Что ты! – отшатнулась девушка. – Я не могу принять такой подарок!
Но Нушрок, не слушая возражений, собственноручно застегнул замочек украшения на её шее.
Как он ни уговаривал Ацинис остаться, та ни за что не захотела ждать приезда Назлаха и, поклявшись в вечной любви, отбыла восвояси. Нушрок, не находя себе места, шагал из угла в угол. Минуты казались ему бесконечными часами. Вот, наконец, в ущелье раздалось знакомое пение рожка и карета с гербом на дверце, хвала зеркалам, въехала во двор замка.
- Добрый вечер, сын, - кивнул министр. – Ты ещё не ужинал?
- Ужин подождёт, дорогой отец! У меня к вам серьёзный разговор.
- Серьёзный? Что ж, идём в кабинет.
Внутренне трепеща, Нушрок поведал о том, что пора подумать о женитьбе.
- Хороший разговор, - согласился отец. – Пожалуй, действительно пора. В семье Днуроков подросла дочь. Превосходные манеры, прекрасное образование…
- И богатое приданое, - закончил Нушрок. – Видите ли, отец, дело в том, что я уже выбрал себе невесту и другой мне не надо.
- Вот как? – покосился Назлах. – И кто же сия счастливица?
- Ацинис, дорогой отец, - вызывающе улыбнулся Нушрок, готовясь к буре.
Министр на мгновение потерял дар речи. Опомнившись, он вперил в сына испепеляющий взгляд.
- Что за дурацкие шутки? Взять в жёны бесприданницу с подмоченной репутацией? Я думал, сын мой, вы здравомыслящий человек, а вы просто неразумное дитя!
- Дело в том, отец, - Нушрок понял, что уговорить отца не удастся и потому решил выложить всё начистоту, - что Ацинис ждёт от меня ребёнка и я, как честный человек, обязан взять ответственность на себя.
- Честный человек? Ответственность?! – возопил Назлах так, что Нушроку стало не по себе. – Так ты ещё и болван, не умеющий держать в узде собственные желания? Спутаться с нищенкой, со шлюхой!
- Не смейте так говорить о ней! – вспылил юноша. В умении сверкать глазами он с успехом мог тягаться с папенькой.
- Ещё как посмею! Глупец, неужели ты не понимаешь, что её семейка нарочно всё подстроила, чтобы затащить тебя под венец, а ты и уши развесил, влюблённый осёл! Пойми, балбес, что ребёнок этот, если он действительно существует, может быть чьим угодно!
Нушрока впервые кольнуло сомнение. Действительно, Ацинис слишком уж быстро уступила ему. И, хотя она уверяла его в безграничной верности, где гарантия, что слова не разошлись с делом? Ведь в её доме так много бывает молодых людей, из которых каждый второй бесцеремонный нахал… Он понял мысль Назлаха. Родители Ацинис готовы на всё, дабы породниться с главным министром. В том числе они согласны пожертвовать честью дочери, рассчитывая, что он поступит как порядочный человек. И ему придётся – как знать? – воспитывать чужого ребёнка. Или окажется, что никакого ребёнка вовсе не было. А если, статься, молодой человек откажется от девушки, то её семья всё равно не в накладе: министр не пожалеет денег, чтобы замять историю.
- Я обязан отвечать за свои поступки! – заученно высказал Нушрок. Страсть боролась в нём с холодным расчетом.
- Отвечать? Благодарю покорно, сынок, вы и без того натворили достаточно! Позвольте уж мне самому разобраться с этой девицей и её вы… ребёнком. Вас же прошу ни во что не вмешиваться.
- Нет, отец, я вправе сам решать, как мне поступить! И я собираюсь жениться на девушке, которую обесчестил!
- Воистину, любовь застилает разум! – прорычал Назлах. – Хочешь решать, значит? Ну так выбирай. Если ты сейчас отправишься к ней, то больше не переступишь порог отчего дома. Я отрекусь от тебя. Если предоставишь мне право действовать самому, то я устрою так, что девица и дитя ни в чём не будут нуждаться, и никто не узнает об этой истории. Решай!
Потом Нушрок не раз думал, как сложилась бы его судьба, пойди он против воли отца. Тогда он был молодым человеком, чей путь только начинался. Впереди его ждала блестящая карьера. Нушрок знал цену словам отца. Пойти против него значило стать изгоем без гроша за душой. Похоронить все далеко идущие планы, со скандалом вылететь из полка, с громадным трудом пробивать себе дорогу в жизни, опозорить доброе родовое имя – вот что значило выбрать Ацинис. Стоило ли ломать всё ради ветреной девицы и ребёнка, который, может статься, и не его вовсе? Нушрок был молод. Он избрал карьеру. По прошествии многих лет он уже не сомневался, что поступил правильно, послушавшись отца, и снисходительно усмехался, вспоминая юношеское увлечение девчонкой, имя которой теперь с трудом мог вспомнить.
Назлах, даже не поужинав, в тот же час уехал, презрев опасность путешествий по горам в тёмное время суток. Вновь отец и сын увиделись на следующий вечер, когда с дневными заботами было покончено.
- Всё сложилось как нельзя лучше, - потёр руки министр, ловя вопрошающий взгляд сына. – Родители девицы, как я и предполагал, согласились принять щедрые отступные. У них на примете есть достойный человек, готовый взять Ацинис в жёны, закрыв глаза на её прошлое, а её отпрыска воспитать, как собственное дитя. Надеюсь, вы вынесете урок из всего произошедшего.
- Могу я хотя бы попрощаться с ней?
Министр вынул из кармана рубиновое ожерелье и сложенный вчетверо лист бумаги.
- Она просила передать вам это. Прочтите и успокойтесь.
У Нушрока потемнело в глазах. Ацинис, залив письмо слезами, умоляла простить ей чудовищный обман – она пыталась навязать ему чужое дитя и теперь горько раскаивается. Она, гадкая, достойна презрения. Она просила не искать её и как можно скорее забыть. Нушрок, скомкав бумагу, швырнул её в камин. Письмо тут же вспыхнуло и мгновенно сгорело.
- Вы заставили её написать такое?
- Клянусь всеми зеркалами, я тут ни при чём! – фыркнул Назлах.- Она сама вручила письмо и мне, признаться, всё равно, правда в нём, или ложь. Вам же проверять не советую, да и не выйдет. Она уже уехала. Я не знаю, куда именно.
Родители Ацинис хранили молчание. Киток, к которому Нушрок пристал с расспросами, тоже ничего не пояснил.
- Я знаю не больше твоего, - пожал плечами поручик. – Сестрёнка получила от твоего отца круглую сумму и уехала куда-то в провинцию.
Вскоре Китока из-за очередной дуэли перевели в другой полк. Общение с ним сошло на нет.
Полагая, что клин клином вышибают, Назлах несколько дней спустя вновь заговорил о женитьбе, посулив сыну знакомство с девушкой, достойной носить рубиновое ожерелье. С данной целью он и пригласил Нибур в замок, устроив так, чтобы молодые люди остались наедине.
Возможно, Нушрок полюбил бы невесту, встреться они позже, когда утихла бы боль предательства. Сейчас в его сердце зияла кровоточащая рана, и он воспринял девушку как обузу. Всё же юноша старался держаться с ней учтиво – она ведь ни в чём не виновата и, как он, подчинялась чужой воле. Поскольку всё решили за них заранее, предложение руки и сердца, сделанное Нушроком, прозвучало как пустая, но необходимая формальность. Дело, на радость старшего поколения, шло к скорой свадьбе.
Как ни пытался Нушрок забыть Ацинис, получалось из рук вон плохо. Он всё время сравнивал её с Нибур. В чём-то первая любовь превосходила невесту, в чём-то уступала ей. Черты лица Нибур выделялись благородной утончённостью, руки с тонкими пальцами казались высеченными из мрамора. В движениях её, манерах, гордой посадке головы сквозила чистая порода. В Ацинис не наблюдалось изысканности. По-своему очаровательная, она брала живостью нрава, приправленной неиссякаемой нежностью. С Нибур нашлось больше общих тем для обсуждения, она легко поддерживала беседу там, где Ацинис оставалось исключительно слушать, кивая головой. Голос Нибур тоже был приятен, вот только она, напрочь лишённая музыкального слуха, не пела. До свадьбы не допускала даже поцелуев. Став женой Нушрока, продолжала демонстрировать скромность, окутавшись, словно коконом, ореолом холодной сдержанности, предпочитая чувственным удовольствиям прогулки под луной. Нушрока, привыкшего к страстности Ацинис, подобное отношение злило. Впрочем, он лелеял надежду когда-нибудь растопить этот лёд.
Нибур обожала драгоценные камни и знала в них толк. Когда Нушрок в день венчания преподнёс ей то самое рубиновое ожерелье – он не посмел нарушить традицию – её глаза заблестели искренним восторгом. Она нежно касалась камней подушечками пальцев и, казалось, часами могла любоваться игрой света на отшлифованных гранях. Стоило ей надеть украшение, как все двенадцать рубинов загорались внутренним жарким огнём. На шее Ацинис они так не сверкали. Нечего и говорить, что ожерелье, нашедшее истинную владелицу, стало любимой драгоценностью Нибур. Именно в нём художник запечатлел её на портрете, красовавшемся с тех пор в фамильной галерее.
Мрачный замок, овеваемый постоянной прохладой горных ущелий, заметно преобразился с приходом молодой госпожи. Нибур вела хозяйство с рачительностью опытной экономки, чем весьма расположила к себе Назлаха и вызвала уважение Нушрока. Он понимал, какое сокровище ему досталось, ему льстили завистливые взгляды придворных, но того возвышающего спектра чувств, что пробудила в нём Ацинис, Нушрок не испытывал. И не считал себя обязанным испытывать. Со стороны они выглядели безупречной парой, но налёт отчуждения, появившийся в самый первый день, оказался непреодолим. Возможно, молодую жену не устраивало сложившееся положение вещей, но она ничем не выказала недовольства.
О чём сокрушалась Нибур, так о том, что возле замка нельзя разбить сад. Вокруг сплошные скалы, где едва-едва росло единственное чахлое деревцо, уцепившиеся корнями за расщелины, невесть чем жившее и чудом не вырванное ветром. Однако камень упрям, а Нибур оказалась ещё упрямей. Она велела слугам привезти несколько мешков плодородной земли и, выбрав самый освещённый участок двора, устроила там клумбу. Затем съездила к господину Летяду, увлекающемуся садоводством, и купила саженцы роз. Нушрок смотрел на чудачества жены сквозь пальцы, уверенный, что розы не приживутся. Его мысли занимало иное: всё более накаляющаяся политическая обстановка. Король Гревзи Пятнадцатый не поладил с правителем Герцогства Чёрных озёр. Над Королевством, как сизая грозовая туча, вспухало напряжённое ожидание, закономерно разрядившееся, когда посол герцога швырнул на стол в зале заседаний ноту с объявлением войны.
В эти же самые дни Нибур, румяная от смущения и радости, прошептала мужу, что ждёт ребёнка. И снова Нушрок совершенно некстати вспомнил Ацинис, чьё дитя, наверное, уже сделало первые шаги. А он даже не знает, сын у неё, или дочь.
На сей раз в своём отцовстве он был абсолютно уверен, но, странное дело, новость не вызвала того всепоглощающего прилива нежности – как тогда, хотя, конечно, его обрадовала беременность Нибур: Нушрок мечтал о сыне. Просто всё как-то не вовремя. Ему, гвардейскому офицеру, надлежало отправиться на фронт в первых рядах. А уж как он вернётся – со щитом или на щите – о том знает один Всевышний.
- Мне жаль, что всё так совпало: и война, и это… - словно прочитав его мысли, сказала молодая женщина. – Я не вправе препятствовать вам выполнять воинский долг. А, когда вы вернётесь со славой, вас встретим я и наш сын.
Нушрок поцеловал её руки.
- Не переживайте, душа моя, - сказал он обеспокоенной жене, - уверен, что кампания не затянется и я вернусь домой ещё до того, как наше дитя увидит свет.
И он осторожно коснулся живота Нибур.
На войне быстро растут в чинах. Нушрок, преодолев менее чем за год путь от поручика до полковника, невесело шутил, что стал бы генералом, затянись противостояние подольше. Война уничтожила в нём последние остатки юношеской наивности, оставила шрамы и сломанный в сражении нос, ещё больше теперь походивший на птичий клюв, но и научила многому. В ожесточённых баталиях, где наибольшие потери несла гвардия, и конных походах у него почти не оставалось времени, чтобы думать о доме, отце и Нибур. Письма приходили с запозданием. Нушрок, угадывая тревогу между ободряющих строк, отвечал близким, что жив-здоров, приказывал жене беречь себя, обещал отцу привезти в подарок шпагу самого герцога, ведь недалёк день, когда королевские войска погонят противника до стен его столицы.
Между тем Нибур, презрев своё интересное положение, ежедневно ездила в Олкетс, где на центральной площади глашатай оповещал о ходе сражений, а чиновники с эмблемой военного ведомства на камзолах раздавали пахнущие свежей типографской краской списки убитых и раненых.
- Дорогая моя, вам нет никакой нужды подвергать себя опасности в давке, - увещевал Назлах. – Все новости вы можете услышать от меня. И, уверяю вас, я знаю намного больше площадных крикунов.
- Ох, дорогой отец, но ведь я, случается, не вижу вас целыми днями! – восклицала невестка, с мольбой взирая на грозного свёкра. – Я не могу ждать так долго! Если что-то случится с ним… то лучше узнать сразу…
- Как знаете, - буркнул министр. – Охота вам трястись в карете и торчать на солнцепёке – воля ваша.
Известия с фронта запаздывали ровно на сутки. К тому времени, когда Нушрок очнулся в полевом госпитале, о его судьбе в Олкетсе толком ещё ничего не было известно. Камеристка, пробившись сквозь толпу, одна из первых получила заветный список и поспешила к коляске, ожидавшей на углу площади.
- Вот, госпожа! – гордо крикнула она ещё издали.
- Дай же мне его, Асырк, дай скорее! – Нибур поспешно схватила лист, ища среди напечатанных смазавшейся краской имён одно, которое надеялась никогда там не найти. – Его здесь нет, нет и быть не может. Ай!
Внезапно побелев, она выронила список, оседая на подушки сиденья. Перепуганные кучер и камеристка захлопотали вокруг хозяйки, пытаясь привести её в чувство.
- Госпожа, госпожа! – причитала Асырк, поднося к её лицу флакон с нюхательной солью. – Тунк, что ты встал, как истукан?! Придержи ей голову! Вот так, вот, кажется, порозовела. Уф!
- Асырк… Список… - прошептала Нибур, шаря пальцами по сиденью.
Тунк первым отыскал на дне кареты злополучную бумагу и с поклоном протянул хозяйке, однако проворная камеристка выхватила список из его руки.
- Дай-ка мне! Не извольте переживать, госпожа, вам вредно в вашем положении. Я сама взгляну. Может, ошибка вышла? А ты, Тунк, вези к доктору!
- Не надо доктора! Мне уже лучше, - запротестовала Нибур. – Не томи, Асырк, или я, клянусь зеркалами, сейчас же тебя рассчитаю! Что там? Он…
- Сейчас, госпожа! Одну минуточку! – отозвалась камеристка и воскликнула торжествующе. – Что я говорила? Он не убит, госпожа, нет! Господин Нушрок числится в без вести пропавших, а это значит – ранен или в плену… Ой! То есть – непременно жив!
- Жив… - прошептала Нибур, едва шевеля бескровными губами. Младенец вовсю ворочался в её чреве.
Назлах, узнав о происшествии, пришёл в ярость и категорически запретил невестке покидать замок, приставив к ней слуг и вызвав из столицы врача.
- Добились своего? Я ли вас не предупреждал? – сердито отчитывал министр. – Вы жена офицера, вам всегда следует быть готовой к подобному исходу. Кому лучше от ваших треволнений? Вашему мужу? Или, может, ему?
Назлах указал на округлившийся живот Нибур. Молодая женщина, охнув, натянула одеяло до подбородка. Министр, сменив гнев на милость, обещал сей же час узнать о судьбе Нушрока из своих источников, хотя – он абсолютно уверен - беспокоиться наверняка не о чем. И уже этим вечером Нибур знала, что муж её ранен и находится на излечении, а неделю спустя получила тому письменное подтверждение от самого Нушрока. Она, следуя приказу Назлаха, не бывала дальше двора замка, ухаживала за цветами и ждала. Здоровье становилось всё хуже: отекли ноги, одолевали тошнота и головные боли, рябило в глазах. Нибур часами лежала на боку, изучая стену. Единственным развлечением её стали книги, которые читала ей вслух верная Асырк, да редкие визиты подруг.
Всё на свете рано или поздно приходит к определённому финалу, в том числе и войны, какими бы затяжными они ни казались. Нушрок вернулся в отчий дом, выполнив-таки хвастливый посул: в качестве трофея он привёз шпагу герцога Чёрных озёр. В замке его ждали два открытия - разительно переменившаяся жена и три розовых куста, щеголяющих распустившимися рубиново-красными цветами.
- Я никогда не нарушаю обещаний, - улыбнулся Нушрок, касаясь губами губ Нибур. – Как раз успел к появлению на свет нашего первенца.
Он положил ладонь на её живот и едва не отдёрнул руку от неожиданности, ощутив исходящий изнутри толчок.
- Он здоровается с вами, - произнесла счастливая Нибур.
От Нушрока не укрылся болезненный вид жены, но он списал всё на естественные изменения её состояния. Он понимал, что надо ей уделять побольше внимания и каждый раз, уезжая утром, обещал вернуться пораньше, но постоянно задерживался. Его с головой накрыли дела, новые увлечения. Расставшись с офицерским мундиром с полковничьими эполетами, Нушрок, войдя в состав министерского кабинета, окунулся в хитросплетения дворцовых интриг. Стране, пожинающей победные лавры, грозила новая напасть: солдаты, побывав за границей, насмотрелись на жизнь без кривых зеркал. Их рассказы могли всколыхнуть в народе волну протеста против лживой традиции. Король решил прибегнуть к устрашению. Прежде всего он повелел возвести на окраине Олкетса тюрьму для непокорных. Нушрок принял непосредственное участие в проектировании и строительстве башни, облекшейся чёрной славой и прозванной Башней смерти. Впоследствии молва приписала сооружение тюрьмы одному Нушроку, а тот не спешил опровергать заблуждение.
По всему королевству росло количество зеркальных мастерских, управление которыми прибрали к рукам Нушрок и Назлах. Прямые зеркала подверглись строжайшему запрету с последующим повсеместным изъятием. Единственное правдивое зеркало сохранилось во дворце, хотя Нушрок подозревал, что могли уцелеть и другие собратья королевской реликвии.
В тот день он что-то горячо обсуждал с Абажем, когда их беседу прервал посланный из замка слуга, известивший хозяина, что у госпожи подошёл срок родов. Чертыхнувшись, молодой министр отправился домой. Нушрок не слишком торопился: всё равно его присутствие не требуется, врач справится, кормилица найдена. Жаль, не успел утром перемолвиться с женой хоть парой слов, приободрить, сказать, как она ему дорога. Но всё, в сущности, вздор. Успеют наговориться. Как он и предполагал, в комнату Нибур его не допустили. Нушрок, послушав доносящиеся из-за двери жалобные стоны роженицы, отправился на конюшню, велев седлать коня. Ему хотелось бежать куда угодно, только бы подальше от этих гнетущих стен. Всё, что он хотел сказать Нибур, ещё скажет.
Нушрок, склонив голову, стоял над телом, из которого ушла всякая жизнь, всматриваясь в прекрасное даже после смерти лицо жены. Кормилица поднесла ему крохотный попискивающий свёрток. Нушрок глянул на красное сморщенное личико младенца и снова отвернулся.
- Она просила передать что-нибудь? – спросил он у Асырк.
- Госпожа сказала, что очень вас любит и чтобы… - камеристка, всхлипнув, утёрла глаза тыльной стороной ладони. – Чтоб вы отдали рубиновое ожерелье дочери, когда ей исполнится восемнадцать.
Нушрок не сразу понял, о какой дочери идёт речь. Он настолько настроился на появление сына, которому заранее придумал имя Раггал, что даже и не рассматривал возможность рождения девочки.
- Оставьте нас, - хрипло выдохнул он.
Опустившись на колени перед телом жены, Нушрок погладил холодные её пальцы, спутанные пряди рыжих волос и прошептал слова, которые не сказал живой, в правоте которых сам не был полностью уверен:
- Я люблю тебя…
Признание ничего не изменит, но вдруг мёртвой так спокойнее?
С уходом Нибур исчезло нечто важное, привычное, оставив в сердце пустоту – словно вынули оттуда частичку. Нушрок то и дело натыкался на вещи, принадлежавшие покойной, ещё больше растравляя рану. Он приказал убрать с глаз долой всё, напоминавшее о ней и собирался выкорчевать кусты рубиново-красных роз, однако у него рука не поднялась избавиться от цветов, в которые Нибур вложила столько труда и с которыми возилась не меньше, чем с живыми существами.
В вечер после похорон Нушрок сидел в гостиной в полном одиночестве, задумчиво рассматривая обитый кожей футляр. Откинув крышку, он взял рубиновое ожерелье и принялся поворачивать его так и этак, наблюдая за игрой камней. Благородные рубины, поглотив отблеск пламени, неожиданно засветились зловещим багряным огнём. Будто двенадцать капель крови лежало на ладони Нушрока.
- Никогда не замечал, как проклятые рубины похожи на кровь! – пробормотал министр, поспешно пряча драгоценность в футляр.
Восемнадцать лет спустя он выполнит последнюю волю Нибур, подарив ожерелье дочери на её восемнадцатилетие. Сейчас кроха, не получившая даже имени, дремала в колыбели, не имея понятия ни о настоящем, ни о будущем. Возможно, хотя бы ей двенадцать рубинов принесут счастье.
* * *
- Господин главный министр, к вам проситель!
Лакей, застывший в дверном проёме, поклонился так низко, что его стан перегнулся пополам.
- Гони его в шею! – посоветовал Нушрок. – Приёмный час давно миновал, а зеркальные мастерские дожидаются инспекции.
Однако посетитель, отличавшийся завидным упорством, отстранив лакея, предстал перед министром. Наглецом оказался юноша лет около двадцати, прилично одетый, судя по всему, из незнатной, но интеллигентной семьи. Он шумно дышал. На лбу блестели капельки пота.
- Да вы, кажется, перегрелись на солнце, молодой человек! – недобро ухмыльнулся Нушрок. – Не желаете ли охладиться на Башне смерти?
Юноша, идя ва-банк, бухнулся на колени.
- Господин главный министр, умоляю, выслушайте меня!
Нушрока сотни раз умоляли, в том числе и выслушать очередную докучливую просьбу, поэтому слова не трогали его. Пора отправляться в мастерские, день с утра не задался, да тут ещё дерзкий молокосос. И самое странное – что-то мешало попросту вышвырнуть его вон. Министр устремил на съёжившегося юношу пристальный взгляд. На миг ему почудилось, будто он посмотрел в глаза самому себе. Знакомыми показались нос с тонкими ноздрями и заострённый подбородок. Когда-то давно он знал человека с похожими чертами.
- Не может быть! – пронеслось в голове.
Министр знаком приказал растерянному лакею убраться прочь и, как только они остались наедине, обратился к юноше:
- Хорошо, я вас выслушаю. Присядьте и представьтесь.
- Моё имя Раггал, господин главный министр.
В горле Нушрока пересохло. Конечно же, имеет место обыкновенное совпадение. Он никому, кроме Нибур, не говорил, как мечтал назвать неродившегося сына. Нушрок не помнил, обмолвился ли о том первой своей любви.
- Как… зовут вашу мать? – с трудом выдавил он.
- Ацинис, господин. Ради неё я посмел обеспокоить вас. Только ради неё!
Нушрок прерывисто вздохнул: прошлое догнало его, исказив, как в кривом зеркале, все потаённые мечты. Ошибка исключалась: здесь, перед ним, в этом кабинете сидит человек, который мог бы быть его сыном. Давно нет на свете Назлаха, но и Ацинис ему больше не нужна, ничего не хочется менять. Зачем? Министр в память о первой любви собрался выполнить просьбу Раггала в обмен на обещание больше никогда не возникать в его жизни.
Сын Ацинис ратовал за отца, мелкого чиновника, проигравшего в карты казённую сумму. Нушрок поморщился: вот, значит, за кого выпихнули несчастную девицу. Вероятнее всего, деньги Назлаха он тогда же пустил по ветру.
- Ради блага вашей матери я и пальцем не пошевелю, чтобы вытащить её муженька из тюрьмы, - твёрдо произнёс министр, осаживая ошарашенного юношу. – Поймите, такие люди неисправимы. Если освободить его, он снова возьмётся за прежнее. Разве мало слёз пролила по его вине ваша матушка?
Потрясённый Раггал кивнул. Удовлетворившись таким ответом, Нушрок продолжал:
- Позволим же вору понести заслуженную кару, а вам с матерью освободиться от эгоиста, думающего лишь о себе. Я уверен, вы справитесь. Чем вы занимаетесь?
- Я учусь на врача, - пролепетал Раггал.
Нушрок бросил на стол приятно звякнувший кошелёк.
- Возьмите на первое время. Я распоряжусь, чтобы вам выделили обеспечение за счёт казны и не притесняли из-за происшествия с отцом. Можете идти.
Теперь для Нушрока не имело никакого значения, кто настоящий отец Раггала. Мечта перегорела и не стоила того, чтобы баламутить былое.
- Проклятье! – скрипнул зубами главный министр, посмотрев на часы. – Сколько времени он у меня отнял!
Пора торопиться: зеркальные мастерские нуждаются в проверке. А после предстояло проследить, как идёт подготовка к празднованию восемнадцатого дня рождения Анидаг. Слава зеркалам, хоть в этом году не ломать голову над подарком. Дочь, несомненно, обрадуется старинному ожерелью с двенадцатью рубинами. Она ведь обожает драгоценные камни.
URL
- U-mail
- Дневник
- Профиль
- Комментировать
-
Поделиться
- ВКонтакте
- РћРТвЂВВВВВВВВнокласснРСвЂВВВВВВВВРєРСвЂВВВВВВВВ
- LiveJournal
пятница, 21 июля 2017
Передайте от меня привет Бродвею, когда попадёте на него.
А вы знаете, как должна выглядеть знаменитая колли Лесси? 
Многочисленные фильмы и иллюстрации убеждают в том, что она соболиного окраса. Примерно такая:
читать дальше
Однако в первоисточнике, то есть повести Эрика Найта, несколько раз акцентируется внимание на чёрно-белой колли с рыжими подпалинами. То есть оригинальная Лесси - триколор.
Во как. Читаешь книгу и возникает буквально разрыв шаблона. Вроде знаешь, как выглядит "правильная" Лесси, но не развидеть "неправильную". Сколько ни читала - с трудом заставляю воображение рисовать чёрно-белую с подпалинами собаку. И, наверное, если когда-нибудь выйдет фильм, где сломают традицию и Лесси сыграет не потомок Пэла, а трёхцветная собака, он многим покажется ересью.
Многочисленные фильмы и иллюстрации убеждают в том, что она соболиного окраса. Примерно такая:
читать дальше
Однако в первоисточнике, то есть повести Эрика Найта, несколько раз акцентируется внимание на чёрно-белой колли с рыжими подпалинами. То есть оригинальная Лесси - триколор.
Во как. Читаешь книгу и возникает буквально разрыв шаблона. Вроде знаешь, как выглядит "правильная" Лесси, но не развидеть "неправильную". Сколько ни читала - с трудом заставляю воображение рисовать чёрно-белую с подпалинами собаку. И, наверное, если когда-нибудь выйдет фильм, где сломают традицию и Лесси сыграет не потомок Пэла, а трёхцветная собака, он многим покажется ересью.
URL
- U-mail
- Дневник
- Профиль
- Комментировать
-
Поделиться
- ВКонтакте
- РћРТвЂВВВВВВВВнокласснРСвЂВВВВВВВВРєРСвЂВВВВВВВВ
- LiveJournal
Передайте от меня привет Бродвею, когда попадёте на него.
Вместо того, чтобы продолжать уже имеющиеся миди и макси, надо обязательно придумывать новые и возиться с ними несколько дней подряд. ККЗ зелье забористое и, если прицепится, не отпускает. Так надо ещё и следить зачем-то, чтоб новое не расходилось в деталях с уже написанным, хотя сюжетно фики не связаны. Но если в одном фанфике говорится, что Нушрок изначально не любил дочь - то чтоб и в других не любил. Если в одной истории холоден к жене - то и везде так. Хотя, кажется, не так уж и важно. Пускай бы в одном фанфике холоден, в другом страстная любоФФ, но нет. Расхождения недопустимы.
Кстати о жене. У других её имя связано с голубкой или змеёй. Одной мне надо было выпендриться и изобрести Рубин. Оригинально, чо. Осталось только увязать Рубин с миром ККЗ, где каждое имя несёт определённый смысл.
Кстати о жене. У других её имя связано с голубкой или змеёй. Одной мне надо было выпендриться и изобрести Рубин. Оригинально, чо. Осталось только увязать Рубин с миром ККЗ, где каждое имя несёт определённый смысл.
URL
- U-mail
- Дневник
- Профиль
- Комментарии (4)
-
Поделиться
- ВКонтакте
- РћРТвЂВВВВВВВВнокласснРСвЂВВВВВВВВРєРСвЂВВВВВВВВ
- LiveJournal
среда, 19 июля 2017
Передайте от меня привет Бродвею, когда попадёте на него.
Искала одну картинку, нашла другую. Помните, у меня был фик с пейрингом Нушрок/Анидаг? Так вот это практически иллюстрация:
КартиноЩка
О чём я? Элронд не, а вот Арвен в профиль - моя визуализация Анидаг. Хотя картинка из книжки моего детства убеждает меня, что Ани блондинка. В анфас не то, а в профиль просто один в один моё видение Анидаг.
КартиноЩка
О чём я? Элронд не, а вот Арвен в профиль - моя визуализация Анидаг. Хотя картинка из книжки моего детства убеждает меня, что Ани блондинка. В анфас не то, а в профиль просто один в один моё видение Анидаг.
URL
- U-mail
- Дневник
- Профиль
- Комментировать
-
Поделиться
- ВКонтакте
- РћРТвЂВВВВВВВВнокласснРСвЂВВВВВВВВРєРСвЂВВВВВВВВ
- LiveJournal
Передайте от меня привет Бродвею, когда попадёте на него.
Помимо вопроса "Жеан Мельник или Жеан Мельница?" меня в СПБ занимает следующий вопрос:
Когда Квазимодо попал в ясли на паперти собора, он уже был крещён архиепископом из Реймса и, стало быть, получил какое-то имя. Возможно, Жан/Жеан, поскольку подкидышей во Франции обычно нарекали Жанами. Следует учесть, что Квази на тот момент исполнилось четыре года. Наверняка эти годы его как-то звали. Но Фролло "окрестил своего приёмыша и назвал его Квазимодо". Не поняла. Он его по второму разу что ли крестил? Или "окрестил" здесь следует воспринимать как "назвал" - то бишь, Квазимодо прозвище, а не церковное имя? Назвал, чтоб не париться: настоящее имя не знает, нарекать как-то надо, ну дак будешь Квазимодо в честь праздника. А почему не Фома? Фомино же воскресенье.
Можно ли было понять, что ребёнок крещён? Нательный крестик (или как там обстояли дела с крестиками?), мешок с инициалами парижского епископа тоже, полагаю, о чём-то говорил. Или подобными вопросами в принципе не задавались?
А впрочем -
Il baptisa son enfant adoptif, et le nomma Quasimodo...
Таки крестил. Именем Квазимодо, походу. А так можно было? Или у Квазика таки два имени: церковное и "для обихода"?
Но зато Фролло озаботился, чтоб у мальчишки имелся день рождения и выбрал день святого Мартина (11 ноября). Так ли, чисто, чтоб летоисчисление вести, или как-то днюху отмечали - на усмотрение фанфикеров. А меня интересует другое: почему именно этот день, а не любой другой? Ыыы, я вижу, как Фролло и Квазимодо маленький пекут гусиков из теста.
Когда Квазимодо попал в ясли на паперти собора, он уже был крещён архиепископом из Реймса и, стало быть, получил какое-то имя. Возможно, Жан/Жеан, поскольку подкидышей во Франции обычно нарекали Жанами. Следует учесть, что Квази на тот момент исполнилось четыре года. Наверняка эти годы его как-то звали. Но Фролло "окрестил своего приёмыша и назвал его Квазимодо". Не поняла. Он его по второму разу что ли крестил? Или "окрестил" здесь следует воспринимать как "назвал" - то бишь, Квазимодо прозвище, а не церковное имя? Назвал, чтоб не париться: настоящее имя не знает, нарекать как-то надо, ну дак будешь Квазимодо в честь праздника. А почему не Фома? Фомино же воскресенье.
Можно ли было понять, что ребёнок крещён? Нательный крестик (или как там обстояли дела с крестиками?), мешок с инициалами парижского епископа тоже, полагаю, о чём-то говорил. Или подобными вопросами в принципе не задавались?
А впрочем -
Il baptisa son enfant adoptif, et le nomma Quasimodo...
Таки крестил. Именем Квазимодо, походу. А так можно было? Или у Квазика таки два имени: церковное и "для обихода"?
Но зато Фролло озаботился, чтоб у мальчишки имелся день рождения и выбрал день святого Мартина (11 ноября). Так ли, чисто, чтоб летоисчисление вести, или как-то днюху отмечали - на усмотрение фанфикеров. А меня интересует другое: почему именно этот день, а не любой другой? Ыыы, я вижу, как Фролло и Квазимодо маленький пекут гусиков из теста.
URL
- U-mail
- Дневник
- Профиль
- Комментарии (2)
-
Поделиться
- ВКонтакте
- РћРТвЂВВВВВВВВнокласснРСвЂВВВВВВВВРєРСвЂВВВВВВВВ
- LiveJournal
воскресенье, 16 июля 2017
16:29
Доступ к записи ограничен
Передайте от меня привет Бродвею, когда попадёте на него.
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
пятница, 14 июля 2017
Передайте от меня привет Бродвею, когда попадёте на него.
10.07.2011 в 15:25
Пишет мерзкая птица Верочка:И снова сэр Седрик. XDURL записи
1. "The Dreyfus Case", 1931 г., первая (?) работа в кино. Upd: не первая, до нее был как минимум "Nelson" 1926 г.
2. "King Solomon's Mines", 1937 г. Ко всеобщему ужасу, сэр Седрик здесь не только усат, но и серьёзно бородат. XDD
3. "Botany Bay", 1953 г.
4. Традиционный, судя по всему, карнавал в Лае, 1930 г. Если я верно сложила два и два, девушка - тогдашняя королева карнавала и зовут её Глэдис Прайс.
5. Дом семьи Хардвиков в Лае, наше время. Имхо, поглядеть на него в любом случае интересно, несмотря на креативную цветовую обработку фото.
6. Тот самый мемориал. *как человек, ничего не понимающий в скульптуре, плачу кровавыми слезами и мечтаю вырвать Тиму Толкиену руки с корнем*
Последние четыре фото бесстыдно потащены из прекрасного сообщества Stourbridge - Lye - Wollescote - Amblecote на Flickr'e. Принадлежат они пользователям notaswellasyou и elcid3. Да, и смотреть эти фотографии ввиду их малого размера лучше там же, в сообществе - по ссылкам.
URL
- U-mail
- Дневник
- Профиль
- Комментировать
-
Поделиться
- ВКонтакте
- РћРТвЂВВВВВВВВнокласснРСвЂВВВВВВВВРєРСвЂВВВВВВВВ
- LiveJournal
четверг, 13 июля 2017
Передайте от меня привет Бродвею, когда попадёте на него.
Раз уж фанфиков у меня уже не один и не два, есть смысл объединить ссылки на них в одной записи для удобства поиска.
Запись буду периодически поднимать. Можно, конечно, просто вынести её на эпиграф, но мне очень нравится картина, которая сейчас там установлена.
Вселенная TMNT
Исповедь Шреддера
Мой первый фик... Попытка покопаться во внутреннем мире Шреддера.
Сиквел - Самая страшная тайна
Ответ Эйприл.
Обратная сторона милосердия
Маленькое хулиганство на тему отношений Ороку Саки и Хамато Йоши.
Снег в измерении Икс. Части 1 - 4.
Снег в измерении Икс. Части 5 - 8.
Грустная история о Кренге и раненом Шреддере, а также моя версия образования злодейского альянса.
Как зарождается зло. Части 1 - 4.
Как зарождается зло. Части 5 - 8.
Как зарождается зло. Часть 9. Эпилог.
Рассказ о детстве Ороку Саки.
Понять врага
Спешл к фику "Снег в измерении Икс".
Всё, что осталось
Сбылась мечта - сослэшить Кренга и Шреддера. Маленький такой драббл.
Зови меня Саки
Глава 3
Триквел к фанфику "Исповедь Шреддера".
Чёрный котёнок, или Колыбельная для Караи
Внутренний монолог Шреддера о маленькой Караи.
Ginga Densetsu Weed/Легенда о Серебряном клыке Уиде
Ветер, пахнущий сакурой
Монолог Кайбутсу.
Узы рабства
Прошлое Джи Би от рождения до встречи со стаей Неро.
А.Рыбаков "Кортик"
Подранки
О Никитском, Филине и тайне кортика.
"Баллада о комиссаре"
"Вопреки"
После расстрела полковник Чугуреев остаётся в живых...
Трилогия о неуловимых мстителях
Последняя игра штабс-капитана
Овечкин далеко не сразу разглядел в Валерке красного шпиона...
Возвращайся
Немного фантазии на тему подруги Овечкина. Присутствует ОЖП.
Выбор побеждённого
Как известно, Нарышкину всё же удалось перехитрить штабс-капитана Овечкина и в последний момент выкрасть корону. О дальнейшей судьбе Овечкина история умалчивает. А ведь она могла быть и такой...
Девять-один-четыре
Ремейк "Последней игры штабс-капитана".
Парижские зарисовки
Немного о ночной жизни русских эмигрантов
"Раба любви"
Белые хризантемы
Что искал капитан Федотов на съёмочной площадке?
"Балто"
Долгожданное чудо
Каково это - стать отцом?
"Все псы попадают в Рай"
Ненавижу
Небольшой приквел к оригинальному мультфильму, а также рассказ о прошлом Карфейса.
ИБД и ТИБД
Кукла Адмирала. Главы 1 - 6
Главы 7 - 10
Главы 11 - 13
Лиза отведала-таки приворотного зелья Акиры.
Слёзы и праздники в ИБД
Стёб над сериалом.
Предатель
Зарисовка сцены в камере из заключительной серии ТИБД.
ИБД. Постскриптум
Второй пост
Отдельные, сюжетно и хронологически не связанные истории о персонажах сериала.
Макар-следопыт
Бессонница
Даже у внешне невозмутимых и несгибаемых людей бывают минуты слабости. Слабости, которую они не позволят себе показать никому.
А.Черкасов "Хмель"
Лицом к лицу
Попытка свести Дарьюшку и Потылицына.
Н.Островский "Бесприданница"
Необычайная осень
Маленькие радости маленького человека глазами его собаки.
Зерентуйский романс
О том, что случилось с Карандышевым на Каторге.
Второе дыхание. Главы 1 - 4
Главы 5 - 6
АУ-шка, где Лариса остаётся жить.
В.Гюго "Собор Парижской Богоматери" и его адаптации
Mea culpa Главы 1 - 4
Главы 5 - 8
Главы 9 - 11
Главы 12 - 14
Хватит ли у Фролло смелости спасти цыганку от виселицы?
Lasciate ogni speranza
Если бы Квазимодо не сбросил Фролло с колокольни.
В.Губарев "Королевство кривых зеркал"
Ловушка для коршуна
Кухарке Аксал выпала возможность попасть в замок Нушрока.
Стеклянные осколки
Земля у подножия Башни смерти усеяна тысячами тысяч стеклянных осколков.
Коршун не вернётся
Что, если всё пошло немного не так и Нушрок не разбился?
Ненарушенная клятва
Нушрок дал клятву Оле. Но взятые им на себя обязательства столь расплывчаты, что легко можно найти лазейку.
Сиквел к "Коршун не вернётся".
Единственный страх Нушрока
Главнейший министр Нушрок не боялся никого и ничего. Кроме собственной дочери.
Новый подопечный Аксал
В комнате тётушки Аксал поселился весьма необычный коршун.
Камень рубин
О жене и первой любви Нушрока.
Запись буду периодически поднимать. Можно, конечно, просто вынести её на эпиграф, но мне очень нравится картина, которая сейчас там установлена.
Вселенная TMNT
Исповедь Шреддера
Мой первый фик... Попытка покопаться во внутреннем мире Шреддера.
Сиквел - Самая страшная тайна
Ответ Эйприл.
Обратная сторона милосердия
Маленькое хулиганство на тему отношений Ороку Саки и Хамато Йоши.
Снег в измерении Икс. Части 1 - 4.
Снег в измерении Икс. Части 5 - 8.
Грустная история о Кренге и раненом Шреддере, а также моя версия образования злодейского альянса.
Как зарождается зло. Части 1 - 4.
Как зарождается зло. Части 5 - 8.
Как зарождается зло. Часть 9. Эпилог.
Рассказ о детстве Ороку Саки.
Понять врага
Спешл к фику "Снег в измерении Икс".
Всё, что осталось
Сбылась мечта - сослэшить Кренга и Шреддера. Маленький такой драббл.
Зови меня Саки
Глава 3
Триквел к фанфику "Исповедь Шреддера".
Чёрный котёнок, или Колыбельная для Караи
Внутренний монолог Шреддера о маленькой Караи.
Ginga Densetsu Weed/Легенда о Серебряном клыке Уиде
Ветер, пахнущий сакурой
Монолог Кайбутсу.
Узы рабства
Прошлое Джи Би от рождения до встречи со стаей Неро.
А.Рыбаков "Кортик"
Подранки
О Никитском, Филине и тайне кортика.
"Баллада о комиссаре"
"Вопреки"
После расстрела полковник Чугуреев остаётся в живых...
Трилогия о неуловимых мстителях
Последняя игра штабс-капитана
Овечкин далеко не сразу разглядел в Валерке красного шпиона...
Возвращайся
Немного фантазии на тему подруги Овечкина. Присутствует ОЖП.
Выбор побеждённого
Как известно, Нарышкину всё же удалось перехитрить штабс-капитана Овечкина и в последний момент выкрасть корону. О дальнейшей судьбе Овечкина история умалчивает. А ведь она могла быть и такой...
Девять-один-четыре
Ремейк "Последней игры штабс-капитана".
Парижские зарисовки
Немного о ночной жизни русских эмигрантов
"Раба любви"
Белые хризантемы
Что искал капитан Федотов на съёмочной площадке?
"Балто"
Долгожданное чудо
Каково это - стать отцом?
"Все псы попадают в Рай"
Ненавижу
Небольшой приквел к оригинальному мультфильму, а также рассказ о прошлом Карфейса.
ИБД и ТИБД
Кукла Адмирала. Главы 1 - 6
Главы 7 - 10
Главы 11 - 13
Лиза отведала-таки приворотного зелья Акиры.
Слёзы и праздники в ИБД
Стёб над сериалом.
Предатель
Зарисовка сцены в камере из заключительной серии ТИБД.
ИБД. Постскриптум
Второй пост
Отдельные, сюжетно и хронологически не связанные истории о персонажах сериала.
Макар-следопыт
Бессонница
Даже у внешне невозмутимых и несгибаемых людей бывают минуты слабости. Слабости, которую они не позволят себе показать никому.
А.Черкасов "Хмель"
Лицом к лицу
Попытка свести Дарьюшку и Потылицына.
Н.Островский "Бесприданница"
Необычайная осень
Маленькие радости маленького человека глазами его собаки.
Зерентуйский романс
О том, что случилось с Карандышевым на Каторге.
Второе дыхание. Главы 1 - 4
Главы 5 - 6
АУ-шка, где Лариса остаётся жить.
В.Гюго "Собор Парижской Богоматери" и его адаптации
Mea culpa Главы 1 - 4
Главы 5 - 8
Главы 9 - 11
Главы 12 - 14
Хватит ли у Фролло смелости спасти цыганку от виселицы?
Lasciate ogni speranza
Если бы Квазимодо не сбросил Фролло с колокольни.
В.Губарев "Королевство кривых зеркал"
Ловушка для коршуна
Кухарке Аксал выпала возможность попасть в замок Нушрока.
Стеклянные осколки
Земля у подножия Башни смерти усеяна тысячами тысяч стеклянных осколков.
Коршун не вернётся
Что, если всё пошло немного не так и Нушрок не разбился?
Ненарушенная клятва
Нушрок дал клятву Оле. Но взятые им на себя обязательства столь расплывчаты, что легко можно найти лазейку.
Сиквел к "Коршун не вернётся".
Единственный страх Нушрока
Главнейший министр Нушрок не боялся никого и ничего. Кроме собственной дочери.
Новый подопечный Аксал
В комнате тётушки Аксал поселился весьма необычный коршун.
Камень рубин
О жене и первой любви Нушрока.
@темы: фанфик, путеводитель
URL
- U-mail
- Дневник
- Профиль
- Комментарии (11)
-
Поделиться
- ВКонтакте
- РћРТвЂВВВВВВВВнокласснРСвЂВВВВВВВВРєРСвЂВВВВВВВВ
- LiveJournal
Передайте от меня привет Бродвею, когда попадёте на него.
Главы 1 - 4
Глава 5. С чистого листаЗлосчастное письмо Паратова укрепило Ларису в желании вернуться к той точке отсчёта, с которой её сбили летом. Наконец она вырвется из Бряхимова. Город отпустит её. Пускай впереди ждёт захудалое именьишко в глухом Заболотенском уезде, всё лучше бесстрастных бряхимовских улиц, не ведающих пощады к оступившимся. Придя в дом жениха, девушка намеренно сжигала за собой все мосты. Она доверилась ему, а что до репутации, так тут терять уже нечего.
Первым Ларису Дмитриевну и Юлия Капитоныча встретил вылетевший в переднюю пёс борзой породы, красной с мазуриной* масти. Радостно виляя хвостом, он вскинул лапы на плечи Карандышеву, ткнулся влажным носом в щёку. Затем вознамерился было тем же манером поприветствовать Ларису, но хозяин предупреждающе скомандовал:
- Атрышь**, Разбой! Сидеть!
Пёс послушно уселся, семеня передними лапами, не сводя с людей блестящих вальдшнепиных глаз***.
- Ваш? – удивилась Лариса, с долей испуга поглядывая на собаку. У Огудаловых никогда никакой живности не держали.
- Из деревни привёз, - ответил Карандышев. - Не бойтесь, я его, шельмеца, в каретный сарай выдворю.
- Не надо, пусть останется.
Выплыла тётушка Ефросинья Потаповна – сухонькая старушка, облачённая в платье давно вышедшего из моды фасона, в чепце на поседевшей голове. Напустилась на племянника:
- Где тебя опять носило, шалопутный? Я не знаю, на что подумать, пёс твой целыми днями воет, всю душу вымотал. Когда ж мне покой будет? Да кто это с тобой?!
- Моя невеста, Лариса Дмитриевна! – с вызовом вскинул голову племянник, перекрывая тёткину тираду.
- Святые угодники! – обомлела Ефросинья Потаповна, узнав гостью.
Надо сказать, она никогда не одобряла кандидатуру Ларисы Огудаловой в качестве невесты для племянника и нещадно костерила Юлия за его выбор. Дельное ли дело: девица ветрена, только и умеет, что петь да плясать, деньгам счёту не знает, поведения нескромного – в доме ровно двор проходной, всегда мужчины в гостях, с цыганами на короткой ноге. Опять же, приданого не дождёшься, у Огудаловых, всем известно – в одном кармане вошь на аркане, в другом блоха на цепи, даром, что пыль в глаза пускать любители. Из такой ли фамилии следует невесту брать? Уж тётушка расстаралась ради племянничка, подыскала для него девицу скромную, хозяйственную, с заветным сундуком, в котором припасено добро. От хорошей жены не убыток, а прибыток пойдёт! Так куда там, Юлий упёрся: женюсь на Ларисе Огудаловой и слышать ничего не желаю!
- По себе ли берёзу ломишь? – увещевала Ефросинья Потаповна. – Она барышня благородная, к шику приучена. Такой на балах танцевать да по приёмам разъезжать. Что ей твоя деревня? Да и ты-то ей пятое колесо в телеге. Там, поди, с капиталами женихи требуются.
Но племянник, в других вопросах податливый, здесь настоял на своём и высватал-таки девицу. Ну и парочка, курам на смех! Ефросинья Потаповна сердцем чуяла: не выйдет из этого дела ничего путного, и как в воду глядела. Сполна хлебнули горюшка из-за красавицы-невесты. Однако сейчас Ларисино появление пришлось весьма кстати. Авось девица заставит заблудшего Юлия взяться за ум, пока ещё до какой беды себя не довёл. Подавив неприязнь, тётушка принялась обхаживать блудную невесту по всем правилам гостеприимства. С отъездом уговорила подождать:
- Эко, придумали! Пока соберётесь, пока выедете – вот уж и стемнело. По темноте какая езда? Переночуйте, тогда и езжайте честь по чести. И я с вами отправлюсь, уж надоел мне город – сил нет.
Пора, пора ей на заслуженный покой, подальше от городской сутолоки. Молодым вести хозяйство, а ей коротать остаток века за рукоделием и чтением Псалтири.
С доводами тётки пришлось согласиться. Занялись приготовлениями к дороге. Пока Лариса осматривалась и приводила себя в порядок, Ефросинья Потаповна проворно приготовила для неё комнату. Юлий Капитоныч отправил кучера к Огудаловым и приступил к укладке чемоданов. Разбой, довольный суетой, сновал по комнатам, путаясь у всех под ногами. С Ларисой он быстро подружился, по её команде подавал лапу, подносил различные предметы и вообще демонстрировал все имеющиеся в наличии таланты.
- Цыть, аспид! Проходу никому не даёт! – разворчалась на собаку тётушка. – Одни хлопоты с ним.
- Не браните его, Ефросинья Потаповна, - вступилась за Разбоя Лариса, - он такой милый пёс.
- Милый то милый, да на што собака в доме? У соседа целая псарня, предложил Юлию: не надо ли собачку? – а у того враз глаза разгорелись. Нашёл, куда деньги выбросить! Уж ладно для охоты, так ведь ружья-то…
Ефросинья Потаповна поперхнулась и деланно закашлялась.
- Вы уж простите, Лариса Дмитриевна, - торопливо заговорила тётка, - я ведь стара стала, глупа, мелю языком, чего бы и не следует.
- Да я вовсе не сержусь, - потупилась Лариса, поглаживая борзую.
От девушки не укрылось исчезновение оружия из кабинета. Интересоваться, полиция ли конфисковала пистолеты и кинжалы, или сам Юлий Капитоныч избавился от них, Лариса не стала.
- Скажите, пожалуйста, - поспешила она сменить тему беседы, воспользовавшись отсутствием в комнате жениха, - а что родители Юлия Капитоныча? Он мне никогда о них не рассказывал.
Да и она, признаться, не расспрашивала. Не видела интереса.
Ефросинья Потаповна, оставив хозяйственные хлопоты, присела на стул, чинно сложив на коленях руки. По всему, воспоминания о почивших супругах Карандышевых были дороги ей и вызывали особый трепет. Дребезжащий старушечий голос смягчился, когда она поведала Ларисе о событиях прошлого:
- Дак ведь рассказывать, милушка моя, ему не о чем, не помнит он их совсем. В холерный год оба сгорели, сперва матушка, а затем и отец, брат мой меньшой. Как раз Крымская война закончилась. Юлию в ту пору всего три годочка исполнилось****. Я и растила его.
В сердце Ларисы ворохнулась невольная жалость к жениху, не знавшему родительской ласки. У неё самой маменька жива-здорова, папеньки хоть нет больше, но она прекрасно его помнит. Теперь сделалось понятно, откуда у Юлия Капитоныча неуверенность в себе, мелочность и болезненное самолюбие. К тётушке, пожертвовавшей личным счастьем ради племянника, Лариса прониклась уважением. Постоянное ворчание Ефросиньи Потаповны и её рассуждения, прежде нагонявшие тоску, стали казаться даже милыми.
- А всё же, Ефросинья Потаповна, какими они были? – теперь уже всерьёз заинтересовалась Лариса. – В согласии жили, в любви?
- Они-то? И, милушка, Капитоша с Натальей такой дружной парой были, другую такую не сыскать. В здравии, в болезни ли, рука об руку… - тётка промокнула кружевным платочком слезу. – Уж и помечтать любили, всё книжки читали. Сына вон Юлием назвали, как раз всё римскую историю изучали.
- Так они в честь Цезаря?
Лариса и прежде задавалась вопросом, откуда взялось у её поклонника при столь простонародном отчестве громкое имя. Видно, родители возлагали на отпрыска большие надежды.
- Я уж им толковала: не выдумывайте, нареките младенца обычным именем*****. Пустое! - махнула рукой старушка. – Заболтались мы, Лариса Дмитриевна, мне об ужине похлопотать пора.
Маленький коренастый кучер привёз сундук, в который Харита Игнатьевна с Тасей уложили Ларисины пожитки, включая гитару. К отъезду всё было решительно готово. За окнами стемнело, Ефросинья Потаповна зажгла лампу. Лариса призадумалась, прислушалась к себе: правильно ли она делает? Не тяготит ли её общество Юлия Капитоныча? Не совершила ли она ошибки, поддавшись очередному порыву? Нет, пожалуй, ни презрения, ни неприязни к жениху она не чувствует. Наоборот, ей приятна его забота о ней. Как остро ей не хватало человеческого участия, поддержки, тёплых слов! Если бы Юлий Капитоныч прежде так вёл себя с ней… Обоим была необходима жёсткая встряска, чтобы они научились ценить то, что имеют, не гнались за призрачным счастьем. Ведь что ни делается, всё к лучшему. Скоро Лариса отдохнёт, вживётся в роль жены, станет учиться вести хозяйство. Как знать, возможно, в отношении к Юлию Капитонычу наметится перемена.
- Поздно терзаться. Снявши голову, по волосам не плачут, - уговаривала себя. Полюбить она больше не сможет, всё в ней перегорело, но хоть уважать мужа будет. Всё устроится.
Сели за скромную трапезу. Жениху с невестой, утомлённым дневными переживаниями, кусок в горло не лез. С трудом они заставили себя съесть хоть сколько-нибудь. Разбой, никогда не жаловавшийся на аппетит, мигом проглотил свою порцию и вертелся возле стола, ожидая подачек. Отужинав, Ефросинья Потаповна собралась было убирать со стола, но Лариса, к удивлению старушки, проявила инициативу, сказав, что всё сделает сама. Юлий Капитоныч тут же вызвался помогать. Тётушка охотно уступила будущей невестке ежедневную обязанность, подивившись втайне – никак выйдет из девицы толк? – и, пожелав покойной ночи, ушла к себе.
- Не буду вам, детушки, мешать.
"Детушки", покончив с делами, уединились в отведённой для Ларисы комнате. Экономя керосин, затеплили свечу. Поговорили о завтрашней дороге, об имении, ловя себя на том, что им интересно вместе что-то обсуждать. Наконец жених, взглянув на часы, спохватился и вскочил:
- Я вас заболтал, а вам отдыхать надо. Я пойду…
Как тяжело уходить, когда хочется побыть рядом ещё хоть минуту!
- Не уходите, - попросила Лариса, - кажется, опять…
- Что случилось? – забеспокоился Карандышев.
- Снова эта ужасная тоска. Я думала бежать от неё, но она нагнала меня и здесь. Побудьте со мной, пока я не засну.
Чёрная холодная тревога, затаившаяся на день, выбралась наружу с наступлением темноты, ехидно склабясь: врёшь, от меня так легко не отделаешься! Только не одной, Ларисе нельзя оставаться одной. Одинокий беззащитен перед кручиной. Карандышев понял. Сколько раз он сам метался, мучаясь от горя, страха и угрызений совести! Сколько раз то проклинал, то благодарил купцов за то, что не дали покончить всё разом, избавили от наказания, когда для него душевные терзания страшнее любой казни! Юлий Капитоныч прижал девушку к груди, легонько поцеловал в висок.
- Ничего не бойтесь. Я здесь, я рядом. Я буду охранять вас.
В глубине памяти остались обрывочные полустёртые воспоминания о матери, нежно убаюкивающей, прогоняющей дурной сон. Повинуясь наитию, он так же, как ребёнка, баюкал Ларису, успокаивал, и потихоньку злая тоска отпустила, стало легче обоим. И уж так само собой вышло: потянулись друг к другу, он робко поцеловал её в губы, а она не отстранилась. И смутились оба, словно содеяли нечто постыдное.
Бряхимов безмятежно спал, моргая редкими огнями бессонных окон. За городом на много вёрст простирались тёмные поля, вилась просёлочная дорога. Здесь, в комнате, еле слышно пощёлкивала весёлая свеча, отражение плясало на стекле. Дом затих – ни скрипа, ни шороха. Чёрная тоска испарилась, не получив обычной дани. Впервые за последние месяцы Лариса Дмитриевна и Юлий Капитоныч, измученные физически и морально, заснули спокойно и мирно.
* Мазурина - тёмная маска на щипце (морде) борзой.
pp.vk.me/c626728/v626728894/284f8/63_WGsL-jxo.j...
** Атрышь (отрыщь) - команда, подаваемая гончим и борзым, аналог "Нельзя!"
*** Вальдшнепиные глаза - крупные, тёмные, навыкате, как у вальдшнепа, глаза борзой.
**** Вторая эпидемия холеры в России пришлась на 1847-1861 года и совпала с Крымской войной (4 (16) октября 1853 — 18 (30) марта 1856).
При помощи небольших вычислений можно узнать возраст Юлия Капитоныча.
***** В Святцах есть имя Иулий, именины 4 июля. Тётушка, видимо, хотела, чтобы ребёнку дали какое-нибудь более тривиальное имя.
Глава 6. Последний день осениЧто это было? - Чья победа? -
Кто побеждён?
М.Цветаева
Небо набрякло свинцовой тяжестью, обещая скорый снегопад, куполом накрыв обозримое пространство со старой усадьбой, деревеньками и погостом с потемневшими от времени крестами. Всё в предзимней природе затаилось. Замер, уснул до весны сад, скрылись под снегом поля со щетиной жнивья. На горизонте синела кромка леса, откуда доносился по ночам заунывный волчий вой, заставлявший Разбоя беспокойно настораживать уши.
Больше месяца прошло с тех пор, как разношёрстная лошадёнка доставила бряхимовских беглецов в родовое именьишко Карандышевых. Четырнадцатого ноября в метрической книге Троицкой церкви уездного городка Заболотье появилась запись о бракосочетании Иулия* Карандышева и Ларисы Огудаловой. Венчание прошло скромно, Харита Игнатьевна на свадьбу демонстративно не явилась. Восприемниками стали знакомые жениха: тот самый сосед-борзятник и учитель земской школы.
Совершающий Таинство отец Николай, отслужив Божественную Литургию, ввёл жениха и невесту в храм, трижды благословил и дал зажжённые свечи, знаменующие чистую и пламенную любовь, которую они отныне должны питать друг к другу. Лариса стояла, словно во сне, не поднимая глаз на торжествующего Карандышева. Оплывали воском свечи, обволакивало благоухание ладана, умиротворяющей рекой лились молитвы священника.
- Миром Господу помолимся. О свышнем мире и спасении душ наших Господу помолимся.
Провозгласив молитвы, отец Николай надел кольцо на палец сначала жениху, затем невесте, трижды осенив каждого крестным знамением.
- Обручается раб Божий Иулий рабе Божией Ларисе во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Обручается раба Божия…
Трижды обменялись кольцами. Лариса вздрогнула, ощутив прикосновение руки Карандышева: отныне она принадлежит ему на веки вечные. Тётушка, расчувствовавшись, пустила слезу. Стоя пред аналоем, жених и невеста ответили на вопросы священника и начался чин венчания.
- Венчается раб Божий Иулий рабе Божией Ларисе… Венчается раба Божия Лариса рабу Божию Иулию…
Торжественнейшая минута: возложение венцов!
- Господи, Боже наш! Славою и честью венчай их!
Благостным восторгом отзывалось каждое слово молитвы в сердце Юлия Капитоныча: Лариса, белая чайка, жена его пред Богом и людьми, её рука в его руке под епитрахилью, они, трижды обведённые вокруг аналоя, стали единым целым. Мог ли он мечтать о таком счастье?
- Исаие, ликуй…
У Ларисы закружилась голова, когда Карандышев запечатлел на её губах поцелуй. Вот и всё: они муж и жена. Муж и жена! Свершилось то, от чего она бежала, и к чему вернулась.
И полетели дни стрелой. Последовали будничные заботы, за которыми скучать не приходилось. Лариса старательно перенимала от Ефросиньи Потаповны хозяйственные премудрости. Тихая семейная жизнь оказалась несколько сложней, чем представлялась в нежном девичестве. Лариса привыкла к тому, что дома все дела и расчёты вели сначала отец, а после его смерти - мама и Тася. Здесь же ей самой приходилось планировать расходы, распоряжаться немногочисленной дворней, заведовать провизией – словом, роль хозяйки дома оказалась куда как сложна.
- Не моя это роль! – с отчаянием думала Лариса, отстранявшаяся, бывало, когда Харита Игнатьевна ругалась с Тасей из-за переплаченной на рынке копейки.
Однако имелись и приятные стороны. Она училась созидать, радуя окружающих. Появилось чувство собственной нужности, и – главное – самостоятельности. Здесь Лариса получила возможность быть самою собой, никто не приказывал улыбаться, когда хотелось плакать, не крутились рядом назойливые кавалеры, от одного вида которых воротило, никто не заставлял петь и плясать, развлекая гостей, точно она подневольная кукла, не имеющая собственных желаний. Здесь никто ничего не требовал. Лариса постепенно начала оттаивать. После исповеди у отца Николая полегчало на душе, тоска перестала мучить по ночам. Днём же ей не удавалось просочиться: Лариса, поглощённая семейными хлопотами, редко оставалась одна. Деревня шла ей на пользу.
Карандышев буквально расцвёл: исчезла затравленность, появилась уверенность в походке, подобострастность сменилась степенностью, даже плечи, кажется, стали шире. Вместе с тем сквозило в его облике нечто мальчишески-трогательное, наивное. Это проявлялось в блеске его глаз, когда она первая заговаривала с ним, в жестах, прикосновениях, в стремительности, с которой он бросался выполнять её распоряжения.
- Немудрено, - решила Лариса, - он добился того, чего хотел, избежал наказания. Отчего же ему не радоваться?
А она… Она пока не могла преодолеть себя. Слишком велика разница между ними, чтобы возникшие нотки взаимопонимания сразу сложились в мелодию. Нужно было искать точки соприкосновения. Будучи предельно честной, Лариса не скрывала от мужа, что не любит и не сможет полюбить его, что симпатия, которую она испытывает – предел. Юлий Капитоныч отвечал: этого довольно, а любви его хватит одной на двоих. Каждый день видеть её, находиться рядом – уже великое наслаждение для него. Лариса порадовалась тому, что её поняли, а преданность, с которой к ней относился муж, не могла не польстить её женскому самолюбию. О прошлом, по молчаливому согласию, никто не вспоминал.
Жили затворниками: не хотелось ни новых знакомств, ни визитов. Несколько раз выбирались в Заболотье, гуляли по окрестностям – вот и все вылазки. О новостях с опозданием узнавали из газет. Где-то разгоралась война**, совершались научные открытия, в столице действовали недавно открытые Бестужевские курсы, а в их гнёздышке, недосягаемом для бурь, царила тишина.
- Завтра настанет настоящая зима. Как скоро бежит время! – вздохнула Лариса, глядя в окно, за которым закружились снежинки.
В Заболотье наверняка ярмарка, как всегда по субботам, изо всех окрестных сёл съедется народ. Можно будет как-нибудь побывать там, любопытно. Не такая уж и глушь, как пугала маменька. Даже местный Кнуров здесь есть, фабрикант и домовладелец Козырев, говорят, прижимист, но не лишён филантропии. Школу на собственные средства построил, а жалованье учителю положил такое, что тот едва концы с концами сводит. На церковь жертвует, нищих оделяет и здания сдаёт в аренду под питейные заведения.
На дороге показалась тёмная точка. По мере приближения она всё росла и росла, превратившись в лошадь, запряжённую в сани.
- Кто бы такой мог быть? Юлию ещё рано вернуться, - гадала Лариса, безуспешно пытаясь рассмотреть седока. – Ай! Да то ведь Васина лошадь?!
Лариса, как ошпаренная, отскочила от окна, кинулась к Ефросинье Потаповне, переполошив старушку.
- Что ты, что суетишься? Аль пожар?
- Ефросинья Потаповна, меня дома нет! Скажите – уехала!
- Да кому сказать-то?
Тётушка догадалась выглянуть на улицу:
- А-а, гостья к нам пожаловала, Харита Игнатьевна. Пойти, встретить, как положено.
Маменька? Час от часу не легче.
- Ничего, я её встречу, - сощурилась Лариса.
Ефросинья Потаповна, рассыпаясь в учтивых "здравия желаем" и "не ждали вас", проводила гостью в дом, самолично помогла снять шубку. Лариса стояла, скрестив руки на груди.
- Уж и метёт! – проворчала Огудалова, отряхивая шаль. – Из Бряхимова выехали – ни снежинки, пару вёрст пролетели – на тебе!
- Здравствуй, мама! – подала голос Лариса.
- Здравствуй, здравствуй… госпожа Карандышева!
Лариса исподволь рассматривала материнские обновки: и шуба, и муфта, и платье. На какие средства приобретены, интересно знать? Лариса, одетая в простенькое люстриновое*** платье, с платком на плечах, почувствовала себя неуютно. А мать нарочно, поддразнивая, демонстративно поворачивалась то одним боком, то другим, стряхивая с рукавов несуществующие соринки.
- Проходите в гостиную, не стесняйтесь, - приглашала между тем Ефросинья Потаповна. – Я сейчас о чае распоряжусь. Лариса, привечай гостью!
Огудалову, нимало не смутившуюся, уговаривать не пришлось. Скептически оглядывая обстановку, последовала она за дочерью, с гордым видом уселась в кресло – прямая, точно аршин проглотила.
- Какими судьбами, мама?
- Проведать вас решила. А супруг молодой где?
- В Заболотье по делам уехал.
- Оно и кстати. Без него потолкуем. Не одичали в медвежьем углу?
- Ничего. Живём помаленьку.
- Вижу, вижу, - хмыкнула маменька. - Внучатами меня, поди, на будущий год порадуете? Как у вас по данной части?
- Ма-а-ма! – вспыхнула Лариса до корней волос.
- Чего вскинулась? Мы люди взрослые, не чужие, стесняться ни к чему.
Разве могла Лариса рассказать матери, как её кидало в дрожь при мысли о необходимости делить с мужем постель, как в первую же ночь, оставшись с ним наедине, страшно робея, она заявила:
- Я надеюсь, вы меня поймёте. Всё произошедшее между нами той ночью – лишь порыв отчаяния, не более. Я не могу пересилить себя. Вы хороший, мне нравится ваше общество, но… Я не могу.
Карандышев понурился, но не высказал ни единого упрёка и не переступал границы, которую она очертила.
- Я ведь не с пустыми руками к тебе, Лариса, - заявила Харита Игнатьевна. - Васенька и Мокий Парменыч подарки к свадьбе передали. Вася на днях в Петербург едет по делам фирмы. Растёт человек.
- Мама! Ты мне если не Кнурова, так Васю хочешь высватать?
- Не выдумывай не дела, - надулась маменька.
- Сама говорила: стесняться ни к чему. Я же вижу, зачем ты приехала. Хочешь выяснить, не соскучилась ли я в глуши, не раскаялась ли. А ведь пора уж принять мой выбор и смириться, как я смирилась. Всё хитришь, выгадываешь, как тебе лучше. Тебе! Разве ты забыла, чем обернулись твои увёртки в прошлый раз? Не толкни ты меня к Паратову, скольких бед я могла избежать!
- Давай, обвиняй во всём одну меня! Мать тебя на катерах кататься погнала?
- Все мы достаточно набедокурили. Но на ошибках нужно учиться, а ты норовишь наступить на те же грабли. Нет уж, во второй раз сломать мою жизнь я не позволю!
Взгляды их встретились – как два клинка скрестились. Вошла Ефросинья Потаповна, держа поднос с дымящимися чашками и румяными коржиками, по части которых кухарка Агафья Трофимовна слыла непревзойдённой мастерицей. Скользкий разговор сразу иссяк. За чаем поговорили о прошедшем торжестве, о деревенском житье-бытье.
- У вас, сватья, какие новости? – спросила тётушка.
- Да какие у нас новости? – пожала плечами Огудалова. – Вора на базаре поймали, брандмейстер сына женил. Женщина гулящая на прошлой неделе замёрзла.
- К-как замёрзла? – поперхнулась Лариса.
- Кто её знает? Чиркова приказчик из города выезжал, с полверсты проехал от последних домов, видит – в поле чернеет что-то. Подошёл посмотреть, а она уж закоченела. Завёз ли её кто туда, сама ли спьяну заблудилась, неведомо.
- Страсти какие! – перекрестилась Ефросинья Потаповна.
Лариса, лёгкая на слёзы, захлюпала носиком.
- Полно, о ком сокрушаешься? – осадила Харита Игнатьевна. – К тому давно шло. Говорят, из хорошей семьи была, дом полная чаша, а вон какие кренделя жизнь выписала.
Разве могла Огудалова знать, как на судьбу её дочери повлияло столкновение с беспутной Сорочихой!
Накушавшись чаю и наговорившись, гостья, нагруженная деревенскими гостинцами, отбыла – ей хотелось вернуться домой засветло. Да и не стоило злоупотреблять щедростью Вожеватова, предоставившего кучера, сани и лошадь для поездки. Взамен маменька оставила сундук с подношениями от купцов. Втайне Харита Игнатьевна досадовала: поспешила с визитом, не прискучила покамест деревня блажной дочке. Стоило пару месяцев выждать, глядишь, сама бы в город запросилась. Огудалова не теряла надежды выгодно пристроить дочь, чтобы и ей самой перепадало из щедрой кормушки. Такие, как она, не сдаются до последнего.
В другое время Лариса непременно бросилась бы примерять наряды, но известие о Сорочихе и материнское прощупывание почвы расстроили её. Сославшись на усталость, Лариса ушла в спальню, прилегла на кровать, обхватив плечи руками, свернулась клубком. Там её и нашёл вернувшийся Карандышев.
- Простите, Лариса, хотел пораньше домой попасть, да вся эта волокита, будь она неладна… Что с вами? Кто вас обидел?
Лариса выплеснула обиду на мать, не желающую оставить её в покое, рассказала о Сорочихе. Юлий Капитоныч обнял жену, говорил успокаивающе, что волнения напрасны, никто не посмеет разлучить их, что пройдёт время – и все прошлые напасти покажутся пустяшными.
- Если бы так, Юлий, если бы так!
Огромная пролегла Россия, от края до края, и по простору её – необъятному – кружит снег, завершая последний день осени. Совсем заметает старый дом, где горит в спальне лампа и тесно прижались друг к другу двое. Как ни сопротивляйся, а жизнь и молодость берут своё, и вот уже голова женщины склоняется на грудь мужчины, тело наливается сладкой истомой, требуя непознанного, неведомого. Точно электрическая искра проскочила между ними. Нет слов, только шёпот. Девичья стыдливость исчезает под жаждой его поцелуев и ласк, сгорает в пламени, требующем утоления.
Ни отвращения, ни страха не возникло у Ларисы, когда муж, волнуясь, расстёгивал крючки на её платье. Всем существом она подалась навстречу ему, отдавшись во власть новых чувств. Она и не знала, что в ней сокрыт такой огонь, перед которым рушились любые преграды. Так, наверное, не должно быть, так неправильно, ведь она не любит его, но ей хорошо в его объятиях, от его прикосновений. Так не бывает даже в самых пикантных романах, которые ей доводилось читать. Романы – не жизнь. В жизни всё естественнее, всё совершается с закономерной простотой.
Карандышев замер, увидев круглый, словно монета, шрам, оставленный пулей на её груди.
- Лариса…
Не помня себя от сдавившей горло жалости и нежности, он целовал этот шрам. Одно целое, плоть от плоти, они заново узнавали друг друга, предаваясь таким острым ощущениям, что даже боль делали приятной. Всё исчезло за снежной пеленой, существовали только они, их первые, пока ещё неумелые ласки, осторожные движения, жадные поцелуи, сердца, стучащие в унисон.
Когда всё завершилось и отхлынула головокружительная волна, они долго лежали, счастливые и отрешённые.
- Лариса, простите… - заговорил Карандышев. – Я не смог сдержаться.
- Я ни о чём не жалею. Милый, я никогда не думала, что это бывает так…
Одновременно и больно, и приятно. И страшно, и желанно. Та же гамма противоречий, что связывала её с этим человеком. Те же спонтанность и порыв, что составляли всю её сущность.
Странно иногда устроена жизнь. Не испытываешь неприязни к тому, кого, кажется, следует проклинать, бредёшь окольными тропами, когда есть прямая дорога. Но на то она и жизнь, чтобы не всё в ней получалось гладко и понятно. Лариса не сожалела о случившемся. Став женщиной, она ощутила себя обновлённой, открыла в себе новые грани. Отношения с мужем перешли на новую ступень доверия и ответственности. А ведь скажи ей кто полгода назад, что Карандышев станет первым и единственным её мужчиной, она бы рассмеялась рассказчику в лицо.
* В Святцах - Иулий, соответственно, во всех церковных документах и поминаниях человека будут именовать так.
** Вторая англо-афганская война (21 ноября 1878 - 22 июля 1880)
*** Люстрин - шерстяная или полушерстяная ткань с добавлением хлопка, с блестящей поверхностью. Глянец образовывался в результате обработки уже готовой материи. Лучшие сорта люстрина использовались для женского платья и детской одежды, более жесткие - для мужских пальто и пиджаков. Наиболее популярен был в середине XIX века.
Глава 5. С чистого листаЗлосчастное письмо Паратова укрепило Ларису в желании вернуться к той точке отсчёта, с которой её сбили летом. Наконец она вырвется из Бряхимова. Город отпустит её. Пускай впереди ждёт захудалое именьишко в глухом Заболотенском уезде, всё лучше бесстрастных бряхимовских улиц, не ведающих пощады к оступившимся. Придя в дом жениха, девушка намеренно сжигала за собой все мосты. Она доверилась ему, а что до репутации, так тут терять уже нечего.
Первым Ларису Дмитриевну и Юлия Капитоныча встретил вылетевший в переднюю пёс борзой породы, красной с мазуриной* масти. Радостно виляя хвостом, он вскинул лапы на плечи Карандышеву, ткнулся влажным носом в щёку. Затем вознамерился было тем же манером поприветствовать Ларису, но хозяин предупреждающе скомандовал:
- Атрышь**, Разбой! Сидеть!
Пёс послушно уселся, семеня передними лапами, не сводя с людей блестящих вальдшнепиных глаз***.
- Ваш? – удивилась Лариса, с долей испуга поглядывая на собаку. У Огудаловых никогда никакой живности не держали.
- Из деревни привёз, - ответил Карандышев. - Не бойтесь, я его, шельмеца, в каретный сарай выдворю.
- Не надо, пусть останется.
Выплыла тётушка Ефросинья Потаповна – сухонькая старушка, облачённая в платье давно вышедшего из моды фасона, в чепце на поседевшей голове. Напустилась на племянника:
- Где тебя опять носило, шалопутный? Я не знаю, на что подумать, пёс твой целыми днями воет, всю душу вымотал. Когда ж мне покой будет? Да кто это с тобой?!
- Моя невеста, Лариса Дмитриевна! – с вызовом вскинул голову племянник, перекрывая тёткину тираду.
- Святые угодники! – обомлела Ефросинья Потаповна, узнав гостью.
Надо сказать, она никогда не одобряла кандидатуру Ларисы Огудаловой в качестве невесты для племянника и нещадно костерила Юлия за его выбор. Дельное ли дело: девица ветрена, только и умеет, что петь да плясать, деньгам счёту не знает, поведения нескромного – в доме ровно двор проходной, всегда мужчины в гостях, с цыганами на короткой ноге. Опять же, приданого не дождёшься, у Огудаловых, всем известно – в одном кармане вошь на аркане, в другом блоха на цепи, даром, что пыль в глаза пускать любители. Из такой ли фамилии следует невесту брать? Уж тётушка расстаралась ради племянничка, подыскала для него девицу скромную, хозяйственную, с заветным сундуком, в котором припасено добро. От хорошей жены не убыток, а прибыток пойдёт! Так куда там, Юлий упёрся: женюсь на Ларисе Огудаловой и слышать ничего не желаю!
- По себе ли берёзу ломишь? – увещевала Ефросинья Потаповна. – Она барышня благородная, к шику приучена. Такой на балах танцевать да по приёмам разъезжать. Что ей твоя деревня? Да и ты-то ей пятое колесо в телеге. Там, поди, с капиталами женихи требуются.
Но племянник, в других вопросах податливый, здесь настоял на своём и высватал-таки девицу. Ну и парочка, курам на смех! Ефросинья Потаповна сердцем чуяла: не выйдет из этого дела ничего путного, и как в воду глядела. Сполна хлебнули горюшка из-за красавицы-невесты. Однако сейчас Ларисино появление пришлось весьма кстати. Авось девица заставит заблудшего Юлия взяться за ум, пока ещё до какой беды себя не довёл. Подавив неприязнь, тётушка принялась обхаживать блудную невесту по всем правилам гостеприимства. С отъездом уговорила подождать:
- Эко, придумали! Пока соберётесь, пока выедете – вот уж и стемнело. По темноте какая езда? Переночуйте, тогда и езжайте честь по чести. И я с вами отправлюсь, уж надоел мне город – сил нет.
Пора, пора ей на заслуженный покой, подальше от городской сутолоки. Молодым вести хозяйство, а ей коротать остаток века за рукоделием и чтением Псалтири.
С доводами тётки пришлось согласиться. Занялись приготовлениями к дороге. Пока Лариса осматривалась и приводила себя в порядок, Ефросинья Потаповна проворно приготовила для неё комнату. Юлий Капитоныч отправил кучера к Огудаловым и приступил к укладке чемоданов. Разбой, довольный суетой, сновал по комнатам, путаясь у всех под ногами. С Ларисой он быстро подружился, по её команде подавал лапу, подносил различные предметы и вообще демонстрировал все имеющиеся в наличии таланты.
- Цыть, аспид! Проходу никому не даёт! – разворчалась на собаку тётушка. – Одни хлопоты с ним.
- Не браните его, Ефросинья Потаповна, - вступилась за Разбоя Лариса, - он такой милый пёс.
- Милый то милый, да на што собака в доме? У соседа целая псарня, предложил Юлию: не надо ли собачку? – а у того враз глаза разгорелись. Нашёл, куда деньги выбросить! Уж ладно для охоты, так ведь ружья-то…
Ефросинья Потаповна поперхнулась и деланно закашлялась.
- Вы уж простите, Лариса Дмитриевна, - торопливо заговорила тётка, - я ведь стара стала, глупа, мелю языком, чего бы и не следует.
- Да я вовсе не сержусь, - потупилась Лариса, поглаживая борзую.
От девушки не укрылось исчезновение оружия из кабинета. Интересоваться, полиция ли конфисковала пистолеты и кинжалы, или сам Юлий Капитоныч избавился от них, Лариса не стала.
- Скажите, пожалуйста, - поспешила она сменить тему беседы, воспользовавшись отсутствием в комнате жениха, - а что родители Юлия Капитоныча? Он мне никогда о них не рассказывал.
Да и она, признаться, не расспрашивала. Не видела интереса.
Ефросинья Потаповна, оставив хозяйственные хлопоты, присела на стул, чинно сложив на коленях руки. По всему, воспоминания о почивших супругах Карандышевых были дороги ей и вызывали особый трепет. Дребезжащий старушечий голос смягчился, когда она поведала Ларисе о событиях прошлого:
- Дак ведь рассказывать, милушка моя, ему не о чем, не помнит он их совсем. В холерный год оба сгорели, сперва матушка, а затем и отец, брат мой меньшой. Как раз Крымская война закончилась. Юлию в ту пору всего три годочка исполнилось****. Я и растила его.
В сердце Ларисы ворохнулась невольная жалость к жениху, не знавшему родительской ласки. У неё самой маменька жива-здорова, папеньки хоть нет больше, но она прекрасно его помнит. Теперь сделалось понятно, откуда у Юлия Капитоныча неуверенность в себе, мелочность и болезненное самолюбие. К тётушке, пожертвовавшей личным счастьем ради племянника, Лариса прониклась уважением. Постоянное ворчание Ефросиньи Потаповны и её рассуждения, прежде нагонявшие тоску, стали казаться даже милыми.
- А всё же, Ефросинья Потаповна, какими они были? – теперь уже всерьёз заинтересовалась Лариса. – В согласии жили, в любви?
- Они-то? И, милушка, Капитоша с Натальей такой дружной парой были, другую такую не сыскать. В здравии, в болезни ли, рука об руку… - тётка промокнула кружевным платочком слезу. – Уж и помечтать любили, всё книжки читали. Сына вон Юлием назвали, как раз всё римскую историю изучали.
- Так они в честь Цезаря?
Лариса и прежде задавалась вопросом, откуда взялось у её поклонника при столь простонародном отчестве громкое имя. Видно, родители возлагали на отпрыска большие надежды.
- Я уж им толковала: не выдумывайте, нареките младенца обычным именем*****. Пустое! - махнула рукой старушка. – Заболтались мы, Лариса Дмитриевна, мне об ужине похлопотать пора.
Маленький коренастый кучер привёз сундук, в который Харита Игнатьевна с Тасей уложили Ларисины пожитки, включая гитару. К отъезду всё было решительно готово. За окнами стемнело, Ефросинья Потаповна зажгла лампу. Лариса призадумалась, прислушалась к себе: правильно ли она делает? Не тяготит ли её общество Юлия Капитоныча? Не совершила ли она ошибки, поддавшись очередному порыву? Нет, пожалуй, ни презрения, ни неприязни к жениху она не чувствует. Наоборот, ей приятна его забота о ней. Как остро ей не хватало человеческого участия, поддержки, тёплых слов! Если бы Юлий Капитоныч прежде так вёл себя с ней… Обоим была необходима жёсткая встряска, чтобы они научились ценить то, что имеют, не гнались за призрачным счастьем. Ведь что ни делается, всё к лучшему. Скоро Лариса отдохнёт, вживётся в роль жены, станет учиться вести хозяйство. Как знать, возможно, в отношении к Юлию Капитонычу наметится перемена.
- Поздно терзаться. Снявши голову, по волосам не плачут, - уговаривала себя. Полюбить она больше не сможет, всё в ней перегорело, но хоть уважать мужа будет. Всё устроится.
Сели за скромную трапезу. Жениху с невестой, утомлённым дневными переживаниями, кусок в горло не лез. С трудом они заставили себя съесть хоть сколько-нибудь. Разбой, никогда не жаловавшийся на аппетит, мигом проглотил свою порцию и вертелся возле стола, ожидая подачек. Отужинав, Ефросинья Потаповна собралась было убирать со стола, но Лариса, к удивлению старушки, проявила инициативу, сказав, что всё сделает сама. Юлий Капитоныч тут же вызвался помогать. Тётушка охотно уступила будущей невестке ежедневную обязанность, подивившись втайне – никак выйдет из девицы толк? – и, пожелав покойной ночи, ушла к себе.
- Не буду вам, детушки, мешать.
"Детушки", покончив с делами, уединились в отведённой для Ларисы комнате. Экономя керосин, затеплили свечу. Поговорили о завтрашней дороге, об имении, ловя себя на том, что им интересно вместе что-то обсуждать. Наконец жених, взглянув на часы, спохватился и вскочил:
- Я вас заболтал, а вам отдыхать надо. Я пойду…
Как тяжело уходить, когда хочется побыть рядом ещё хоть минуту!
- Не уходите, - попросила Лариса, - кажется, опять…
- Что случилось? – забеспокоился Карандышев.
- Снова эта ужасная тоска. Я думала бежать от неё, но она нагнала меня и здесь. Побудьте со мной, пока я не засну.
Чёрная холодная тревога, затаившаяся на день, выбралась наружу с наступлением темноты, ехидно склабясь: врёшь, от меня так легко не отделаешься! Только не одной, Ларисе нельзя оставаться одной. Одинокий беззащитен перед кручиной. Карандышев понял. Сколько раз он сам метался, мучаясь от горя, страха и угрызений совести! Сколько раз то проклинал, то благодарил купцов за то, что не дали покончить всё разом, избавили от наказания, когда для него душевные терзания страшнее любой казни! Юлий Капитоныч прижал девушку к груди, легонько поцеловал в висок.
- Ничего не бойтесь. Я здесь, я рядом. Я буду охранять вас.
В глубине памяти остались обрывочные полустёртые воспоминания о матери, нежно убаюкивающей, прогоняющей дурной сон. Повинуясь наитию, он так же, как ребёнка, баюкал Ларису, успокаивал, и потихоньку злая тоска отпустила, стало легче обоим. И уж так само собой вышло: потянулись друг к другу, он робко поцеловал её в губы, а она не отстранилась. И смутились оба, словно содеяли нечто постыдное.
Бряхимов безмятежно спал, моргая редкими огнями бессонных окон. За городом на много вёрст простирались тёмные поля, вилась просёлочная дорога. Здесь, в комнате, еле слышно пощёлкивала весёлая свеча, отражение плясало на стекле. Дом затих – ни скрипа, ни шороха. Чёрная тоска испарилась, не получив обычной дани. Впервые за последние месяцы Лариса Дмитриевна и Юлий Капитоныч, измученные физически и морально, заснули спокойно и мирно.
* Мазурина - тёмная маска на щипце (морде) борзой.
pp.vk.me/c626728/v626728894/284f8/63_WGsL-jxo.j...
** Атрышь (отрыщь) - команда, подаваемая гончим и борзым, аналог "Нельзя!"
*** Вальдшнепиные глаза - крупные, тёмные, навыкате, как у вальдшнепа, глаза борзой.
**** Вторая эпидемия холеры в России пришлась на 1847-1861 года и совпала с Крымской войной (4 (16) октября 1853 — 18 (30) марта 1856).
При помощи небольших вычислений можно узнать возраст Юлия Капитоныча.
***** В Святцах есть имя Иулий, именины 4 июля. Тётушка, видимо, хотела, чтобы ребёнку дали какое-нибудь более тривиальное имя.
Глава 6. Последний день осениЧто это было? - Чья победа? -
Кто побеждён?
М.Цветаева
Небо набрякло свинцовой тяжестью, обещая скорый снегопад, куполом накрыв обозримое пространство со старой усадьбой, деревеньками и погостом с потемневшими от времени крестами. Всё в предзимней природе затаилось. Замер, уснул до весны сад, скрылись под снегом поля со щетиной жнивья. На горизонте синела кромка леса, откуда доносился по ночам заунывный волчий вой, заставлявший Разбоя беспокойно настораживать уши.
Больше месяца прошло с тех пор, как разношёрстная лошадёнка доставила бряхимовских беглецов в родовое именьишко Карандышевых. Четырнадцатого ноября в метрической книге Троицкой церкви уездного городка Заболотье появилась запись о бракосочетании Иулия* Карандышева и Ларисы Огудаловой. Венчание прошло скромно, Харита Игнатьевна на свадьбу демонстративно не явилась. Восприемниками стали знакомые жениха: тот самый сосед-борзятник и учитель земской школы.
Совершающий Таинство отец Николай, отслужив Божественную Литургию, ввёл жениха и невесту в храм, трижды благословил и дал зажжённые свечи, знаменующие чистую и пламенную любовь, которую они отныне должны питать друг к другу. Лариса стояла, словно во сне, не поднимая глаз на торжествующего Карандышева. Оплывали воском свечи, обволакивало благоухание ладана, умиротворяющей рекой лились молитвы священника.
- Миром Господу помолимся. О свышнем мире и спасении душ наших Господу помолимся.
Провозгласив молитвы, отец Николай надел кольцо на палец сначала жениху, затем невесте, трижды осенив каждого крестным знамением.
- Обручается раб Божий Иулий рабе Божией Ларисе во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Обручается раба Божия…
Трижды обменялись кольцами. Лариса вздрогнула, ощутив прикосновение руки Карандышева: отныне она принадлежит ему на веки вечные. Тётушка, расчувствовавшись, пустила слезу. Стоя пред аналоем, жених и невеста ответили на вопросы священника и начался чин венчания.
- Венчается раб Божий Иулий рабе Божией Ларисе… Венчается раба Божия Лариса рабу Божию Иулию…
Торжественнейшая минута: возложение венцов!
- Господи, Боже наш! Славою и честью венчай их!
Благостным восторгом отзывалось каждое слово молитвы в сердце Юлия Капитоныча: Лариса, белая чайка, жена его пред Богом и людьми, её рука в его руке под епитрахилью, они, трижды обведённые вокруг аналоя, стали единым целым. Мог ли он мечтать о таком счастье?
- Исаие, ликуй…
У Ларисы закружилась голова, когда Карандышев запечатлел на её губах поцелуй. Вот и всё: они муж и жена. Муж и жена! Свершилось то, от чего она бежала, и к чему вернулась.
И полетели дни стрелой. Последовали будничные заботы, за которыми скучать не приходилось. Лариса старательно перенимала от Ефросиньи Потаповны хозяйственные премудрости. Тихая семейная жизнь оказалась несколько сложней, чем представлялась в нежном девичестве. Лариса привыкла к тому, что дома все дела и расчёты вели сначала отец, а после его смерти - мама и Тася. Здесь же ей самой приходилось планировать расходы, распоряжаться немногочисленной дворней, заведовать провизией – словом, роль хозяйки дома оказалась куда как сложна.
- Не моя это роль! – с отчаянием думала Лариса, отстранявшаяся, бывало, когда Харита Игнатьевна ругалась с Тасей из-за переплаченной на рынке копейки.
Однако имелись и приятные стороны. Она училась созидать, радуя окружающих. Появилось чувство собственной нужности, и – главное – самостоятельности. Здесь Лариса получила возможность быть самою собой, никто не приказывал улыбаться, когда хотелось плакать, не крутились рядом назойливые кавалеры, от одного вида которых воротило, никто не заставлял петь и плясать, развлекая гостей, точно она подневольная кукла, не имеющая собственных желаний. Здесь никто ничего не требовал. Лариса постепенно начала оттаивать. После исповеди у отца Николая полегчало на душе, тоска перестала мучить по ночам. Днём же ей не удавалось просочиться: Лариса, поглощённая семейными хлопотами, редко оставалась одна. Деревня шла ей на пользу.
Карандышев буквально расцвёл: исчезла затравленность, появилась уверенность в походке, подобострастность сменилась степенностью, даже плечи, кажется, стали шире. Вместе с тем сквозило в его облике нечто мальчишески-трогательное, наивное. Это проявлялось в блеске его глаз, когда она первая заговаривала с ним, в жестах, прикосновениях, в стремительности, с которой он бросался выполнять её распоряжения.
- Немудрено, - решила Лариса, - он добился того, чего хотел, избежал наказания. Отчего же ему не радоваться?
А она… Она пока не могла преодолеть себя. Слишком велика разница между ними, чтобы возникшие нотки взаимопонимания сразу сложились в мелодию. Нужно было искать точки соприкосновения. Будучи предельно честной, Лариса не скрывала от мужа, что не любит и не сможет полюбить его, что симпатия, которую она испытывает – предел. Юлий Капитоныч отвечал: этого довольно, а любви его хватит одной на двоих. Каждый день видеть её, находиться рядом – уже великое наслаждение для него. Лариса порадовалась тому, что её поняли, а преданность, с которой к ней относился муж, не могла не польстить её женскому самолюбию. О прошлом, по молчаливому согласию, никто не вспоминал.
Жили затворниками: не хотелось ни новых знакомств, ни визитов. Несколько раз выбирались в Заболотье, гуляли по окрестностям – вот и все вылазки. О новостях с опозданием узнавали из газет. Где-то разгоралась война**, совершались научные открытия, в столице действовали недавно открытые Бестужевские курсы, а в их гнёздышке, недосягаемом для бурь, царила тишина.
- Завтра настанет настоящая зима. Как скоро бежит время! – вздохнула Лариса, глядя в окно, за которым закружились снежинки.
В Заболотье наверняка ярмарка, как всегда по субботам, изо всех окрестных сёл съедется народ. Можно будет как-нибудь побывать там, любопытно. Не такая уж и глушь, как пугала маменька. Даже местный Кнуров здесь есть, фабрикант и домовладелец Козырев, говорят, прижимист, но не лишён филантропии. Школу на собственные средства построил, а жалованье учителю положил такое, что тот едва концы с концами сводит. На церковь жертвует, нищих оделяет и здания сдаёт в аренду под питейные заведения.
На дороге показалась тёмная точка. По мере приближения она всё росла и росла, превратившись в лошадь, запряжённую в сани.
- Кто бы такой мог быть? Юлию ещё рано вернуться, - гадала Лариса, безуспешно пытаясь рассмотреть седока. – Ай! Да то ведь Васина лошадь?!
Лариса, как ошпаренная, отскочила от окна, кинулась к Ефросинье Потаповне, переполошив старушку.
- Что ты, что суетишься? Аль пожар?
- Ефросинья Потаповна, меня дома нет! Скажите – уехала!
- Да кому сказать-то?
Тётушка догадалась выглянуть на улицу:
- А-а, гостья к нам пожаловала, Харита Игнатьевна. Пойти, встретить, как положено.
Маменька? Час от часу не легче.
- Ничего, я её встречу, - сощурилась Лариса.
Ефросинья Потаповна, рассыпаясь в учтивых "здравия желаем" и "не ждали вас", проводила гостью в дом, самолично помогла снять шубку. Лариса стояла, скрестив руки на груди.
- Уж и метёт! – проворчала Огудалова, отряхивая шаль. – Из Бряхимова выехали – ни снежинки, пару вёрст пролетели – на тебе!
- Здравствуй, мама! – подала голос Лариса.
- Здравствуй, здравствуй… госпожа Карандышева!
Лариса исподволь рассматривала материнские обновки: и шуба, и муфта, и платье. На какие средства приобретены, интересно знать? Лариса, одетая в простенькое люстриновое*** платье, с платком на плечах, почувствовала себя неуютно. А мать нарочно, поддразнивая, демонстративно поворачивалась то одним боком, то другим, стряхивая с рукавов несуществующие соринки.
- Проходите в гостиную, не стесняйтесь, - приглашала между тем Ефросинья Потаповна. – Я сейчас о чае распоряжусь. Лариса, привечай гостью!
Огудалову, нимало не смутившуюся, уговаривать не пришлось. Скептически оглядывая обстановку, последовала она за дочерью, с гордым видом уселась в кресло – прямая, точно аршин проглотила.
- Какими судьбами, мама?
- Проведать вас решила. А супруг молодой где?
- В Заболотье по делам уехал.
- Оно и кстати. Без него потолкуем. Не одичали в медвежьем углу?
- Ничего. Живём помаленьку.
- Вижу, вижу, - хмыкнула маменька. - Внучатами меня, поди, на будущий год порадуете? Как у вас по данной части?
- Ма-а-ма! – вспыхнула Лариса до корней волос.
- Чего вскинулась? Мы люди взрослые, не чужие, стесняться ни к чему.
Разве могла Лариса рассказать матери, как её кидало в дрожь при мысли о необходимости делить с мужем постель, как в первую же ночь, оставшись с ним наедине, страшно робея, она заявила:
- Я надеюсь, вы меня поймёте. Всё произошедшее между нами той ночью – лишь порыв отчаяния, не более. Я не могу пересилить себя. Вы хороший, мне нравится ваше общество, но… Я не могу.
Карандышев понурился, но не высказал ни единого упрёка и не переступал границы, которую она очертила.
- Я ведь не с пустыми руками к тебе, Лариса, - заявила Харита Игнатьевна. - Васенька и Мокий Парменыч подарки к свадьбе передали. Вася на днях в Петербург едет по делам фирмы. Растёт человек.
- Мама! Ты мне если не Кнурова, так Васю хочешь высватать?
- Не выдумывай не дела, - надулась маменька.
- Сама говорила: стесняться ни к чему. Я же вижу, зачем ты приехала. Хочешь выяснить, не соскучилась ли я в глуши, не раскаялась ли. А ведь пора уж принять мой выбор и смириться, как я смирилась. Всё хитришь, выгадываешь, как тебе лучше. Тебе! Разве ты забыла, чем обернулись твои увёртки в прошлый раз? Не толкни ты меня к Паратову, скольких бед я могла избежать!
- Давай, обвиняй во всём одну меня! Мать тебя на катерах кататься погнала?
- Все мы достаточно набедокурили. Но на ошибках нужно учиться, а ты норовишь наступить на те же грабли. Нет уж, во второй раз сломать мою жизнь я не позволю!
Взгляды их встретились – как два клинка скрестились. Вошла Ефросинья Потаповна, держа поднос с дымящимися чашками и румяными коржиками, по части которых кухарка Агафья Трофимовна слыла непревзойдённой мастерицей. Скользкий разговор сразу иссяк. За чаем поговорили о прошедшем торжестве, о деревенском житье-бытье.
- У вас, сватья, какие новости? – спросила тётушка.
- Да какие у нас новости? – пожала плечами Огудалова. – Вора на базаре поймали, брандмейстер сына женил. Женщина гулящая на прошлой неделе замёрзла.
- К-как замёрзла? – поперхнулась Лариса.
- Кто её знает? Чиркова приказчик из города выезжал, с полверсты проехал от последних домов, видит – в поле чернеет что-то. Подошёл посмотреть, а она уж закоченела. Завёз ли её кто туда, сама ли спьяну заблудилась, неведомо.
- Страсти какие! – перекрестилась Ефросинья Потаповна.
Лариса, лёгкая на слёзы, захлюпала носиком.
- Полно, о ком сокрушаешься? – осадила Харита Игнатьевна. – К тому давно шло. Говорят, из хорошей семьи была, дом полная чаша, а вон какие кренделя жизнь выписала.
Разве могла Огудалова знать, как на судьбу её дочери повлияло столкновение с беспутной Сорочихой!
Накушавшись чаю и наговорившись, гостья, нагруженная деревенскими гостинцами, отбыла – ей хотелось вернуться домой засветло. Да и не стоило злоупотреблять щедростью Вожеватова, предоставившего кучера, сани и лошадь для поездки. Взамен маменька оставила сундук с подношениями от купцов. Втайне Харита Игнатьевна досадовала: поспешила с визитом, не прискучила покамест деревня блажной дочке. Стоило пару месяцев выждать, глядишь, сама бы в город запросилась. Огудалова не теряла надежды выгодно пристроить дочь, чтобы и ей самой перепадало из щедрой кормушки. Такие, как она, не сдаются до последнего.
В другое время Лариса непременно бросилась бы примерять наряды, но известие о Сорочихе и материнское прощупывание почвы расстроили её. Сославшись на усталость, Лариса ушла в спальню, прилегла на кровать, обхватив плечи руками, свернулась клубком. Там её и нашёл вернувшийся Карандышев.
- Простите, Лариса, хотел пораньше домой попасть, да вся эта волокита, будь она неладна… Что с вами? Кто вас обидел?
Лариса выплеснула обиду на мать, не желающую оставить её в покое, рассказала о Сорочихе. Юлий Капитоныч обнял жену, говорил успокаивающе, что волнения напрасны, никто не посмеет разлучить их, что пройдёт время – и все прошлые напасти покажутся пустяшными.
- Если бы так, Юлий, если бы так!
Огромная пролегла Россия, от края до края, и по простору её – необъятному – кружит снег, завершая последний день осени. Совсем заметает старый дом, где горит в спальне лампа и тесно прижались друг к другу двое. Как ни сопротивляйся, а жизнь и молодость берут своё, и вот уже голова женщины склоняется на грудь мужчины, тело наливается сладкой истомой, требуя непознанного, неведомого. Точно электрическая искра проскочила между ними. Нет слов, только шёпот. Девичья стыдливость исчезает под жаждой его поцелуев и ласк, сгорает в пламени, требующем утоления.
Ни отвращения, ни страха не возникло у Ларисы, когда муж, волнуясь, расстёгивал крючки на её платье. Всем существом она подалась навстречу ему, отдавшись во власть новых чувств. Она и не знала, что в ней сокрыт такой огонь, перед которым рушились любые преграды. Так, наверное, не должно быть, так неправильно, ведь она не любит его, но ей хорошо в его объятиях, от его прикосновений. Так не бывает даже в самых пикантных романах, которые ей доводилось читать. Романы – не жизнь. В жизни всё естественнее, всё совершается с закономерной простотой.
Карандышев замер, увидев круглый, словно монета, шрам, оставленный пулей на её груди.
- Лариса…
Не помня себя от сдавившей горло жалости и нежности, он целовал этот шрам. Одно целое, плоть от плоти, они заново узнавали друг друга, предаваясь таким острым ощущениям, что даже боль делали приятной. Всё исчезло за снежной пеленой, существовали только они, их первые, пока ещё неумелые ласки, осторожные движения, жадные поцелуи, сердца, стучащие в унисон.
Когда всё завершилось и отхлынула головокружительная волна, они долго лежали, счастливые и отрешённые.
- Лариса, простите… - заговорил Карандышев. – Я не смог сдержаться.
- Я ни о чём не жалею. Милый, я никогда не думала, что это бывает так…
Одновременно и больно, и приятно. И страшно, и желанно. Та же гамма противоречий, что связывала её с этим человеком. Те же спонтанность и порыв, что составляли всю её сущность.
Странно иногда устроена жизнь. Не испытываешь неприязни к тому, кого, кажется, следует проклинать, бредёшь окольными тропами, когда есть прямая дорога. Но на то она и жизнь, чтобы не всё в ней получалось гладко и понятно. Лариса не сожалела о случившемся. Став женщиной, она ощутила себя обновлённой, открыла в себе новые грани. Отношения с мужем перешли на новую ступень доверия и ответственности. А ведь скажи ей кто полгода назад, что Карандышев станет первым и единственным её мужчиной, она бы рассмеялась рассказчику в лицо.
* В Святцах - Иулий, соответственно, во всех церковных документах и поминаниях человека будут именовать так.
** Вторая англо-афганская война (21 ноября 1878 - 22 июля 1880)
*** Люстрин - шерстяная или полушерстяная ткань с добавлением хлопка, с блестящей поверхностью. Глянец образовывался в результате обработки уже готовой материи. Лучшие сорта люстрина использовались для женского платья и детской одежды, более жесткие - для мужских пальто и пиджаков. Наиболее популярен был в середине XIX века.
URL
- U-mail
- Дневник
- Профиль
- Комментировать
-
Поделиться
- ВКонтакте
- РћРТвЂВВВВВВВВнокласснРСвЂВВВВВВВВРєРСвЂВВВВВВВВ
- LiveJournal
Передайте от меня привет Бродвею, когда попадёте на него.
Лебединая песнь Соловушки- Вечная ваша память,
достоблаженнии отцы и братия наша,
приснопоминаемии! *
Нескладный хор кладбищенских нищих старательно вторил церковному песнопению, предвкушая богатые поминки. Холодный, совсем не весенний ветер, трепал полы их куцей одежонки и норовил забраться в рукава. Всполошённые суетой галки то кружили в воздухе, согреваясь и сердито каркая, то вновь рассаживались по ближайшим веткам, недоумевая: чего людям неймётся в этакую-то стужу. Зиму проводили, а весной и не пахнет!
- Это кто ж такой преставился? – тишком осведомилась у плакальщиков пропитого вида бабёнка. – Инда сам губернатор здесь?
- Тише ты, свиристель! – оборвала её грозная Варвара-Балдачиха**, возглавлявшая братию кладбищенских побирушек. – Ай не видишь? Вице-губернаторову дочь хоронят!
- Во-она как… А что ж с ей такое поделалось? – не унималась дотошная бабёнка.
- В Москве, слышь, училась, да заболела, не выходили, - авторитетно пояснила Варвара, знавшая всю подноготную обитателей своей негласной вотчины.
Нищенка сочувственно закивала головой и ещё громче завела:
- Ве-е-чная ва-а-ша па-а-амять!
Чему же удивляться? И вице-губернаторские, и даже царские дочери умирают. Смерть чинов не разбирает.
Вот и гроб, обитый траурным крепом, опустили в могилу, застучали о крышку первые комья мёрзлой земли. На мать покойной страшно глядеть: вся извелась, почернела. На лице, казалось, одни глаза и остались, и стояли в них невыплаканные, стынущие на холоде слёзы. Неживые, опустошённые глаза. Потрескавшиеся губы шевелились, шепча едва слышно:
- Голубушка! Голубушка!
Отец, томский вице-губернатор, коллежский советник Владимир Сергеевич Знаменский, стоял, тесно запахнувшись в шинель, и смотрел под ноги. Он чувствовал себя сопричастным к случившемуся. Отправил кровинушку за тридевять земель от дома, за делами не выкроил свободного времени, чтобы навестить в Москве. В последнюю её минуту рядом не был. За службу ратовал, а родная дочь прошла мимо. Сбили её, ласточку, на взлёте. Не уследил!
Могильщики бесстрастно набрасывали на холмик тяжёлую, перемешанную со снегом землю. Не в силах глядеть, Знаменский пошёл прочь от могилы.
- Ваше высокоблагородие! – окликнул его кто-то.
Он не обернулся.
Елену Знаменскую*** в Томске мало кто знал. Девушка сызмальства училась в Москве, в Екатерининском институте, домой наведывалась редко и ненадолго, только на летние каникулы, по городу передвигалась в экипаже. А в этот год и вовсе осталась в стенах alma mater**** – выпускницам не полагалось разъезжаться на лето. Говорили, всем взяла вице-губернаторская дочка: с лица красавица писаная, фигура статная, голос – хоть сейчас на сцену. Близко общавшиеся с девушкой отмечали её хрупкость, кротость, ангелоподобный облик. И вся она была какая-то нездешняя, сказочная. Её и Еленой даже родители не называли, так уж от роду повелось: Алёна да Алёна, как в сказке. За внешность товарки прозвали ещё и Ангелом, за чудный голос – Соловушкой.
И вот теперь Соловушки нет.
Сухой текст казённой телеграммы, пришедшей на адрес института, извещал: Елена Знаменская, воспитанница выпускного класса, скончалась от скарлатины. Как раз на Масленицу. Лучшие московские врачи оказались бессильны перед запущенной болезнью. Да и что они могли поделать, когда девушка, совсем недавно цветущая и жизнерадостная, сама желала скорой смерти?
Печальное известие полетело и в далёкий заснеженный Томск, опередив траурную процессию. Мать ни за что не пожелала оставлять тело дочери в Москве. Раз уж смерть принять довелось в больничных стенах, далёко от дома, так пусть прах покоится в родном городе.
- Ах, Алёна, Алёна… - сокрушённо бормотала мадам Соколова, вспоминая события двухлетней давности, когда по нелепой случайности погибли её сын и институтка Варвара Кулакова. Ведь Варе сравнялось в ту пору всего семнадцать лет, столько же, сколько Алёне. Им жить бы да жить! Почему смерть забирает таких молодых? После Саши остался сын, а от Вари и Алёны – ничего, кроме памяти.
Надежда Бутова, недавно назначенная классной дамой, хлюпала носиком, готовясь заплакать. А вот раскисать в данный момент как раз не требовалось, ибо телеграмма пришла в самый разгар Масленичного бала, того самого бала, на котором мечтала выступить покойная. Печальная весть ни в коем случае не должна омрачить праздник, на который съехались именитые гости.
- Возьмите себя в руки! – приказала мадам Соколова. – Чему вас учили?
Сама она справилась с эмоциями и лицо её, только что отражавшее печать переживаний, беззаботно улыбалось.
- Да, мадам, - кивнула Надя, следуя примеру начальницы.
Бал шёл своим чередом. Кружились в танце нарядные пары, пепиньерки подносили к праздничному столу духовитые – с пылу, с жару – блины. Сторож Палыч самовольно покинул вверенный ему пост и пробрался на кухню, имея целью пропустить "рюмочку наливочки ради праздника", однако бдительная Зейнаб, приговаривая "Я т-тебе покажу рюмашку!", погнала его обратно. Словом, всё мирком да ладком. Ну, если не считать Палычевых поползновений на графин с наливкой.
О Соловушке позабыли и, наверное, не вспомнили бы совсем, кабы не случай. Мадам Соколова, желая повысить успеваемость выпускниц, повелела смастерить доску, на которой вывели график успеваемости каждой воспитанницы. Институток символизировали разноцветные ленточки. Чем больше баллов, тем выше прикреплена ленточка. Получила хорошую отметку – получай и повышение на доске! Схватила ноль – ленточка ползёт вниз. Доску видит весь институт, вот вам и стимул для блестящей учёбы. Кому же охота публично прослыть лентяйкой? Поначалу никто внимания не обратил, однако Лиза Вишневецкая, до всего приметливая, углядела: нет на доске ленточки Алёны Знаменской! С тем и пристала к начальнице.
Лидия Ивановна вообще не собиралась сообщать девицам о смерти их товарки. И сейчас могла сказать, не вдаваясь в подробности: мол, Знаменская больше не будет учиться в нашем институте. А там пускай думают, как хотят. Но Лизины глаза светились пытливым упрямством. Такая всё одно не отстанет, пока не добьётся правды.
- Воспитанница Знаменская скончалась. Я хотела скрыть данный факт, дабы не расстраивать девочек, но, коли уж так вышло… Сообщите своим подругам сами.
Мадам Соколова, переложив ответственность на чужие плечи, вовсе не испытывала угрызений совести. Вишневецкая всё равно бы рассказала в дортуаре об отсутствующей ленточке, всех перебулгачила. Не жилось ей в неведении! Заварила кашу, пускай расхлёбывает.
Девицы какое-то время погоревали, косились на пустующее место в столовой, на застланную кровать, на парту, за которую Знаменская больше не сядет. Седьмушка Вика Извольская наделала переполоху, едва не сиганув из окна с криком:
- Я убила Ангела!
Оказалось: от Вики тогда заразилась Алёна скарлатиной, вот девочка и винила себя в гибели подруги. Успокоилась после беседы с батюшкой. Позже за повседневными заботами и остальные оставили мысли об Алёнушке. Молодо - забывчиво. Живым - живое.
А всё-таки как же так вышло, что девушка скрыла болезнь и тем погубила себя? Скарлатиной Знаменская заразилась от Вики Извольской, это мы уже знаем. Однако Алёна отличалась благоразумием и не стала бы терпеть недомогание, стыдясь врачебного осмотра. Вероятно, почувствовав себя худо, пошла бы в лазарет, либо подруги догадались позвать доктора. Но! В институте намечался музыкальный конкурс, вовсю шло прослушивание претенденток. И тут у Алёны тщеславие впервые взяло верх над благоразумием. Как же так: она попадёт в лазарет, пропустит репетиции, а то и сам конкурс! Не победит, не споёт на Масленичном балу! Корнет Веснин не услышит её пения! Алёна решила скрыть недуг и душечек уговорила молчать. О том, что жизнь и здоровье дороже конкурса, на который она рискует всё равно не попасть, и корнету в будущем не раз предоставится возможность насладиться голосом Ангела, девушка не подумала. Разве мы все способны рассуждать здраво в семнадцать лет?
Так, обманом, перебиваясь отварами да чаем с малиной, и дотянула девица до конкурса. Сама к той поре истаяла, словно свечка. Ей петь, а она едва на ногах стоит, перед глазами всё так и плывёт. Жарко! Уж и мысли путаются, того и гляди свалится без памяти. И тут-то, как завершающий удар, обрушилась на Алёну страшная весть: погиб её любимый, корнет Веснин. Нет, девушка не упала без чувств, не закричала, хотя всё внутри у неё оборвалось. Горькая весть придала толчок её угасшим силам и Знаменская, словно тень, предстала перед жюри. Тут-то у всех ровно глаза открылись: ба! Девица еле жива, в чём душа держится! Куда мы раньше глядели?! В лазарет её! Доктора скорее! Но Алёна, отшатнувшись от желающих оказать ей помощь, умоляла, обращаясь сразу ко всем присутствующим:
- Пожалуйста, прошу вас, дозвольте мне спеть! Мне очень нужно, вот именно сейчас я должна петь! Ради Бога, дозвольте петь!
Члены жюри во главе с тогдашней начальницей – графиней Воронцовой - сжалились над больной и разрешили ей выступить. И Алёна пела, так проникновенно, как никогда раньше. Глаза её оставались сухими, плакала душа, и эти внутренние слёзы выливались в песню, воистину лебединую песнь. Девушка прощалась с возлюбленным, боясь не успеть, не досказать, выпустить хоть одно слово. На последнем аккорде она лишилась памяти, успев каким-то отблеском сознания подумать: "Смогла, успела!"
Мать девушки, вызванная телеграммой из Томска, мчалась в Москву без отдыха, выпрашивая лучших лошадей на станциях, погоняя ямщиков, где упирая на положение супруги вице-губернатора, где обещая щедрое вознаграждение, где умоляя Христом-Богом. Три с лишним тысячи вёрст***** предстояло преодолеть ей за кратчайший срок.
- Поторопись, голубчик! Дочка моя тяжело заболела, боюсь, не увижу. Одна она у меня!
- Не извольте сумлеваться, поспеем, ваше скородие! – отвечал возница, взвивая кнут над спинами лошадей. - Эй, царя катала!
Она всё-таки успела. Устроив скандал в институте, повелела перевезти дочь в больницу, где смогут обеспечить должный уход. Сильный организм девушки ещё продолжал цепляться за жизнь, но доктора сокрушённо разводили руками: безнадёжна. Уйдёт тихо, во сне. Однако ночью, в палате, Алёна вдруг пришла в себя и радостно заулыбалась, завидев подле кровати мать.
- Мамочка, родная, как я рада, что ты здесь! – с усилием прошептала девушка. – Я так боялась умереть, не повидав тебя… Ты здесь… Мне теперь больше ничего не нужно.
- Что ты, Алёнушка, милая, - рыдала женщина, целуя горячие руки дочери, – не говори так. Ты скоро поправишься, мы с тобой поедем домой и больше никогда не расстанемся.
Голова больной качнулась.
- Нет, мамочка. Чёрная невеста скоро заберёт меня. Она пришла за мной. Ты не плачь, я не боюсь. Я тогда смогу увидеть Афанасия.
- Какая невеста, доченька?! Её нет, она только привиделась тебе! Видишь?
Женщина встала и прошлась по палате, рассекая воздух, словно воду, руками.
- Здесь нет никого, кроме нас.
- Мамочка, ты… Сядь, пожалуйста, послушай. – Алёна тяжело задышала, глядя куда-то в пустоту, силясь и торопясь говорить. – Я всегда знала, что уйду молодой. Не плачь, пожалуйста… я всегда знала… Потом я встретила Афанасия и подумала, что, может быть, ошиблась и с ним мне суждено встретить старость. Но его нет больше, а без него и мне незачем жить. Он мне каждую ночь снится, мама!
- Бог с тобою, доченька! Ты так молода, ты полюбишь ещё! Не терзай меня, Алёнушка, я… Я доктора позову, тебе лучше станет, вот увидишь.
Приняв лекарство, девушка успокоилась и заснула. Мать, беспрестанно читая молитвы, не отходила от кровати, не спускала глаз с дочери. Слова о Чёрной невесте казались ей не более, чем бредом помутившегося разума. Алёнушка впечатлительная, сама себе невесть что вообразила, наслушавшись институтских баек, да тут ещё гибель корнета повлияла. Ничего, поправится, всё позабудет. Только женщина, утомлённая напряжением и переживаниями последних дней, сомкнула отяжелевшие веки, как Алёна с криком вскочила с постели.
- Мамочка! Она здесь!
И всё.
- Да так и рухнула, моя голубушка, - всхлипывая, рассказывала впоследствии вице-губернаторша. – Я её подхватила, "Алёнушка!" кричу, "Доченька!", а она уже и не дышит…
В аккурат всё произошло на Масленицу. Там, за окном, начинался новый день, люди готовились провожать зиму и никто не знал ничего о трагедии маленькой Соловушки. В институте к тому времени скоренько сменилась начальница и скорбное известие приняла, как было сказано, Лидия Ивановна Соколова. Госпожа Знаменская отправилась в обратный путь. Не торопилась: некуда спешить. Кони, всхрапывая, медленно и торжественно везли скорбную поклажу. Домой, в Томск возвращается Соловушка! Говорят, и в церкви, на отпевании, покойница в гробу лежала, ровно Ангел, красивая и печальная.
Вице-губернаторше заплакать бы, а слёзы не шли. Могильный холмик с крестом – только и осталось ей от дочери.
- А ты не убивайся, красавица! – раздался вдруг скрипучий голос.
Женщина какая-то в драной шубейке, не спасающей от мороза, замотанная в платок по самые глаза. Прежде она её никогда не видела, да и разве упомнишь всех городских побирушек.
- Не убивайся, говорю, по дочери! Не по-христиански то. За неё радоваться надо, она, слышь-ко, дома теперь.
- Где - дома?
Вместо пояснений нищенка проворно стянула рукавицу – Алёнина мама успела разглядеть худенькую с узором вен руку – и ткнула указательным пальцем вверх. Женщина глянула на стылое небо, скрытое тучами, и вдруг поняла. Казалось, всего только на секунду отвела взгляд, а нищенкина спина уж эвон где, мелькает вдали. Однако и в самом деле на душе сделалось легче. Будто стальной кулак, крепко стиснувший сердце, разжался, наконец, и дал вдохнуть. Всё так же одолевала тоска, кружились над погостом галки, сливались в хор людские голоса. Но то ли ветер изменил направление и потеплел, то ли пробился из-за гряды облаков ласковый солнечный луч, возвещая приход долгожданной весны.
* - в таком виде песнопение "Вечная память" поётся только в Великий пост.
** - прозвище от фамилии Балдаков.
*** - в Святцах нет имени Алёна, соответственно, до 1917 г. человека так назвать не могли. По сути это производное от имени Елена.
**** - (лат.) "мать-кормилица", неформальное название учебных заведений.
***** - ну, если быть точным, то 3 823¾ верст.
достоблаженнии отцы и братия наша,
приснопоминаемии! *
Нескладный хор кладбищенских нищих старательно вторил церковному песнопению, предвкушая богатые поминки. Холодный, совсем не весенний ветер, трепал полы их куцей одежонки и норовил забраться в рукава. Всполошённые суетой галки то кружили в воздухе, согреваясь и сердито каркая, то вновь рассаживались по ближайшим веткам, недоумевая: чего людям неймётся в этакую-то стужу. Зиму проводили, а весной и не пахнет!
- Это кто ж такой преставился? – тишком осведомилась у плакальщиков пропитого вида бабёнка. – Инда сам губернатор здесь?
- Тише ты, свиристель! – оборвала её грозная Варвара-Балдачиха**, возглавлявшая братию кладбищенских побирушек. – Ай не видишь? Вице-губернаторову дочь хоронят!
- Во-она как… А что ж с ей такое поделалось? – не унималась дотошная бабёнка.
- В Москве, слышь, училась, да заболела, не выходили, - авторитетно пояснила Варвара, знавшая всю подноготную обитателей своей негласной вотчины.
Нищенка сочувственно закивала головой и ещё громче завела:
- Ве-е-чная ва-а-ша па-а-амять!
Чему же удивляться? И вице-губернаторские, и даже царские дочери умирают. Смерть чинов не разбирает.
Вот и гроб, обитый траурным крепом, опустили в могилу, застучали о крышку первые комья мёрзлой земли. На мать покойной страшно глядеть: вся извелась, почернела. На лице, казалось, одни глаза и остались, и стояли в них невыплаканные, стынущие на холоде слёзы. Неживые, опустошённые глаза. Потрескавшиеся губы шевелились, шепча едва слышно:
- Голубушка! Голубушка!
Отец, томский вице-губернатор, коллежский советник Владимир Сергеевич Знаменский, стоял, тесно запахнувшись в шинель, и смотрел под ноги. Он чувствовал себя сопричастным к случившемуся. Отправил кровинушку за тридевять земель от дома, за делами не выкроил свободного времени, чтобы навестить в Москве. В последнюю её минуту рядом не был. За службу ратовал, а родная дочь прошла мимо. Сбили её, ласточку, на взлёте. Не уследил!
Могильщики бесстрастно набрасывали на холмик тяжёлую, перемешанную со снегом землю. Не в силах глядеть, Знаменский пошёл прочь от могилы.
- Ваше высокоблагородие! – окликнул его кто-то.
Он не обернулся.
Елену Знаменскую*** в Томске мало кто знал. Девушка сызмальства училась в Москве, в Екатерининском институте, домой наведывалась редко и ненадолго, только на летние каникулы, по городу передвигалась в экипаже. А в этот год и вовсе осталась в стенах alma mater**** – выпускницам не полагалось разъезжаться на лето. Говорили, всем взяла вице-губернаторская дочка: с лица красавица писаная, фигура статная, голос – хоть сейчас на сцену. Близко общавшиеся с девушкой отмечали её хрупкость, кротость, ангелоподобный облик. И вся она была какая-то нездешняя, сказочная. Её и Еленой даже родители не называли, так уж от роду повелось: Алёна да Алёна, как в сказке. За внешность товарки прозвали ещё и Ангелом, за чудный голос – Соловушкой.
И вот теперь Соловушки нет.
Сухой текст казённой телеграммы, пришедшей на адрес института, извещал: Елена Знаменская, воспитанница выпускного класса, скончалась от скарлатины. Как раз на Масленицу. Лучшие московские врачи оказались бессильны перед запущенной болезнью. Да и что они могли поделать, когда девушка, совсем недавно цветущая и жизнерадостная, сама желала скорой смерти?
Печальное известие полетело и в далёкий заснеженный Томск, опередив траурную процессию. Мать ни за что не пожелала оставлять тело дочери в Москве. Раз уж смерть принять довелось в больничных стенах, далёко от дома, так пусть прах покоится в родном городе.
- Ах, Алёна, Алёна… - сокрушённо бормотала мадам Соколова, вспоминая события двухлетней давности, когда по нелепой случайности погибли её сын и институтка Варвара Кулакова. Ведь Варе сравнялось в ту пору всего семнадцать лет, столько же, сколько Алёне. Им жить бы да жить! Почему смерть забирает таких молодых? После Саши остался сын, а от Вари и Алёны – ничего, кроме памяти.
Надежда Бутова, недавно назначенная классной дамой, хлюпала носиком, готовясь заплакать. А вот раскисать в данный момент как раз не требовалось, ибо телеграмма пришла в самый разгар Масленичного бала, того самого бала, на котором мечтала выступить покойная. Печальная весть ни в коем случае не должна омрачить праздник, на который съехались именитые гости.
- Возьмите себя в руки! – приказала мадам Соколова. – Чему вас учили?
Сама она справилась с эмоциями и лицо её, только что отражавшее печать переживаний, беззаботно улыбалось.
- Да, мадам, - кивнула Надя, следуя примеру начальницы.
Бал шёл своим чередом. Кружились в танце нарядные пары, пепиньерки подносили к праздничному столу духовитые – с пылу, с жару – блины. Сторож Палыч самовольно покинул вверенный ему пост и пробрался на кухню, имея целью пропустить "рюмочку наливочки ради праздника", однако бдительная Зейнаб, приговаривая "Я т-тебе покажу рюмашку!", погнала его обратно. Словом, всё мирком да ладком. Ну, если не считать Палычевых поползновений на графин с наливкой.
О Соловушке позабыли и, наверное, не вспомнили бы совсем, кабы не случай. Мадам Соколова, желая повысить успеваемость выпускниц, повелела смастерить доску, на которой вывели график успеваемости каждой воспитанницы. Институток символизировали разноцветные ленточки. Чем больше баллов, тем выше прикреплена ленточка. Получила хорошую отметку – получай и повышение на доске! Схватила ноль – ленточка ползёт вниз. Доску видит весь институт, вот вам и стимул для блестящей учёбы. Кому же охота публично прослыть лентяйкой? Поначалу никто внимания не обратил, однако Лиза Вишневецкая, до всего приметливая, углядела: нет на доске ленточки Алёны Знаменской! С тем и пристала к начальнице.
Лидия Ивановна вообще не собиралась сообщать девицам о смерти их товарки. И сейчас могла сказать, не вдаваясь в подробности: мол, Знаменская больше не будет учиться в нашем институте. А там пускай думают, как хотят. Но Лизины глаза светились пытливым упрямством. Такая всё одно не отстанет, пока не добьётся правды.
- Воспитанница Знаменская скончалась. Я хотела скрыть данный факт, дабы не расстраивать девочек, но, коли уж так вышло… Сообщите своим подругам сами.
Мадам Соколова, переложив ответственность на чужие плечи, вовсе не испытывала угрызений совести. Вишневецкая всё равно бы рассказала в дортуаре об отсутствующей ленточке, всех перебулгачила. Не жилось ей в неведении! Заварила кашу, пускай расхлёбывает.
Девицы какое-то время погоревали, косились на пустующее место в столовой, на застланную кровать, на парту, за которую Знаменская больше не сядет. Седьмушка Вика Извольская наделала переполоху, едва не сиганув из окна с криком:
- Я убила Ангела!
Оказалось: от Вики тогда заразилась Алёна скарлатиной, вот девочка и винила себя в гибели подруги. Успокоилась после беседы с батюшкой. Позже за повседневными заботами и остальные оставили мысли об Алёнушке. Молодо - забывчиво. Живым - живое.
А всё-таки как же так вышло, что девушка скрыла болезнь и тем погубила себя? Скарлатиной Знаменская заразилась от Вики Извольской, это мы уже знаем. Однако Алёна отличалась благоразумием и не стала бы терпеть недомогание, стыдясь врачебного осмотра. Вероятно, почувствовав себя худо, пошла бы в лазарет, либо подруги догадались позвать доктора. Но! В институте намечался музыкальный конкурс, вовсю шло прослушивание претенденток. И тут у Алёны тщеславие впервые взяло верх над благоразумием. Как же так: она попадёт в лазарет, пропустит репетиции, а то и сам конкурс! Не победит, не споёт на Масленичном балу! Корнет Веснин не услышит её пения! Алёна решила скрыть недуг и душечек уговорила молчать. О том, что жизнь и здоровье дороже конкурса, на который она рискует всё равно не попасть, и корнету в будущем не раз предоставится возможность насладиться голосом Ангела, девушка не подумала. Разве мы все способны рассуждать здраво в семнадцать лет?
Так, обманом, перебиваясь отварами да чаем с малиной, и дотянула девица до конкурса. Сама к той поре истаяла, словно свечка. Ей петь, а она едва на ногах стоит, перед глазами всё так и плывёт. Жарко! Уж и мысли путаются, того и гляди свалится без памяти. И тут-то, как завершающий удар, обрушилась на Алёну страшная весть: погиб её любимый, корнет Веснин. Нет, девушка не упала без чувств, не закричала, хотя всё внутри у неё оборвалось. Горькая весть придала толчок её угасшим силам и Знаменская, словно тень, предстала перед жюри. Тут-то у всех ровно глаза открылись: ба! Девица еле жива, в чём душа держится! Куда мы раньше глядели?! В лазарет её! Доктора скорее! Но Алёна, отшатнувшись от желающих оказать ей помощь, умоляла, обращаясь сразу ко всем присутствующим:
- Пожалуйста, прошу вас, дозвольте мне спеть! Мне очень нужно, вот именно сейчас я должна петь! Ради Бога, дозвольте петь!
Члены жюри во главе с тогдашней начальницей – графиней Воронцовой - сжалились над больной и разрешили ей выступить. И Алёна пела, так проникновенно, как никогда раньше. Глаза её оставались сухими, плакала душа, и эти внутренние слёзы выливались в песню, воистину лебединую песнь. Девушка прощалась с возлюбленным, боясь не успеть, не досказать, выпустить хоть одно слово. На последнем аккорде она лишилась памяти, успев каким-то отблеском сознания подумать: "Смогла, успела!"
Мать девушки, вызванная телеграммой из Томска, мчалась в Москву без отдыха, выпрашивая лучших лошадей на станциях, погоняя ямщиков, где упирая на положение супруги вице-губернатора, где обещая щедрое вознаграждение, где умоляя Христом-Богом. Три с лишним тысячи вёрст***** предстояло преодолеть ей за кратчайший срок.
- Поторопись, голубчик! Дочка моя тяжело заболела, боюсь, не увижу. Одна она у меня!
- Не извольте сумлеваться, поспеем, ваше скородие! – отвечал возница, взвивая кнут над спинами лошадей. - Эй, царя катала!
Она всё-таки успела. Устроив скандал в институте, повелела перевезти дочь в больницу, где смогут обеспечить должный уход. Сильный организм девушки ещё продолжал цепляться за жизнь, но доктора сокрушённо разводили руками: безнадёжна. Уйдёт тихо, во сне. Однако ночью, в палате, Алёна вдруг пришла в себя и радостно заулыбалась, завидев подле кровати мать.
- Мамочка, родная, как я рада, что ты здесь! – с усилием прошептала девушка. – Я так боялась умереть, не повидав тебя… Ты здесь… Мне теперь больше ничего не нужно.
- Что ты, Алёнушка, милая, - рыдала женщина, целуя горячие руки дочери, – не говори так. Ты скоро поправишься, мы с тобой поедем домой и больше никогда не расстанемся.
Голова больной качнулась.
- Нет, мамочка. Чёрная невеста скоро заберёт меня. Она пришла за мной. Ты не плачь, я не боюсь. Я тогда смогу увидеть Афанасия.
- Какая невеста, доченька?! Её нет, она только привиделась тебе! Видишь?
Женщина встала и прошлась по палате, рассекая воздух, словно воду, руками.
- Здесь нет никого, кроме нас.
- Мамочка, ты… Сядь, пожалуйста, послушай. – Алёна тяжело задышала, глядя куда-то в пустоту, силясь и торопясь говорить. – Я всегда знала, что уйду молодой. Не плачь, пожалуйста… я всегда знала… Потом я встретила Афанасия и подумала, что, может быть, ошиблась и с ним мне суждено встретить старость. Но его нет больше, а без него и мне незачем жить. Он мне каждую ночь снится, мама!
- Бог с тобою, доченька! Ты так молода, ты полюбишь ещё! Не терзай меня, Алёнушка, я… Я доктора позову, тебе лучше станет, вот увидишь.
Приняв лекарство, девушка успокоилась и заснула. Мать, беспрестанно читая молитвы, не отходила от кровати, не спускала глаз с дочери. Слова о Чёрной невесте казались ей не более, чем бредом помутившегося разума. Алёнушка впечатлительная, сама себе невесть что вообразила, наслушавшись институтских баек, да тут ещё гибель корнета повлияла. Ничего, поправится, всё позабудет. Только женщина, утомлённая напряжением и переживаниями последних дней, сомкнула отяжелевшие веки, как Алёна с криком вскочила с постели.
- Мамочка! Она здесь!
И всё.
- Да так и рухнула, моя голубушка, - всхлипывая, рассказывала впоследствии вице-губернаторша. – Я её подхватила, "Алёнушка!" кричу, "Доченька!", а она уже и не дышит…
В аккурат всё произошло на Масленицу. Там, за окном, начинался новый день, люди готовились провожать зиму и никто не знал ничего о трагедии маленькой Соловушки. В институте к тому времени скоренько сменилась начальница и скорбное известие приняла, как было сказано, Лидия Ивановна Соколова. Госпожа Знаменская отправилась в обратный путь. Не торопилась: некуда спешить. Кони, всхрапывая, медленно и торжественно везли скорбную поклажу. Домой, в Томск возвращается Соловушка! Говорят, и в церкви, на отпевании, покойница в гробу лежала, ровно Ангел, красивая и печальная.
Вице-губернаторше заплакать бы, а слёзы не шли. Могильный холмик с крестом – только и осталось ей от дочери.
- А ты не убивайся, красавица! – раздался вдруг скрипучий голос.
Женщина какая-то в драной шубейке, не спасающей от мороза, замотанная в платок по самые глаза. Прежде она её никогда не видела, да и разве упомнишь всех городских побирушек.
- Не убивайся, говорю, по дочери! Не по-христиански то. За неё радоваться надо, она, слышь-ко, дома теперь.
- Где - дома?
Вместо пояснений нищенка проворно стянула рукавицу – Алёнина мама успела разглядеть худенькую с узором вен руку – и ткнула указательным пальцем вверх. Женщина глянула на стылое небо, скрытое тучами, и вдруг поняла. Казалось, всего только на секунду отвела взгляд, а нищенкина спина уж эвон где, мелькает вдали. Однако и в самом деле на душе сделалось легче. Будто стальной кулак, крепко стиснувший сердце, разжался, наконец, и дал вдохнуть. Всё так же одолевала тоска, кружились над погостом галки, сливались в хор людские голоса. Но то ли ветер изменил направление и потеплел, то ли пробился из-за гряды облаков ласковый солнечный луч, возвещая приход долгожданной весны.
* - в таком виде песнопение "Вечная память" поётся только в Великий пост.
** - прозвище от фамилии Балдаков.
*** - в Святцах нет имени Алёна, соответственно, до 1917 г. человека так назвать не могли. По сути это производное от имени Елена.
**** - (лат.) "мать-кормилица", неформальное название учебных заведений.
***** - ну, если быть точным, то 3 823¾ верст.
@темы: фанфик
URL
- U-mail
- Дневник
- Профиль
- Комментировать
-
Поделиться
- ВКонтакте
- РћРТвЂВВВВВВВВнокласснРСвЂВВВВВВВВРєРСвЂВВВВВВВВ
- LiveJournal