Пытаюсь прогнать нафиг задумку очередного фика о волке Нуцале, где действие крутилось бы вокруг Багадура и сражения в ущелье. А то ещё можно взять прошлое Нуцала до его превращения в волка и как-то увязать его с историческими событиями. Но прогоняю потому, что фик получится немаленьким и потребует времени, а отдачи не будет никакой. Да и полно других висяков, от которых может быть хоть какой-то фидбэк.

---

Ахмедхан Абу-Бакар. Дедушка Хабибулла из Долины садов.

С этой сказкой произошла удивительная вещь: она, как ККЗ, существует и издавалась в двух разных версиях. В переводе Н.Дуровой в 1964м с переизданием в 1992 в сборнике "Каникулы в стране сказок" (кстати, в том же сборнике выходила и вот эта версия ККЗ) и в переводе Ю.Коваля в 1974м. Мне, как любительнице собирать полюбившиеся каноны в разных переводах, захотелось надыбать версию Дуровой. Ибо уже по попадавшемуся в сети содержанию видны были отличия от Коваля. Издание 60х достать не удалось, но можно же легко приобрести сборник, что и было проделано. И да. Это не просто два разных перевода. Это по сути две разных сказки. Уж не знаю, сам ли Абу-Бакар отредактировал её, Коваль ли заодно с переводом провёл литературную обработку, но факт остаётся фактом: тексты разнятся очень сильно. У Дуровой несколько другой порядок изложения событий, диалоги вдвое короче, нет песен, описаний долины, сказок Юхарана, некоторых историй, имеющихся у Коваля, но зато есть глава, где Хабибулла после комариного укуса попадает в больницу, а Чегери присылает ему собственноручно выращенный персик. Дедушка переписывается с деревьями. Да это покруче танцев в обнимку с дубом! И, что немаловажно, нет политики. У Коваля к месту и не к месту упоминаются колонисты, угнетённые африканские негры, пионеры, пятилетка и прочее, что весьма утяжеляет текст. И, что самое интересное, финал тут тоже другой! Сирси и Васирси не гладят волка, а... забивают его насмерть, оставив только шкуру. После чего перед ними распахиваются ворота в Долину садов. Позитивненько. Кстати, шакал Ох тут тоже погибает, сверзившись с высоты, а кабана Харахура пускают на шашлык. А это всё заколдованные люди, я напомню. И если брать по мелочам: Хабибуллу даже в молодости звали дедушкой (у Булычёва был Вечный юноша, а это вот Вечный дедушка), он не просто сидел в темнице, а разбирал стену, дворец Нуцала не рухнул. И кстааати... Нуцал жил не в каком-то абстрактном "горном ауле", как у Коваля, а во вполне конкретном Хунзахе. Ну то есть это был не просто местный князёк-самодур, а правитель Аварского ханства. Соответственно, Нуцал - это его титул, а не имя, хотя настоящее имя не упоминается.
Короче говоря, я рада, что первым мне попался перевод Коваля, даже пусть он, возможно, далёк от оригинала. И не потому, что у него текст образнее. Вряд ли бы мне запала в душу версия, где хромого и уже не могущего сопротивляться Нуцала просто убивают. Троп "погладь волка" всё-таки больше цепляет. Недаром же помнился столько лет. Кстати, и волк в новой редакции обаятельнее.

@темы: книги

---

Роман о Лисе: французская версия VS немецкая

Оговорюсь сразу, что под французской версией подразумевается оригинальный "Роман о Лисе", отдельно от "Бегства узника" и "Изенгримуса", поскольку первое произведение － отдельная история, да и второе по сути тоже, хотя и стало родоначальником лисьей саги. Под немецкой версией рассмотрим ту вариацию, что имела хождение во Фландрии и Германии со всеми адаптациями, сюда же включим перевод Какстона и "Рейнеке-лиса" Гёте. Общий сюжет, за исключением некоторых расхождений, там один и тот же. А вот по отношению к французскому произведению это совершенно самостоятельная история, хотя одно и вышло из другого. Вот главные отличия мы и попробуем рассмотреть.

Пусть то, что начинаются обе они одинаково - на Троицу лев призывает к себе всех подданных - не вводит в заблуждение. Французский "Роман" довольно объёмное произведение, состоящее из отдельных поэм (браншей), разбитых на небольшие главы. Зачастую сюжетно бранши друг с другом могут быть не связаны, каждый из них - это отдельная история и не везде главный герой лис. Да и сочинялись они разными авторами в разное время. Кто-то продолжал уже существующие бранши, кто-то писал приквелы, кто-то встраивал свои истории между ранее написанными. Потом всё это многообразие расположили в смысловом порядке (не по времени возникновения!) и издали под одной обложкой. Из-за временного разброса и многообразия авторов могут вихлять взаимоотношения героев, отрастают отрубленные хвосты-лапы, воскресают ранее убитые персонажи. Могут возникать и другие казусы. Например, Изенгрим лишается хвоста ещё в самом начале истории. Но лев и прочие звери замечают это очень-очень много браншей спустя, при том, что до этого волк как минимум дважды появляется при дворе Нобля. Ренар советует Примо лечь перед возом с рыбой, а в другом бранше оказывается, что это был Изенгрим (впрочем, не исключено, что лис просто "за кадром" повторил розыгрыш с другим волком). На русский переведены лишь некоторые рандомные бранши, да и те не целиком. Под экранизации и адаптации тоже попадают рандомные истории. Суд над Ренаром относится к самым старым ветвям, но и среди них он не первый, а если брать весь "Роман" в целом, то до суда над Ренаром происходит очень много событий. В общем, русский перевод начинается с бранша о неявке лиса на суд. В оригинале сначала рассказывается о сотворении Ренара и Изенгрима, истории о краже окороков у волка, адюльтере волчицы с лисом, хвосте в полынье, попытке Ренара украсть петуха, его похождениях с котом Тибером и волком Примо, первой жалобе Изенгрима, попытке Изенгрима подстроить лису ловушку, и только потом уж Троицын день и это вот всё. Немецкий вариант, таким образом, является вольным пересказом некоторых ветвей французского, начиная с королевской аудиенции, и в определённый момент действие сворачивает на собственные рельсы. Да и возник он позже, века так на два. Это от и до законченная история, где каждая глава является логическим продолжением предыдущей. И да, немецкая версия переведена на русский целиком.

У французов действие разворачивается во Франции, у немцев - в Германии либо во Фландрии. Что и логично.

Различаются имена некоторых персонажей, да и сам набор героев сильно разнится. У французов, например, кота зовут Тибер, у немцев - Гинце, хотя в переводе Какстона всё же Тибер. Волчица Герсента (Эрсан), у немцев то Гирмунда, то Эрсвина. У французов среди приближённых Нобля фигурирует мастиф Ронель (в переводах/адаптациях Рванель, Рычлай), враг номер два для лиса после Изенгрима. У немцев вместо него - таксик Вакерлос, в некоторых вариациях заменяемый на гончего пса по имени Кортойс, особой роли в сюжете не играющий. Улитка Тардиф и олень Бришемер есть только у французов, обезьяна Рюкенейв с сыновьями - только у немцев, и т.д.

Клад в Гюльстерло и мнимый заговор есть только в немецкой версии.

Зато у французов лис сам небезуспешно пытается занять королевский трон.

У французов зайцу удаётся спастись от лиса, но нападение на него является поводом для штурма Малперту. У немцев зайца съедают с концами, затем Ренар нападает ещё и на кролика, но тому удаётся сбежать, и уж тогда лев решает идти войной на замок лиса.

У французов лев таки штурмует Малперту, тогда как у немцев только собирается.

У немцев волк только упоминает о надругательстве, совершённом лисом над волчицей и волчатами, а у французов этим событиям посвящены отдельные истории, да и жалоба Изенгрима по этому поводу уже не первая. У немцев же впоследствии история повторяется по тому же сценарию, у французов всё ограничивается одним разом.

У французов примораживает хвост в полынье и прыгает в колодец сам Изенгрим, у немцев - его жена.

Кстати говоря, у французов лис крадёт рыбу у возчиков исключительно сам, и лишь потом на запах пищи прибегает голодный Изенгрим, которому выбривают тонзуру и предлагают порыбачить в проруби. Впоследствии эпизод с кражей рыбы повторяется, но на сей раз лис предлагает волку Примо тоже лечь перед возом. У немцев способ украсть рыбу придумывает Изенгрим, а потом поедает всё, что сбросил с воза Ренар.

У немцев волкам сдирают кожу с лап на сапожки для Ренара. У французов всё намного жёстче: с Изенгрима сдирают всю шкуру для излечения больного льва. Впрочем, позже он вновь обрастает. Да здравствует регенерация. А когда обрастает, ему с подачи Ренара и львицы обдирают кожу с головы и лап.

У французов волчица весьма распутная мадам, крутит роман с Ренаром и втайне мечтает избавиться от мужа. У немцев она примерная жена, в адюльтерах не замечена. Но лис за нею бегает с завидным упорством.

Те события, что у немцев только упомянуты со слов лиса как произошедшие в прошлом (объевшийся волк, застрявший в кладовой, происшествие с кобылой, болезнь льва, делёж добычи между волком, лисом и львом), у французов расписаны подробно. Кстати, у немцев под лошадиное копыто Изенгрим полез не без участия Ренара, а у французов лиса в той истории нет вообще, а лошадь названа Райзант. Да и намерения волка были, скорее, дружескими (хотел вытащить застрявший шип), хотя лошадь порыва всё равно не оценила.

У французов два волка. В некоторых браншах вместо Изенгрима огребает его брат Примо. Именно он звонит в колокол, взбудоражив всю деревню, крадёт облачение у священника, застревает в кладовой у крестьянина и пытается по примеру Ренара добыть рыбу, притворившись мёртвым. У немцев только упомянуты братья Изенгрима, которых хотели повесить, но никакой конкретики. В аналогичных историях у них действует Изенгрим.

В немецкой версии у Ренара два сына - Росель и Рейнардин, во французской три - Мальбранш, Ровель и Персехай (в переводах/адаптациях - Худород, Рыжик и Пролаз/Сверлизабор). Соответственно, у Изенгрима семь волчат в немецкой версии (но это не точно), и четверо во французской (что опять же не точно), по имени назван только сын Пинкар.

Как я уже раньше писала, в оригинальном "Романе" Изенгрим не всегда относился к Ренару враждебно. Есть истории, где он привечает лиса, угощает, называет другом, подчиняется ему, испытывает муки совести, причинив лису зло, и даже спасает ему жизнь. Да и Примо в целом настроен к Ренару дружелюбно. Вот такие вот странные звери.

Поединок Божьего суда и там, и тут происходит из-за чести волчицы. Но у французов лис сражается честно, спокойно принимает вызов волка, так как считает себя более искусным в боевых навыках, и поначалу побивает Изенгрима безо всяких подлых приёмов. Но бьёт не менее жестоко. Когда же он пытается выцарапать уже почти поверженному противнику глаза, Изенгриму удаётся укусить лиса за лапу и опрокинуть его. Побеждает волк. После этой победы с лисом и волком происходит ещё много чего. У немцев лис побеждает благодаря подлым приёмам, после чего сага заканчивается. Судьба волка в разных вариациях различна － он умирает, либо скрывается по пещерам до конца дней своих, либо же сильно изранен и лев намерен решить его судьбу позже.

У немцев герои ведут себя как обычные звери, за исключением общественного строя, аналогичного человеческому. У французов звериный быт также являет собой пародию на феодальное общество. У зверей есть собственная иерархия, титулы, должности, права, их жилища названы замками. Но при этом в части историй герои обычные звери с чисто животными повадками (хотя могут и общаться с людьми), а могут приобретать и людские черты: носят одежду и ювелирные украшения, пользуются предметами быта, ездят верхом, владеют оружием, знают цену деньгам, живут в настоящих замках. Иногда такая мешанина может быть и в одной главе.

@темы: книги, Роман о Лисе

---

Живности пост

Давно хотела это запостить, да всё руки не доходили. В фанфиках, помимо канонных персонажей, у меня часто встречаются животные. В основном они нужны для оживления обстановки, служат средством для раскрытия персонажа, но могут играть и немалую роль в сюжете. В некоторых случаях бывают и главными персонажами. Настало время вспомнить их всех.

Кёсиро ("Как зарождается зло") Маленький щенок породы кисю, которого подбирают и прячут от родителей братья Кадзуо и Ороку Саки. Для своего возраста невероятно силён, сказалось увлечение мангами Такахаси Йосихиро об отважных псах-воинах. Интересно, что это вообще один из моих первых фанфиков, я помню, как формировалась идея о щенке, которого находят дети, какие чувства были при написании - вроде как замахиваешься на что-то большое, незнакомое. Сейчас такого волнения уже нет. Впоследствии задумывался сиквел, но задумка так и осталась на стадии идеи.

Разбой ("Необычайная осень", "Второе дыхание") Русская псовая борзая, пёс Карандышева из "Бесприданницы". Сначала задумывался рассказ о рандомной борзой собаке, а Карандышев в качестве хозяина нарисовался потом. Уж очень удачно вписался в атмосферу осеннего провинциального города на Волге. А потом уже Разбой по инерции перекочевал во "Второе дыхание".

Тибер ("Хранитель сокровищ") Испанская борзая, которую Гарен дарит Катрин. Особой роли не играет, прости время от времени мелькает на заднем плане. Недавно обратила внимание, что он тёзка кота из "Романа о Лисе". Так получилось.

Гедеон ("Хранитель сокровищ") Говорящий попугай, полученный Катрин в подарок от герцога Бургундского. Он был и в каноне, потому появился и в фике. Произносит две фразы: "Да здравствует герцог!" и "Противный Гарен!". Кстати, обе из канона.

Чалан ("Тристан из рода л'Эрмитов") Козочка, которую Тристан приносит Эсмеральде взамен Джали. Собственно, и придумана в качестве замены Джали, поскольку цыганка и козочка в моём представлении неразделимы. Какой-то особой роли не играет, просто есть. Имя честно спионерено из романов Бенцони о Катрин.

Киир ("Новый подопечный Аксал") Тот самый коршун, в которого превращается Нушрок в экранизации ККЗ. Что интересно, его имя не отзеркаленное слово, а просто звукоподражание крику коршуна.

Изенгрим ("Мёрзни, мёрзни, волчий хвост!", "Известие о дальнейшей судьбе волка Изенгрима") А вот это уже не придуманный персонаж, а самый что ни на есть канонный, да ещё и главный. Средневековый французский волк с немецким именем, которого постоянно водит за нос лис. А если лиса нет, то и сам успешно находит неприятности на свою серую голову. Прожорлив и жаден, но не лишён благородства. Носит звание коннетабля. В самом первом канонном варианте был безымянным, затем получил имя Изенгримус, впоследствии трансформировавшееся в Изенгрин, Изенгрим, Изегрим, встречала даже вариант Изенгран. В фанфике остановилась на Изенгриме.

Нуцал ("Сосед твой зверь") И ещё один волк и главный канонный антагонист. Интересен тем, что вообще он человек, наказанный за непомерную жестокость. К сожалению, канон не объясняет, помнит ли он человеческое прошлое, и, главное, знает ли дедушка Хабибулла, что этот волк - его бывший повелитель. Хотя что там не знать, два плюс два сложить дедушка явно в состоянии. В отличии от предыдущего волка - просто спесивый и жадный зверь, даже и не думающий исправляться. Нуцалом его звали и в человеческой ипостаси и это может быть не имя, ибо нуцалы - это правители Аварского ханства. Во всяком случае имя явно несёт смысловую нагрузку.

@темы: фанфичное

---

Ахмедхан Абу-Бакар. Сказка о Долине садов, о дедушке Хабибулле и его глиняных куклах

Читала её когда-то в далёком детстве, смутно помнила, что там волк, который не совсем обычный волк, враждовал с дедушкой, у которого ожила вылепленная им глиняная фигурка, поскольку тысячная лепка - волшебная, а тут и вылепленный персонаж оказался сам по себе волшебник. А то, что дедушка прежде всего сады сажал, вылетело напрочь. Даже помнила, что волка звали Нуцал, его помощника-кабана - Харахур. Книга была библиотечная, потому не перечитывалась. В общем, так бы она и осталась одной из прочитанных когда-то и напрочь забытых сказок, если б не одно но. В конце волка-злодея, уже фактически побеждённого и загнанного, просят дать себя погладить вредные мальчишки-близнецы, которых не пустили на праздник и им срочно хотелось реабилитироваться. Нуцал им доверял и погладушки разрешил. Поскольку он был голоден, ранен и измучен, то от ласки сразу разомлел и потерял бдительность. Тут-то его и скрутили и сдали дедушке. И вот этот троп с погладушками запомнился очень отчётливо. Время от времени я пыталась отыскать текст чисто ради этого фрагмента, но сказка не находилась. А недавно нашлась. Ну прямо гештальт закрылся.
Я её перечитала и... скажем так, прифигела от геноцида, устроенного дедушкой персонажам-животным. Вроде б добрый Хабибулла делает полезное дело - разводит сады в бесплодной долине. Но при этом он занимает исконную территорию обитания диких зверей и вынуждает их уходить в лес, где им плохо и голодно. С его подачи строят завод, осушив болото. Погибают комары, да и не только они, а и другие животные и насекомые, просто о них не упоминают. Да и вообще бездумная мелиорация чревата. И как будут соседствовать завод и долина, тоже не совсем понятно. Хищников истребляли только в путь. То есть ненависть Нуцала к дедушке и его попытки уничтожить сад вполне закономерны. В книжке вообще идёт чёткое разделение на "хороших" животных, которые с дедушкой дружили, и "плохих", которые дружить не захотели. А отстаивали своё право на существование. При этом "плохие" исключительно вредители - зайцы, вороны, мыши, жуки, лисы, волки, кабаны, комары, шакалы. Их уничтожение преподносится как нечто полезное и подаётся с какими-то смехуёчечками. Типа шакал с испугу прыгнул в бетономешалку,

гуро

подразумевается, что там его перемололо в фарш и перемешало с бетоном - это забавно. И раствор чудесный вышел. И вообще там серая мораль во все поля. Вроде б прогресс, пятилетка, строительство завода на болоте, а что комар плачет по погибшим родичам - это ерунда. И плачет тут по утраченному королевству, фу таким быть. А если учесть, что большая часть "плохих" животных, включая Нуцала, это бывшие люди, в прошлом наказанные за свои проступки, то становится совсем невесело. Я так понимаю, что сказка по времени написания совпала с кампанией по уничтожению волков. Может, поэтому там главный антагонист - волк, может, просто дань традиции делать волков тупыми жадными злодеями. А, может, это отсылка к Аварскому ханству (нуцальству!), правители которого назывались нуцалами, а на знамени был изображён волк. Близнецов, сломавших яблоню, чуть анафеме не предали. В этой долине прямо культ деревьев. И ведь в целом, если отбросить идеологию, сюжет цепляющий, персонажи яркие и даже не совсем шаблонные. Но эта серая мораль...
А эпизод с поимкой волка и впрямь неоднозначный. Кстати, его не убили, как остальных, не продали дрессировщику, а отправили в зоопарк. Учитывая, что там его подлечат и подкормят, может, так и лучше?

@темы: книги

---

Вместо того, чтобы писать проду к работам, которых читатели реально ждут, надо плодить впроцессники, да ещё по богом забытым фандомам. Ну или мне просто мало было Изенгрима. Надо больше волчиков. На самом деле я просто хотела драббл, в крайнем случае мини по эпизоду, зацепившему меня в детстве, но появились идеи вообще не в ту степь и до истории, ради которой всё затевалось я, кажется, дойду ещё нескоро. О самом каноне расскажу в другой раз.
P.S. Эпиграф, частично послуживший названием, взят прямо из канона. Наверное, это и есть первоисточник этой фразы.

Название: Сосед твой зверь
Автор: A-Neo
Фэндом: Абу-Бакар Ахмедхан «Сказка о Долине садов, о дедушке Хабибулле и его глиняных куклах»
Персонажи: Нуцал, Хабибулла, Харахур, Хар-Кар, Сирси, Васирси, Чегери
Рейтинг: PG-13
Жанры: Драма, Пропущенная сцена, Сказка
Предупреждения: Преканон, Серая мораль
Размер: Мини
Описание: "Если сосед твой зверь, － не разжимай кулаков," － гласит Книга Мудрости. Старый Хабибулла помнит этот завет и неукоснительно следует ему. Задумал он вырастить сад в бесплодной долине, где властвовал злобный и жестокий волк Нуцал. Так началось их противостояние, первопричина которого кроется в давнем прошлом.

О том, кто такой Нуцал. Первая стычка.

Если сосед твой — зверь, не разжимай кулаков.
Книга Мудрости

Никто точно не знал, когда и откуда он пришёл в долину. Определённо было известно лишь то, что произошло это не то чтоб в незапамятные времена, но всё-таки давно. В те годы в долине не росло ни единого дерева, кроме векового дуба, а царь в далёком Петербурге ещё крепко сидел на престоле. Говорили, что пришёл Нуцал из самого сердца Сирагинских гор, где возвышается неприступная Ицаринская башня, но что заставило его бросить родной дом, никто не ведал, а выяснять охотников не нашлось. Говорили также, что Нуцал объявился не один. Вскоре следом за ним в долине завёлся огромный чёрный кабан, до того злющий, что люди живо прозвали его Харахуром в честь бесчинствовавшего когда-то здесь атамана разбойников. Словом, прослыл этот Харахур необычным кабаном, как и Нуцал — непростым волком.

Не прошло и месяца, как стал Нуцал полноправным владыкой долины, подчинив своей воле и людей, и зверей. Его облик и повадки внушали удивление и страх. Ростом он превосходил всех когда-либо водившихся здесь собратьев. Если у тех мех обыкновенно грязновато-серый, то шкура Нуцала отливала серебром, на спине и шее переходившим в чернь. Поэтому ли, или по какой-то другой причине от остальных волков он держался поодаль и, в отличие от них, не заводил себе семьи. Свирепый, алчный и ненасытный, грабил он неосторожных путников, разорял овечьи отары, совершал набеги на аул. Что не отдавали ему добровольно, то он забирал силой, не гнушаясь отнять последний кусок у бедняка. Не знали люди, что под серой шкурой кроется трусливое сердце, и потому покорялись. На страхе слабого перед сильным держалась власть Нуцала.

Не то, чтоб обладал он особым умом или исключительной хитростью, но всё же знал больше остальных зверей о коварстве охотничьих ловушек и потому счастливо избегал их. Он скрывался от облав, обходил стороной волчьи ямы, ловко обирал капканы, но никогда не трогал отравленных приманок. Так снискал он славу неуязвимого.

Со временем обзавёлся он и свитой, как подобает всякому властелину, самой странной свитой, какая может окружать волка. Всюду следовали за ним, точно нукеры, два шакала. Они довольствовались остатками добычи Нуцала и, набрасываясь на пищу, нетерпеливо повизгивали, каждый на свой лад:

— Ах-ах-ах!

— Ох-ох-ох!

Так и прозвали их: Ах и Ох. Частенько сопровождал Нуцала кабан Харахур, да ещё лисица Макру, ворон Хар-Кар, заяц Кривоног, шах мышей Байтарман и жук Долгоносик удостоились его расположения.

Шли годы. Гремели войны. Грянул гром и раскололся царский престол в столице Империи. Кровавой волной прокатилась война, когда брат шёл против брата и сын восставал против отца. Горы содрогались от грохота пушек. Беспощадное время стирало с лица земли людей, смывало память о них. А волк Нуцал по-прежнему властвовал над безымянной долиной. Он не одряхлел, не обессилел, лишь голова поседела с возрастом. Старость не брала его, а ведь ни одному волку не удавалось прожить столько. Чуткими оставались уши Нуцала, острыми — зубы, зоркими — жёлтые колючие глаза. Незыблемым казался трон звериного царя, да только известно: нет в мире ничего вечного.

Пришёл однажды в аул старик по имени Хабибулла. Пришёл, осмотрел долину и нашёл землю плодородной. Никогда люди не сажали здесь ничего, да и не допустил бы Нуцал подобной дерзости в своих владениях. А Хабибулла, всем на диво, решил разбить в долине, где кустарник, да буйное дикотравье, настоящий фруктовый сад. С недоверием глядели люди на чудачества старика и ожидали со страхом, чем окончится его посягательство на царство Нуцала. Странный волк и вообще недолюбливал людей, но Хабибуллу возненавидел в особенности. Сколь велика была любовь народа к мудрому и доброму старику, столь сильна ненависть к нему волка. Известное дело: глупец презирает умного, злодей не терпит добродетели, бездарность завидует таланту. Так и злобный Нуцал преисполнился неприязнью к наглецу, дерзнувшему устанавливать на его земле свои порядки, учить людей смелости и рассказывать им о какой-то новой жизни, к которой необходимо стремиться. Никакой другой жизни не знал Нуцал и не признавал никакого иного права, кроме права клыка. Нечто пугающее, но вместе с тем смутно знакомое чудилось ему в старике. Но разве где-то видел он прежде это открытое лицо в паутине морщинок, этот лучистый взгляд с прищуром, эту седую бороду? Может быть, в горах, когда Хабибулла партизанил здесь в войну? Или ещё раньше? Нуцал не видел, Нуцал не знал.

Нуцал бесился, а поделать ничего не мог: власть ускользала из его лап. Понял он это в тот самый день, когда, обходя дозором долину, нос к носу столкнулся со стариком. Хабибулла поначалу не заметил волка, либо сделал вид, будто не заметил. Напевая, он знай себе копал ямки. Рядом на земле лежали саженцы с обёрнутыми мешковиной корнями. Нуцал с шумом втянул ноздрями воздух и, не тратя времени на приветствие, грубо окликнул чужака:

— Что ты здесь делаешь, старик?!

Дедушка Хабибулла отвлёкся от своего занятия и, оперевшись на заступ, спокойно отвечал волку:

— Сажаю деревья, как видишь. Вот это — тополя. Когда они вырастут, то шатром раскинут ветви над землёй, давая тень усталым путникам. А это вот — яблони. Сорт их неприхотлив, зато плоды крупны и сладки, как мёд.

— А спросил ты прежде моего разрешения?! — рявкнул Нуцал. — Я здесь хозяин, земля эта моя и я решаю, чему на ней расти. Я не позволю тебе распоряжаться здесь!

— Твоя земля? — насмешливо прищурился старый Хабибулла. — А вот кое-кто говорит обратное.

— Кто смеет?! — зарычал Нуцал так громко, что случившийся поблизости заяц Кривоног без памяти рухнул, задравши вверх лапки.

— Да вот он! — улыбнулся Хабибулла, указывая на древний дуб.

Волк жаждал растерзать несносного болтуна. Но не драться же, в самом деле, с деревом? Ощетинившись, он на всякий случай обошёл дуб кругом, зачем то копнул лапой землю у корней, но никого не обнаружил.

— Я не слышу его, — объявил Нуцал и презрительно фыркнул.

— Зато я слышу, — совершенно серьёзно ответил дедушка Хабибулла, — и полностью с ним согласен. Земля в долине принадлежит не тебе, Нуцал, а людям. Не нужен нам злобный тиран. Мира и благоденствия желаем мы, хочешь ты того или нет!

Дыбом поднялась чёрная шерсть на загривке Нуцала. Обнажились в яростном оскале громадные клыки. Засверкали глаза — ни дать ни взять уголья, выкатившиеся из костра. Прочим хватало и меньшего, чтобы себя позабыть от страха. Но не испугался, не дрогнул старик. Позабыв о грубияне, принялся он сажать деревца. Волк задыхался, будто слова Хабибуллы встали ему поперёк горла.

— Ты… Ты… Ты… — хрипел он и прорвало его наконец. — Я вырву с корнем твои саженцы! Я переломаю ветви на твоих деревьях! И щепки от них не останется! Ни одного дерева не вырастет в долине, слово Нуцала!

— Попробуй, — кивнул дедушка Хабибулла, не отрываясь от работы. — Знавал я одного Нуцала, который хотел сжечь персиковое дерево. Не помнишь ли, что с ним стало?

— Я тебя предупредил, — проворчал волк и удалился с гордо поднятой головой, пытаясь сохранить поруганное достоинство. Впервые повстречал он человека, не убоявшегося ни его угроз, ни его клыков. Зато на самого Нуцала Хабибулла нагнал страху. А ведь старик не повышал голоса, не колотил со всей мочи палкой о днище медного таза, как, бывало, делали загонщики. Он даже не замахнулся заступом и не схватил кремнёвое ружьишко. Кремнёвке далеко до знаменитого ружья «Зауэр Три кольца», а всё-таки и она способна стрелять. Нет, старый Хабибулла ничего из вышеперечисленного не сделал, а грозный Нуцал сбежал от него. Он не мог понять, чем напугал его старик, и оттого раздражался ещё больше.

@темы: фанфик

---

П.Соловьёва. Жизнь Хитролиса, 1910

Позиционируется как произведение по мотивам "Рейнеке-лиса" Гёте. На самом деле это не то адаптация, не то вольный пересказ не только Гёте, но и браншей оригинального "Романа о Лисе". Что интересно, браншей, не переводившихся на русский. Адаптация ориентирована на детей, ибо оригинал, да и Гёте тоже, чтиво совсем не детское. Автор весьма удачно совместил две версии одной истории, правда, не без изменений оригинала. В целом это не существенно, разве что жаль изменений в истории с воробушком. Здесь порванного псом лиса подбирает и выхаживает добрая коза. А вот в оригинале это делает не кто иной, как его злейший враг Изенгрим. Тот самый Изенгрим, которого лис ненавидит всей душой, постоянно обманывает и подставляет и который вроде б должен ненавидеть лиса в ответ, и вроде б таки ненавидит, но как-то странно. Вообще, надо сказать, в адаптациях, пересказах и экранизациях линия взаимоотношений волка и лиса сглаживается и упрощается. Соответственно становятся более однозначными и образы. Лис традиционно показан обаятельным пройдохой, волк - алчным, прожорливым (хотя там и лис ел всё, что не приколочено) мерзавцем. С одной стороны волка и не жалко, когда он страдает от проделок лиса, типа фу таким быть. Хотя с другой стороны унижать из-за черт характера так себе мотив, а действия лиса не всегда были ответкой на нападки волка.

Имена некоторых персонажей адаптированы для русскоязычного читателя. Ренар стал Хитролисом, его сыновья - Худородом, Сверлизабором и Рыжиком, ворон Тьеслин - Гордоклювом, кот Тибер - Тигриком и т.д. Хотя ряд персонажей, включая волка, остался почему-то при своих исконных именах. И особо меня порадовала волчица Жиремонда (привет Гёте с его Гирмундой?).

История повествует о приключениях лиса Хитролиса. Ему приходится проявлять чудеса смекалки, чтобы провести других зверей и птиц, поймать либо обокрасть их и тем прокормить семью. Правда, частенько Хитролис съедает добытое в одно рыло либо надолго покидает дом. Чем в это время кормилась семья - история умалчивает. Иногда и другим персонажам удаётся оставить его в дураках. У кота, например, получилось дважды. Вообще, кот этакий выдающийся персонаж лисьей саги, особенно французской (у немцев он не столь удачлив). Ему не только удавалось провести лиса, но и благополучно удрать от расплаты. Чаще всего от Хитролиса претерпевает названный дядюшка, волк Изенгрим. Он и решает вконец извести племянника и жалуется королю-льву, подключаются другие звери. Льву, видимо, неохота разбирать конфликты, да и лис ему симпатичен, поэтому он склонен замять дело. Но тут, как водится, появляется делегация от куриц и льву приходится вызвать лиса на суд. Хитролис обманывает посланцев короля, но племяннику-барсуку удаётся уговорить его предстать перед судом. Лиса приговаривают к повешению, однако тому удаётся вымолить прощение рассказами о кладе и заговоре против короля. Особого внимания заслуживает рассказ Хитролиса, мол, это волк обучал его пакостничать, воровать и убивать, а так он был паинькой. Волк и медведь попадают в темницу, а лис с бараном и зайцем идут добывать клад, но заворачивают по дороге в лисий замок Малперту. Хитролис подсовывает барану мешок с головой зайца, сказав, что там опись сокровищ, а баран притаскивает мешок льву. Лев, поняв, что его обдурили, прощает Брюна с Изенгримом, а барана бросает в тюрьму (у Гёте отдаёт на съедение волкам). Король готов идти войной на Малперту, но лис с семьёй благополучно удирает и ховается по кустам, попутно обдурив ещё кучу персонажей. Очередная афера - пожирание птенцов воробья - благополучно для него не проходит: воробей жестоко мстит, натравив на Хитролиса собаку. Едва залечив раны, Хитролис решает навестить свой замок, где его сразу хватают и снова тащат на суд. Лев, однако, готов его простить, но Изенгрим вызывает Хитролиса на поединок. Схватка, внезапно, оканчивается вничью. Вот реально внезапно. Хитролис возвращается домой, лечится и становится праведником: не ест мяса, содрогается при воспоминании о прошлых проделках и сына воспитывает добрячком. Такой вот хэппи-энд.

В общем и целом довольно занимательная история, не оставляющая, что главное, ощущения несправедливости.

@темы: книги, роман о Лисе

---

Опять же Казимир Делавинь:

Тристан (Ришару). Ты кто?
Ришар.Ришиар, пастух.
Тристан. Стой... Где живешь?
Ришар (показывая на свою хижину). А вот!
Тристан. Ты знаешь - запретил король
В часы такие выход...
Ришар. Для больного,
Я шел к священнику угодника Мартына.
Тристан. Назад, иль завтра ж на столбе увидят
Твои родные королевский суд.
Ришар. Мой сын...
Тристан. Назад!
Ришар. При смерти...
Тристан. Говорят
Назад, или Тристан...

Интересно, почему он о себе в третьем лице говорит?
А ведь я планировала фик по этой пьесе и даже что-то набрасывала. Может, и дозрею закончить.

@темы: Тристан Отшельник

---

Ж.Бенцони - "Марианна". Кн. 1 - "Звезда для Наполеона"

Далеко не лучшее, на мой взгляд, произведение Бенцони. Взяв в руки книгу, я, ориентируясь на массу восторженных отзывов, надеялась найти повествование, хоть и не по интересной мне эпохе, но богатое на приключения. Благо вон была "Катрин" - не оторваться. Однако нашла вялое действие, состоящее в основном из салонных посиделок, время от времени разбавляемых попытками в приключения, рефлексий Марианны, вымученные сюжетные повороты и эталонную сьюху в качестве героини. Это было бы простительно для первого романа. Но подобные вещи у автора, уже имеющего опыт в сочинительстве, вызывают недоумение.

Итак, что мы тут имеем.

Марианна д'Ассельна де Вилленев, дочь француза и англичанки, дальний потомок той самой Катрин, причём потомок, похоже, со стороны матери. Логичнее вроде со стороны отца-француза. Теперь понятно, откуда это стремление нестись за любимым на край света, бросив всё и всех. Гены. Родители Марианны погибли во времена Террора, а девочку вывозит в Англию дальний родственник аббат Готье де Шазей (и снова привет Катрин), где сдаёт на воспитание тётушке, леди и старой деве Элис Селтон. Семнадцать лет спустя Марианна влюбляется в местного красавца-аристократа Франсиса Кранмера. Тётушка, благословив брак, умирает, потому что отпадает надобность в ней как в персонаже. Чтоб не мешала племяшке страдать фигнёй. Прямо было даже как-то за неё обидно. Персонаж-то проходной, но симпатичный.

Франсис не дурак поиграть в картишки, о чём известно всем, кроме тётушки Элис, знавшей его с детства, и крутит шашни с собственной кузиной Иви. Для поправки пошатнувшегося финансового положения и возможности удрать с любимой в закат он женится на главгероине. Однако Франсис, как и все персонажи мадам Бенцони, лёгких путей не ищет. Вместо того, чтобы наслаждаться брачной ночью (на такой красотке женился, фигли) и считать деньжата, он проигрывает Язону Бофору в карты свежеприобретённое состояние, которого добивался так долго. И своё тоже, что там у него осталось. А заодно и Селтон-холл. И право на первую ночь с Марианной. Правильно, чего мелочиться. Надо было ещё ночь с Иви на кон поставить для полного счастья. Язон, неуловимо напоминающий внешностью и повадками Ретта Баттлера, сообщает главгероине, что особняк и деньги теперь его, но он, как честный человек, готов всё вернуть за ночь любви. Марианна справедливо замечает, что как честный человек, он мог бы и так вернуть её имущество, и вообще пошёл бы он со своими предложениями.

Сам факт проигрыша целого состояния в карты вполне реален, неясна юридическая подоплека. Что, Язон в самом деле мог на следующий день явиться в Селтон-холл и объявить себя новым владельцем? А если Франсис заявит, мол знать ничего не знаю? Свидетелей-то их игры не было. Поверили бы американцу на слово? Имела ли Марианна право оспорить выигрыш? А она ни расписки там никакой с него не требует, вообще не требует документального подтверждения выигрыша. Выиграл и ладно. Франсис вон вообще спокоен как удав, хотя по идее все планы на жизнь рухнули, оказался в ещё большей нищете, вдобавок с женой.

В общем, вместо того, чтобы спросить с Язона расписку, попытаться спасти поместье, Марианна решает проблему радикальным способом: вызывает Франсиса на дуэль и закалывает шпагой, а потом ещё прибивает подсвечником прибежавшую на шум Иви. Что интересно, героиня в дальнейшем не испытывает ни малейших переживаний по поводу двойного убийства, словно мух прихлопнула. Даже с гордостью какой-то рассказывает затем, что вот так получилось. Дальнейшие похождения Марианны проходят по принципу "я просто пересекла Ла-Манш и тут понеслось". Все от неё чего-то хотят, за кого-то принимают, она без понятия, что происходит, но пытается хитрить, чтобы выпутаться из очередной переделки. Однако после побега от береговых пиратов вроде б живенькое действие идёт на спад. Ждали, что Марианна будет и дальше приключаться? Ждали, что она станет агентом Фуше и будет выполнять его задания? А накося выкуси. Всё, что она делает - это ничего не делает. Её досуг состоит из посиделок с великосветскими сплетницами, вялых рефлексий и попыток понять, что она чувствует к Язону. Ну там ещё автор периодически намекает, мол героине грозит некая опасность. Потом Талейран решает расшевелить это сонное царство и знакомит Марианну с Наполеоном, который, естественно, в неё влюбляется. Ибо у Бенцони клише: каждую её героиню должен любить сильный мира сего. А ведь была многообещающая сцена, когда Марианна играет с Морваном в шахматы и замечает причудливый шрам у него на пальце, ещё акцент делается на её наблюдательности. Я ждала, что впоследствии она опознает Морвана по этому шраму, но опять нет. Зачем нужны тогда сцены с ним - неясно.

Действие и впрямь немного сдвигается с мёртвой точки. О заговоре читать действительно интересно. Однако эта тема быстренько сливается. Даже не показали, чем кончилась засада на карету Наполеона. Дальше всё по накатанной схеме: салонные посиделки, самокопания по поводу Язона и очередной любови и до кучи сцены с Наполеоном, которые погоды не делают, но дают понять, что любила Марианна очень сильно, поскольку если любить не сильно, то вряд ли выдержишь человека с настолько специфичными тараканами.

Что можно сказать о героине? Поначалу она вызывает симпатии. Особых глупостей не делает, с удовольствием учится, обладает чувством собственного достоинства, наблюдает и делает верные выводы из увиденного, легко находит общий язык с людьми независимо от их возраста и социального статуса. В отличие от Фьоры и Катрин, очень влюбчива. Правда, в какой-то момент она решает объявить войну мужчинам, что выражалось в брезгливом фырканье на посланца Фуше. Полторы главы повоевала, покуда не встретила очередную большую любовь. Но постепенно образ сообразительной, жизнелюбивой и высокоморальной девушки тускнеет. Из гордости отказаться от ночи с Язоном ради спасения поместья, чтоб потом отдаваться в сарае на сене какому-то мужлану Ледрю. Бенцони прям умеет выдерживать характер героев, я смотрю. И сьюха от главы к главе проступает всё ярче и ярче.

По всем канонам подобных романов Марианна, естественно, редкостная красавица с зелёными глазами и нервными (так в тексте!) ногами. А вот у Язона нервные руки. Они нашли друг друга. Она обладает кучей талантов и навыков, по большей части нужных лишь чтоб продвинуть сюжет на данный конкретный момент и больше о них не упоминается. Марианна фехтует лучше опытного гвардейца, держится в седле как амазонка, поёт что соловей и занятия по вокалу ей фактически не нужны, играет в шахматы как гроссмейстер, знает несколько языков... Особо меня порадовало, как быстро Марианна обучилась французскому языку. То едва понимала, что говорят её спутники, а то вдруг заговорила на фране как на родном. И этому чуду всего семнадцать лет. И да, все без ума от её красоты, все рвутся с ней дружить и заваливать подарками, мужчины от неё без ума, в общем, весь Париж падает к её ногам. Апогея преклонение достигает в финале, когда героиня с минимальной подготовкой выходит на сцену и все в экстазе от её пения, цветы, овации... Честное слово, у меня сложилось впечатление, что Бенцони за счёт Марианны утоляла какие-то свои комплексы.

Читать продолжение абсолютно не хочется, даже если там действительно начнутся приключения. Единственный, кто мне понравился, так это шевалье де Брюслар. Кажется, он единственный во всей этой саге адекватный персонаж. Пусть его и дальше не поймают.

@темы: книги

---

Коротко о погоде

После нескольких ощутимо тёплых дней с продолжительными дождями, согнавшими остатки и без того немногочисленного в этом году снега, поющих птиц, пробивающихся из земли росточков, высохших луж... выпавший снег - это не то, что ожидаешь увидеть, выглянув в окно. Что интересно, весь день ничто не предвещало, а на ночь глядя - оп-па.
К слову, этой зимой первый снег пошёл аккурат 30 декабря.

---

История хитрого плута лиса Рейнарда

По сути своей это вариация "Романа о Лисе", точнее даже, некоторых его ветвей, у фламандцев и немцев отщепившаяся от первоисточника и ушедшая в народ в виде самостоятельной версии. Вообще всяких вариаций и продолжений лисьей саги было создано порядочно, но вот именно эта прижилась наравне с "Романом". Действие из Франции перенесено во Фландрию и только местами перекликается с оригиналом, какие-то события видоизменены или упомянуты мельком. Потом уже и по этой версии стали сочинять вариации, потом она попала в Англию, где книгопечатник Уильям Какстон перевёл и издал её (собственно, этот вариант мы и рассмотрим ниже), ещё потом Гёте взял её за основу "Рейнеке-лиса". Если оригинальный "Роман" - это сборник историй, по большей части связанных лишь общими персонажами и с открытым финалом, то тут мы имеем отдельный законченный рассказ. Есть вариант в стихах, есть в прозе, есть версия для детей, где убраны фривольности, могут варьировать имена и детали (волк то умирает, то нет, пса зовут то Кортойс, то Вакерлос, кота то Тибер, как у французов, то Гинце). Мне зашла проза, поскольку она образнее. И, чего уж там - Изенгриму дан шанс на выживание.

История эта топчется по чувству справедливости прямо-таки кирзовыми сапогами. Зло и ложь торжествуют, плут и мерзавец не только остаётся безнаказанным, но и добивается славы и могущества, потешаясь над своими жертвами. Если в оригинале образ лиса неоднозначен и варьирует от весёлого пройдохи до откровенного мерзавца, то тут он чётко мерзавец. Если в оригинале лису временами таки достаётся за его делишки, то здесь управы на него нет. Если в оригинале Ренару часто приходится хитрить, чтобы добыть пищу или спастись от притеснений более сильных зверей, то тут он делает другим зверям гадости просто потому, что ему так нравится. Даже обычная охота представлена как разбойное нападение. Интересно, что Изенгрим вроде как тоже не травою питался, но на него не бегали с жалобами.

Кстати, в обеих версиях "Романа" с курочками, кроликами и овцами не так всё просто. Некоторые из них наделены именами собственными, должностями и гражданскими правами, трогать их равносильно уголовному преступлению. В то же время полным-полно рандомных безымянных курочек-зайчиков-овечек, которых Ренар и Изенгрим безнаказанно потребляют в пищу.

Мотивы ненависти лиса к волку, и в "Романе" шитые белыми нитками, здесь приобретают совершенно расплывчатый характер. Причём у французов далеко не во всех историях о лисе Изенгрим враждовал с Ренаром, у него там к лису вообще такая любовь/ненависть - если лис его не донимает, то волк по отношению к нему нейтрален или дружелюбен. Здесь же эти двое враги, причём с подачи Ренара. Образ Изенгрима тоже не обошёлся без изменений. Он по-прежнему грубоват и доверчив, не умеет хитрить, ненасытен и жаден, но вместе с тем его характер приобретает черты рыцарства и воспринимать его как глупого негодяя не получается ни в "Романе", ни здесь. Что касается приписываемой ему свирепости, то я её не заметила.

Весь сюжет строится на том, что лис, живущий по принципу "наглость второе счастье" устраивает другим животным всяческие каверзы, в случае предъявления претензий отбрехиваясь, мол "сам дурак виноват", нападает на всё тех же зайчиков-курочек сначала чтоб поесть, а потом уже для поглумиться над королём, дескать я нарушаю твои запреты и фиг ты мне что за это сделаешь, раз за разом подставляя недругов и насмехаясь над их несчастьями, выдумывая всё новые истории в своё оправдание. Звери, включая короля-льва, то ли непроходимо тупы, то ли лис так их убалтывает, что никто не замечает противоречий и явных небылиц в его рассказах. Либо просто боятся жаловаться, понимая, что обидчик всё равно отвертится, да их же и подведёт под монастырь. Особо циничен момент, где лис изъявляет желание отправиться в паломничество. Но для этого ему нужна котомка - давайте выдерем у медведя кусок шкуры на спине. А ещё нужны сапоги, надо снять кожу с лап Изенгрима, но я ж не садист все четыре лапы ему калечить, так и быть, давайте только передние ему обдерём, а вторую пару снимем с его волчицы, она всё равно дома сидит. Надо учесть, что волк жену очень любит и от её страданий больно и ему. В конце концов у Изенгрима падает лапша с ушей лопается терпение, он обвиняет лиса во лжи и вызывает на судебный поединок. И тут Ренар оказывается в затруднительном положении: отказаться от поединка значит признать себя лжецом, а согласиться равносильно смерти, поскольку волк крупнее и сильнее его. Однако ему ничего не остаётся кроме как принять вызов, попутно обвинив во лжи оппонента. На ристалище он использует нечестные приёмы - и все это видят, но никто не препятствует, насмехается над волком и пусть не без труда, но побеждает. Оболганный, опозоренный и искалеченный Изенгрим в одном варианте таки умирает, в другом скрывается в тёмной пещере, где и живёт до конца дней своих, в третьем выживает и подразумевается, что противостояние со временем возобновится, ибо этот Изенгрим, в отличие от того, что в "Романе", не станет льстить и подчиняться Ренару.

В истории присутствуют сюжеты многих знакомых с детства сказок и басен: хвост в полынье, волк и журавль, волк и лошадь, и проч, и проч. Может, отсюда все эти басни и пошли, а, может, наоборот, авторы насобирали в повествование кучу бродячих сюжетов. Кстати, хвост здесь теряет не волк, а волчица. Но при обстоятельствах, известных нам с детства. Точнее, почти при тех же, поскольку лис успевает ещё и снасильничать обездвиженную волчицу на глазах у волка, объяснив ему потом: ваще-т я пытался ей помочь, а не то, что ты подумал. Помимо технической стороны вызывает вопросы другой момент. Действие развивается после праздника Троицы, а контрольная лисова проказа, сломавшая терпелку Изенгрима, произошла зимой. Что-то долго он терпел прежде чем предъявить обвинение, хотя вот на другой случай с насилием пожаловался. И никто не поинтересовался, чёй-то волчица с начала сказки бегает без хвоста. Видимо, раньше волк или стыдился, или решал не связываться, а потом уж, когда терпелка иссякла, надо было раскрыть льву глаза на истинную суЧность лиса, да и вообще, как говорится, сгорел сарай, гори и хата, он и выдал. Но зло, как сказано выше, всё равно восторжествовало.

@темы: книги, Роман о Лисе

---

Я тут в тихом ужасе от случайно выцепленной по тв серии новых черепашек. И даже не от анимации, откровенно детского сюжета, даже более детского, чем TMNT-87, к месту и не к месту отпускаемых шуточек, а от самих черепашек. Дрищавый трусливый Лео, шутник и балагур Дон, ну Раф и Майки более-менее узнаваемы, хотя неясно зачем в команде второй шутник, если один уже есть. Эйприл не видела, а Шреддера там нет от слова совсем.

---

Говорят дети

Играют:
- Я динозавр из сарая!
- Хорошо, только берегись фашистов.

- Мама, когда звёзды станут старыми, все люди тоже станут старыми, и мы будем памятниками, как прадедушка.

Сын целует в щёку:
- Мам, я тебя целую, как лягушку!
- А почему как лягушку?
- Ну она же в сказке превращается в принцессу.

Уплетают новогодние гостинцы:
- Вот ты ешь шоколадку, а ей можно было бы угостить всех детей в группе.
- А ты свою шоколадку в садик возьмёшь?
- А мне мама не разрешала гостинцы в садик брать!

Ложатся спать:
- Мама, ты только форточку на ночь не закрывай, чтоб дед Мороз мог к нам зайти.

Сын нашёл на полу нитку:
- Мама, это от бороды деда Мороза! Он к нам заходил! Теперь я точно знаю, что он есть!

---

Вышивальный салат

Узнала, что любимый магазин для рукодельниц, где заказывала наборы, закрылся. Багетная мастерская вроде остаётся, чему я рада, уж очень не хотелось искать альтернативу.

Дошила свою рыбу-долгострой.

Распаковала набор "На охоте" от Инкомтех, лежащий в закромах несколько лет, поиграла в игру "сломай мозг, распределяя нитки по оттенкам". Убрала обратно.

Хочется повышивать волков. Это новый фандом на меня так действует.

---

Соборная перловка-27

бросил девушку прямо на пол галереи, аккуратно прислонив ее спиной к перилам Я даже представить не могу, как и зачем он это сделал, но так и вижу, как он девушку вверх тормашками к перилам прислоняет.

Он все еще был красный как рак, пыхтящий, как два состава и злой, как Бобик И готов был всех порвать как Тузик грелку.

Весь сюжет зарисовки основан на арии Фродо. Стоит Фродо над жерлом Ородруина и поёт "Хеллфайр".

- А Вы хорошая девушка, Готон. Только зря Вы захотели на мне жениться, Жениться?! я ведь Вам всю жизнь испорчу. - плаксиво-пьяным голосом растягивал де Флориньи, сидящий подле цыганки на ковре. Девушка же, впервые сильно захмелев от вина, сидела, прислонясь спиной к камину и старательно различая пьяное бормотание своего мужа.
- Да и мне супруга - что козе баян... Ты ведь ревнивая, поди, страшно. Ни в кабак, ни в бордель меня не пустишь! - рассмеялся Себастьян. - Вот сейчас обидно было, - проблеяла Джали.

- Отец Клод! - В келью вошёл тот самый послушник, который вчера напомнил священнику о Пире Дураков. - Вы не бойтесь-вам ничего не будет. Мы тебя не больно зарежем. (с)

После падения с собора Нотр-Дам Фролло попадает на суд в Рай. Он уверен, что его ждет похвала Бога и, возможно, что он сам станет его помощником. А что не Самим...?

Уже приближаясь к огню, Клод думал о том, куда попадет. В Рай, естественно. Он же был представителем закона и справедливости, наводил порядок во все Париже, истреблял цыган, язычников и прочих. Ему самое место в Раю. Мужчина отслужил свое, теперь можно и отдохнуть в Раю. Доо, прям святоша, куда деваться. Я думала, выше причисления Фролло к лику святых уже ни один автор не прыгнет, однако я ошиблась.

Эта девчонка заставила его упасть с большой высоты, сломала своей магией архитектурную вещь и заставила упасть. Голосом Василия Ливанова: "Испортила хор-рошую вещь..."

— Какой еще суд? — холодно спросил Клод.
— Бог вынесет тебе официальный приговор. Уж слишком сильно ты его разгневал, — не поворачиваясь, сказал тот, — Скорее всего тебя отправят в чистилище.
— Чистилище? Это куда? Клод, ты чё как не католик?
— В Преисподнюю. Хотя автор тоже явно не католик.

Требовательные жадные пальцы его проникли в заветное девичье лоно…
Наконец-то! Вот оно! Но… Что делать далее? Ну-у... Книжку по теме прочти или у Жеана спроси.

В упоении он осторожно слегка погрузил свои пальцы внутрь неё. Интересно, какая она ТАМ, внутри? Так он увлечётся и вместо ночи любви вскрытие тела проведёт.

- Отец Клод, вы уже должны быть на площади! - Недовольно сказал молодой послушник Шарль, появившись на пороге кельи. Экий дерзкий молодой человек. Зачем ему Клод на площади?

Клопен по природе своей был человеком жизнерадостным и озорным, но это не мешало ему быть также и умным. Одно другому тут в принципе не должно мешать.

С облегчением стащив с себя грубую ткань сутаны, Клод облачился в рясу Перешёл в православие.

Внезапно внизу, на площади, кто-то заорал благим матом. Учитывая, что то был Феб, орал он явно без "благим".

Двое слуг повели священника по коридорам дворца.
— Вон там дверь в спальню принцессы, — указали ему.
Архидьякон неуверенно ступил и медленно отворил дверь. Увиденное заставило его обомлеть. Принцесса встретила его голышом?

Но самым главным был модный вырез платья, изобретённый ещё самой прекрасной женщиной 15 века Агнессой Сорель — одна грудь целомудренно закрыта корсетом, а другая — полностью оголена. А, ну почти.

— Мэтр Фролло, у Вас есть минутка? Поговорить о Господе нашем? — обратился к нему Алехандро, составитель «Церковного расписания».
— Разумеется, сын мой. Что ты хотел мне сообщить? — скрепя сердце, спросил Клод.
— Я хотел сказать, что в шесть часов состоится исповедь — произнес он, понимая, что пора бы ему прятаться под стол.
В помещении воцарилась пугающая тишина. Клод Фролло, не ожидавший такого поворота событий, еле сдержался, чтобы не помянуть Вельзевула и всех его родственников. Но, милостью Божьей, он воздержался! Ибо церковь учила его не материться, а жизнь научила не материться при коллегах. Странная у него реакция на сообщение об исповеди.

— Постойте. Возьмите. Кажется, это обронил Жеан. — Звонарь протянул архидьякону томик «Легенд о короле Артуре». Священник, проходя мимо кельи брата, подсунул книгу ему под дверь. Клод пыхтит, сердится, но упорно пихает под дверь толстенный том в переплёте из телячьей кожи.

Мужчина с детских лет планировал поступать в медицинский Так он туда поступил, в чём проблема?

Тот мальчик, которого вы избили за коллежем — мой брат! — Почти прокричал Фролло, приблизившись к молодому мужчине. Внезапно аббат озверел и выхватил из-под рясы кинжал. Жеан там не курил ли за коллежем?

Толстый солнечный шар уже перевалил за полдень Чувствуется влияние Маяковского с его "Солнцем в гостях".

Фролло пробудился, лишь когда беспечный солнечный луч пробился сквозь муть единственного пыльного окна и беспардонно устроился на лице. Из этих наглых лучей можно отдельную подборку перловки сделать.

Эсмеральда проснулась поздно — и то лишь тогда, когда солнечный лучик проник сквозь окно, побродил по комнате и беспардонно устроился на её лице. Где-то я это уже читала.

— Ваше Величество. — В покои короля ввалился дворецкий. Я надеюсь, дверь он не с ноги отворил.

— Благодарю вас за новости. Я обязательно распоряжусь насчёт аббата…
— Жюль Парре его имя.
— Насчёт Жюля Парре и подумаю, что можно сделать с моей армией. Да что с ней делать, распускать по домам, куда ей без Феба-то. Вы свободны. Конвой тоже свободен. (с)

Тем временем Людовик XI всерьёз размышлял над проблемой, которую преподнёс ему архидьякон собора Парижской Богоматери. Если с Жюлем Парре всё было более-менее ясно, то совершенно непонятно было, что нужно сделать с армией. Вернее, что правильнее сделать с армией Да говорю же, распускать её надо.

— Вы хоть понимаете, что согрешили? Вас должно лишить привилегий теперь! Но вы достойны большего… — С ухмылкой протянул король. — Вас высекут плетьми. Я даю сто, нет, сто пятьдесят ударов. За каждый ваш вскрик вам прибавят добрых десять ударов. Поэтому молчите. Молчите, аббат, если не хотите худшего. В соборе я не имею права отдавать приказы, ибо корона над церковью не властна. А если я сделаю так, тогда… — Людовик неестесственно выгнулся и с силой вытолкнул Парре за двери Нотр-Дама. — Стража! — Рявкнул король. Из-за угла вывернули двое бравых молодцов. — Высечь его плетьми. Оп-па, а так можно было?

— Да, Амадио, знаю. — Ответил ему Жак Корентин, один из худших учеников коллежа. — Его избили и оставили умирать около Сены. Его подобрал патруль, и сейчас он живёт в каморке у старухи Фалурдель. Вот это ему подфартило!

На столе архидьякона преспокойно лежала книга на неясном языке. Но Жеан не был бы Жеаном, если бы не знал конкретно эту книгу на неясном языке. А всё потому, что эта книга была трактатом об отношениях между мужчиной и женщиной... Вот теперь Клод уж точно знает, что делать с женщиной! Правда, смущает то, что книга на каком-то неясном языке. Но, наверное, с картинками.

на его лице растянулась абсолютно фролловская ухмылка - А вы точно Фролло? - Да, видишь, как улыбаюсь! - А скажите что-нибудь по-фролловски! - Могила или моё ложе?

Фролло стащил с себя сутану и рясу И снял с себя сан.

Небольшие, но упругие мышцы то и дело перекатывались под белой кожей. На животе проступали кубики пресса. Архидьякон ходил в тренажёрный зал?

Эсмеральда действительно была очень красива: изящные плечики, тонкие руки, осиная талия, стройные ножки, пышная грудь
Дойдя до сосков, архидьякон тихо застонал и накрыл ртом одну из грудей Ничоси у него рот.

Отзвонив к заутрене, горбун сел вырезать свои деревянные фигурки и понял, что не знает, кого именно ему вырезать. Он оглядел свои уже готовые фигурки и решил вырезать Жеана. И тут звонарь понял, что куда-то заныкал свой ножик. Он поискал под столом, в постели, даже облазил все балки колоколов вдоль и поперёк — безрезультатно. Квазимодо устало осел на табурет и потёр лоб. Без этого ножа он вырезать не мог — ножик у горбуна был единственный, да к тому же счастливый. Вырезание отменилось на ближайшие сутки. Нож слямзил Жеан дабы спастись от вырезания. Но Квази был не прост и занялся выпиливанием. А Клод выжиганием.

— Джали-и! Иди сюда! — В комнату с радостным блеянием вбежала коза. — Так, слушай, козюлина. Оцените тонкость авторского юмора.

— Клод?.. — Позвала она, касаясь рукой его щеки. Снова молчание. — Клод? — Уже громче повторила девушка и подёргала его за рукав сутаны. — КЛОД! — Рявкнула цыганка и с силой дёрнула архидьякона за воротник.
— А?
— Что «а»?! Ты что, ничего не видишь?! — Эсмеральда показала на Жеана. Клод, поди спать, ты переутомился.
— О Дева Мария! — Вскрикнул Клод, бросаясь к школяру. — Что с ним?!
— У него химические ожоги! Я не знаю, что с ними делать! Эсма спец по ожогам.
— Когда ты пришла, он уже был так, в крови?
— Да. И я слышала, что разбилось что-то стеклянное. Это было окно.

— А я-то думаю, почему мне так холодно! Гений дедукции.

— Ваше Величество. — В покои короля неслышно скользнул камердинер. — К вам архидьякон собора Парижской Богоматери. Видать, камердинер получил взыскание в прошлый раз. Либо это другой камердинер.

— Мэтр Фролло. С чем вы на этот раз? Снова этот аббат?
— Да, Ваше Величество. Но на этот раз Парре согрешил куда более серьёзно.
— Как же?
— Посмел поднять руку на моего брата, более того, ранить его кинжалом и вылить раствор калия и цинка на кожу, вызвав тем самым химические ожоги! То, что сам Клод то и дело бегает стучать на аббата и нарушает обет целомудрия, грехом, очевидно, не считается.

Сегодня же я подам прошение королю и сниму с себя сан. Сан мой. Хочу - приму, хочу - сниму! Хотя странно, что до этих снимальщиков не доходит простая вещь: будь всё так просто, Клод бы и не мучился в романе.

Клод решил далеко не ходить и устроить всё прямо в соборе — очень ему было интересно посмотреть на рожи своих бывших собратьев по церкви. Шутка ли — старый архидьякон женится! И вот наш Клод в сутане белой идёт с цыганкой к алтарю. А вслед ему кричат собратья: "Придурок, не позорь семью!"

Эсмеральда сразу же сказала Фролло, что пышное платье ей не нужно, поэтому ограничилась белым ненавязчивым платьем ниже колена. Надо выше колена, иначе счастье Клода будет неполным. Также она заставила Клода одеться в белую сутану — не в чёрном же на свадьбу идти. Зачем ему сутана, если он снял с себя сан?

когда Квазимоду исполнилось 3-и годика, он начал уготавливать его судьбу на будущего звонаря Клод стал готовить Квазимодо в звонари ещё до того, как усыновил его.

Он стал учить Божьим законом; Молитвам как на своём языке, Да он гугенот! так и на латыни— Хотя Квазимодо не профессионально овладел этим языком, но мог легко переводить текст. Первоначально Фролло попробовал научить к арифметике, и алхимии, но понял что он и впрадь слаб и далёк от таких наук, стал он тогда диктовать древнегреческие рассказы. Педагог из Клода так себе.
Когда горбун ошибался или неподобающе вёл, он кричал и замахивался, но никогда не применял на него рукоплудство. Рукоблудие или рукоприкладство?

если Клоду будет угрожать какая-то опасность, то он без лишних мыслей, порвал бы на запчасти врагов
Однажды, на кануны перехода Квазимоды из детского время в подросковую пору, Клод пришёл к нему, и сказал что у него будет необычный подарок на День Рождения. Подарком оказался- ремесло звонаря. - А я хотел новые башмаки! - расстроился Квазимодо.

@темы: фразы из фанфиков

---

Послесловие о Тристане

Эта запись болталась в черновике с ноября.

Когда-то я многое хотела сказать об этом фике, но как-то всё позабылось, да и отпустило после эпилога. Уф.
В общем, сначала был драббл, где Тристан передумывал вершить казнь. Продолжение не планировалось, история была закончена. Но потом читатели попросили продолжения, я подумала, идея вроде наклёвывалась, Тристан меня интересовал как личность, и пошло-поехало. Тогда я ещё работала над "Мечтой, которая сбылась", порядком устала как эмоционально, так и от поиска информации, мне хотелось разгрузки. Эпоха та же, даже фендом практически тот же. Отдыхалочку я получила, ага. Эмоциональных вложений "Тристан" потребовал не меньше, работы с матчастью ещё больше. Уж и "Мечта" давно закончилась, а этот фик всё тянулся и тянулся целых два года. Было перечитано/пересмотрено всё, где Тристан так или иначе действовал как персонаж, были пересмотрены под лупой карты средневековых городов, было перечитано бессчётно источников по матчасти и далеко не все на русском, раскопано генеалогическое древо Тристана. Поначалу у меня было ощущение, что я делаю не то, что я издеваюсь над каноном, что, в самом деле, неправильно сводить Тристана с Эсмеральдой (так я думаю и теперь). Были моменты, когда я чётко знала, что будет с героями дальше, а иногда казалось, что я зашла в тупик и идей, что делать дальше, не было совсем. Хотелось как-то увязать реальные исторические факты с романом Гюго, показать, что Тристан л'Эрмит не бесчувственное чудовище, но и не романтический герой-рыцарь и не станет им никогда. Мне хотелось показать его просто человеком, псом войны, преданным своему господину и бесконечно счастливым от возможности служить ему, хотелось показать его внутренний конфликт, его метания между преданностью государю и любовью к женщине, его осознание и раскаяние в прежних деяниях. Я надеюсь, мне удалось вот это вот всё правдоподобно показать.
В результате получился самый мой объёмный и самый трешовый фанфик со всякими там клетками, трупами и кровью.
Отдельным пунктом о беременности Эсмеральды. Вообще я сначала ничего такого не планировала. Частично поэтому сама эта беременность приключилась с героиней в конце фика. Всё потому, что сюжет, где Эсмеральда не хочет ребёнка, не может его полюбить, где беременность для неё сущее наказание в фиках и так отработан неоднократно. Мне не хотелось добавлять проблем ни ей, ни Тристану, и вообще фик планировалось завершить на той главе, где он её отпускал к цыганам и всё. Потом тема опять всплыла, и мне подумалось, раз уж такое дело, то пусть у Эсмы будет ребёнок от мужчины, которого она хотя бы не ненавидит. Да и вообще должно это было произойти по всем законам природы и при отсутствии средств контрацепции.
Вроде бы всё. Что-то вспомню - допишу.
В общем, мастер-класс, как написать макси о персонаже третьего плана, появившемся в паре глав и о котором информацию надо выцарапывать по крупицам.

@темы: фанфик, фанфичное, Тристан Отшельник

---

И так рассказ заканчивается

А покажем-ка сразу и окончания семи любимых книг. Книги будут все те же, что и в предыдущем флешмобе.

1. Ипполит Матвеевич потрогал руками гранитную облицовку. Холод камня передался в самое его сердце. И он закричал. Крик его, бешеный, страстный и дикий, -- крик простреленной навылет волчицы, -- вылетел на середину площади, метнулся под мост и, отталкиваемый отовсюду звуками просыпающегося большого города, стал глохнуть и в минуту зачах.
Великолепное осеннее утро скатилось с мокрых крыш на улицы Москвы. Город двинулся в будничный свой поход.

2. Но он не страшен. Все пройдет. Страдания, муки, кровь, голод и мор. Меч исчезнет, а вот звезды останутся, когда и тени наших тел и дел не останется на земле. Нет ни одного человека, который бы этого не знал. Так почему же мы не хотим обратить свой взгляд на них? Почему?

3. Спустя полтора или два года после событий, завершивших эту историю, когда в склеп Монфокона пришли за трупом повешенного два дня назад Оливье ле Дена, которому Карл VIII даровал милость быть погребенным в Сен-Лоране, в более достойном обществе, то среди отвратительных человеческих остовов нашли два скелета, из которых один, казалось, сжимал другой в своих объятиях. Один скелет был женский, сохранивший на себе еще кое-какие обрывки некогда белой одежды и ожерелье вокруг шеи из зерен лавра, с небольшой шелковой ладанкой, украшенной зелеными бусинками, открытой и пустой Эти предметы представляли по-видимому такую незначительную ценность, что даже палач не польстился на них. Другой скелет, крепко обнимавший первый, был скелет мужчины. Заметили, что спинной хребет его был искривлен, голова глубоко сидела между лопаток, одна нога была короче другой. Но его шейные позвонки оказались целыми, из чего явствовало, что он не был повешен. Следовательно, человек этот пришел сюда сам и здесь умер. Когда его захотели отделить от скелета, который он обнимал, он рассыпался прахом.

4. Обращаюсь ко всем, кто возьмет в руки эту безделицу: если кто найдет ошибки, пусть исправит их. Я же ничего от себя не прибавил и не убавил, а следовал в точности голландскому оригиналу, который мною, Уильямом Какстоном, был переведен на наш грубый и простой английский в Вестминстерском аббатстве. Работа сия завершена в шестой день месяца июня года 1481 от Рождества Христова и в 21-й год правления короля Эдварда Четвертого.
Так заканчивается история о Рейнарде Лисе.

5. …Звякнул карабин, отпуская ошейник. Хозяин, протягивая руку вдаль, указывал, где враг. И Руслан, сорвавшись, помчался туда — длинными прыжками, земли не касаясь, — могучий, не знающий ни боли, ни страха, ни к кому любви. А следом летело Русланово слово, единственная ему награда — за все муки его и верность:
— Фас, Руслан!.. Фас!

6. Он молился долго. Очень долго. Силы его слабели, и, путаясь в псалмах, он размашисто крестился. Вдруг покачнулся и, падая лицом на лед, громко сказал: «АМИНЬ». И тут настало успокоение.
– Дедушка! – жалостно позвал мальчонка.
Налетевшая поземка раздувала белые стариковские волосы.
Мальчонка побежал прочь: ему предстояло жить, а у него были крепкие ноги…

7. Катрин осталась одна. И это одиночество было одиночеством пленницы, за которой захлопнулись двери тюрьмы, звякнули запоры, прогремели цепи… Арно, должно быть, скачет по дороге в Гиз, свободный… А она останется…

@темы: книги, флешмоб

---

Начинается рассказ

Взяла у  Кшиарвенн. 7 начальных строк 7 любимых книг.

1. В уездном городе N было так много парикмахерских заведений и бюро похоронных процессий, что, казалось, жители города рождаются лишь затем, чтобы побриться, остричься, освежить голову вежеталем и сразу же умереть.

2. Велик был год и страшен год по рождестве Христовом 1918, от начала же революции второй. Был он обилен летом солнцем, а зимою снегом, и особенно высоко в небе стояли две звезды: звезда пастушеская — вечерняя Венера и красный, дрожащий Марс.

3. Триста сорок восемь лет шесть месяцев и девятнадцать дней тому назад парижане проснулись под перезвон всех колоколов, которые неистовствовали за тремя оградами: Сите, Университетской стороны и Города.

4. Стояло время Пятидесятницы, или Троицы, когда леса становятся прекрасны и приятны для взора. Деревья оделись в листву и украсились бутонами, земля покрылась травой и ароматными цветами, сладкоголосые мелодии птичьего пения слышались повсюду. В эту пору, в эти священные праздничные дни, Лев, благородный король всего звериного мира, созвал всех в Стаден, желая узнать, как живут его подданные и что происходит в его владениях.

5. Всю ночь выло, качало со скрежетом фонари, звякало наружной щеколдой, а к утру улеглось, успокоилось — и пришёл хозяин. Он сидел на табурете, обхватив колено красной набрякшей рукой, и курил — ждал, когда Руслан доест похлёбку. Свой автомат хозяин принёс с собою и повесил на крюк в углу кабины — это значило, что предстоит служба, которой давно уже не было, а поэтому есть надлежало не торопясь, но и не мешкая.

6. Чуждо и дико гремело железо в ковыльном безмолвии. «Тринь-трак, тринь-трак», – слышались кандальные звуки.
Степь и степь…
Как моря синь, как неоглядная голубень июльского неба, равнинная степь. Хоть бы лесная опушка, кустик ли – кругом голым-голо. Хоть бы капля дождя упала на отвердевшую, как камень, местами лысую землю с выступающими островками солонцов.

7. Двадцать дюжих здоровяков как тараном орудовали толстенным дубовым бревном, прикатив его с дровяного склада по соседству. Они отступали на несколько шагов и с криком «А-ах!» ударяли с разбегу в массивные, окованные железом створки ворот, но те только глухо, будто гигантские литавры, гудели в ответ. Ярость толпы нарастала, удары раздавались чаще, и вот уже ворота королевского замка дрогнули. Дрогнули, несмотря на тяжелые железные засовы.

@темы: книги, флешмоб

---

Мёрзни, мёрзни, волчий хвост!

Название: Мёрзни, мёрзни, волчий хвост!
Автор: A-Neo
Фэндом: Роман о Лисе
Персонажи: Изенгрим
Рейтинг: R
Жанры: Ангст, Дарк, Средневековье
Размер: Мини
Описание: Несколько иное развитие всем известной истории о волчьем хвосте в проруби.



Канон, чтоб было ясно, о чём речь. А предысторию мы и так помним с детства, разве что в русской сказке, в отличие от европейского аналога (или первоисточника, как знать) лиса традиционно женского пола.
P.S. Имена в фике взяты оригинальные. Ну не нравится мне это Гумно в переводе. Я понимаю, что так оно и переводится, но считаю, что перевод имён со смысловой нагрузкой не всегда уместен. Что касается имени волка, то я уж как-то привыкла к Изенгриму, к тому же встречаются разные варианты написания.

Читать дальше

Ночь отошла, сияет ало
Рассвет; но вот и солнце встало.
Жнивьё снежком убелено.
Сеньор Констанций де Гумно,
Усадьба коего лежала
Вблизи пруда, вассал вассала
Богатый, челядь упредив,
Поднялся, весел и шумлив.
Взял рог, велит не канителить,
Седлать коня, брать свору. Челядь
Сзывает гиканьем собак.
Заслышав шум, не будь дурак,
Умчался Лис в свое укрытье.
А волк, чтоб из ловушки выйти,
Елозит, бьется, и от всех
Усилий чуть не рвется мех.
Чтоб дело как-то хоть поправить,
Готов он хвост во льду оставить.
Пока вертелся Изенгрин,
Скакал рысцою челядин,
Державший двух борзых на сворке.
Увидев издали — столь зорки
Глаза,— что волк ко льду примерз
И покрывает только ворс
Башку его и даже холку,
Кричит он: «Эй! Скорее к волку!
На помощь!» Ловчие, с собой
Всех прихватив собак, гурьбой
Выскакивают из-за тына.
Усилил ужас Изенгрина
Сам дон Констанций; подскакав
И в гущу бросившись стремглав,
Прибавил он свой голос к хору:
«Живее, ну! Спускайте свору!»
Псари освобождают псов
Легавых: те под крик и рев,
Наскоком этот, тот подшибом,
Сбить волка тщатся. Шерсть вся дыбом
На нем — тут в оба знай смотри:
Науськивают псов псари.
Он еле сдерживает свору
Клыкастую — эх, дать бы деру,
Да как? А дон Констанций меч,
Сойдя с коня, успел извлечь
И, к волку по ледовой глади
Приблизясь, для удара сзади,
Чтоб промахнуться уж нельзя
Было никак, зашел, скользя,
Но, видно, не знаток дистанций
Он был: промазал дон Констанций
И рухнул, темя в кровь разбив.
Поднялся: ярости прилив
Боль заглушил. Теперь внемлите
Рассказу о кровопролитье.
Хотел он голову отсечь,
Но отклонился снова меч,
И тем удар был усугублен,
Пришедшись по хвосту: отрублен
По самый зад он. Ощутил
Калека, что свободен тыл,
И прянул — пса за псом кусая,
Ибо старалась вырвать стая
Еще из ягодиц хоть клок,
Хвост получив уже в залог:
Нет тяжелей и горше доли,
Чуть дух не испустил от боли.
Но отдохнуть нельзя ему,
Бежит, стремясь уйти к холму.
Как ни дерут его собаки,
Выстаивает все же в драке.
Когда ж на холм взбегает он,
Те отстают — окончен гон.
Но волк, не дав себе досугу,
Помчался, оглядев округу,
Туда, где роща разрослась,
И только там присел, клянясь,
Что Лису месть он приготовит
И дружбы ввек не восстановит.

Год двигался к Рождеству, а именно к той поре, когда солят свинину, а на улице трещат самые крепкие морозы. Рыжей полосой занималась в небе заря, когда мессир Констанс де Гранж, богатый вальвассор*, пробудившись, подошёл к окну. Стёкла подёрнулись инеем, поэтому пришлось ему продышать глазок, чтобы увидеть, что делается на свете. В тот же миг остатки сна слетели с него. Открывшееся любопытному оку зрелище взбодрило мессира Констанса почище обливания холодной водой. Окно его спальни выходило на пруд, где крестьяне поили скот. И там, на льду, бился, загребая лапами, матёрый волк. И, хоть ноги его не были перебиты и не видно нигде крови, а всё ж сидел зверь как-то странно, словно не мог поднять зад. Мессир Констанс от души расхохотался, поняв, в чём дело. Сдуру, видно, вечером ещё, покуда не затянулась прорубь, зверюга окунул хвост в воду. Да так и сидел, покуда не примёрз. Волк тянул, что было сил, прыгал и рвался, но ледяные тиски удерживали его хвост крепче капкана.

Возбуждённый лёгкой добычей, вальвассор как был босой бросился из комнаты, на ходу скликая слуг и веля седлать коня да брать на свору собак. То-то потешит он залежавшийся в ножнах меч!

Изенгрим что угодно отдал бы сейчас за возможность извлечь хвост из проруби и удрать в близлежащую рощу. Однако всего ценного-то имелось у него, что серая шуба, да и та подточена рубцами. На этот трофей и зарился мессир Констанс, ибо давно уж хотелось ему заполучить полсть из звериной шкуры. Обезумев от страха, Изенгрим тянулся, царапая когтями лёд. Тщетно! Казалось ему, что хвост вот-вот оторвётся: он уж согласен был и на это. Отчётливо услышал Изенгрим, как трубит охотничий рог, как заливаются собаки, и запрыгал ещё яростнее.

— Ренар! Помоги же мне, брат Ренар! — вылетел из его глотки униженный вопль. — Не бросай меня!

Ему ответило лишь эхо из рощи. Изенгрим взвыл уже в другой тональности.

— Чтоб тебе издохнуть, сын грязной суки! Подлый ублюдок! Дай мне только выбраться живым, и я разорву тебя в клочья!

Однако Ренар находился слишком далеко, чтобы слышать эти мольбы и эти угрозы. Не будь поблизости собак, он непременно задержался бы у пруда, но лишь затем, чтобы посмотреть, как Изенгрим выпутается из западни. Лис направлялся домой, где поджидали его возвращения великолепные запечённые угри, от одного вида которых текли слюнки.

А тем временем от усадьбы к волку с гиканьем мчались верхом сам мессир де Гранж и доезжачий с парой борзых на сворке.

— Эй, скорей на помощь волку! Спускай собак! — засвистал мессир. Кони, перемахнув изгородь, несли седоков прямо к добыче. Собаки летели по жнивью, распластавшись в угоне. Потеряв надежду убежать, лишённый даже возможности подняться в полный рост, Изенгрим замер, припав на задние лапы. Шерсть на загривке встала дыбом. Внушительные клыки обнажились в оскале. Сейчас он был страшен как дьявол, этот неукротимый лесной коннетабль. На внушаемый всему собачьему роду страх только и оставалось ему уповать.

— Ату его!

Погоди, разбойник, сейчас ты пропляшешь турдион! Кровь зарезанных телят и задранных овец на тебе, вон она сочится из твоей пасти. Ты ответишь за грехи свои и собратьев. Тушу твою склюют вороны, а шкура ляжет на пол в спальне, чтобы мессиру де Гранж и супруге его не студить босых ног, спускаясь поутру с постели. За густой тёплый мех дадут, пожалуй, до пяти солей**. Вой, Изенгрим, вой в последний раз! Читай волчью молитву!

Псы, жарко дыша, наскакивали на волка, норовя ухватить загривок. К несчастью Изенгрима, в их жилах текла кровь истинных злобачей, бесстрашных перед волками. Они старались сбить его с ног, налетали оба сразу. Изенгрим, ощерив заиндевелую морду, отбивался зубами. Щёлк, щёлк, да всё не мимо! Знала мать-волчица, выкармливая выводок, кого назвать Изенгримом***. Псы отлетали от него, но тут же кидались опять. Изенгрим из последних сил сдерживал их натиск. После проведённой на льду ночи он был слишком слаб, замёрзшее тело плохо слушалось его. Да к тому ж и пленённый в проруби хвост сковывал его движения.

— Смелее, Эсташ! Куси его, Тибо! — подбадривал борзых мессир Констанс. — Ведь это ты, серый дьявол, на прошлой неделе зарезал двух моих овец!

Изенгрим хотел провыть, что вовсе не он совершил вменяемое ему злодеяние. В усадьбе де Гранж поработали ненасытный Примо, его брат, с супругой Эрменгардой. А Изенгрим не охотился на баронских землях, у него свои угодья. Сюда же он пришёл за рыбой, соблазнившись посулами хитреца Ренара, чтоб черти на том свете поджарили его на сковородке. Чтоб те угри встали ему поперёк глотки… Да только когда тут оправдываться, если чуть зазеваешься, ан уж пёсьи зубы впились в бок! От подступившего ужаса горло Изенгрима свело спазмом. Пять солей за его шкуру — много, ой, много. Она будет вся в дырках, когда ловчие добудут её. Три соля, не больше. Нет, пожалуй, два, если без головы и хвоста. Изенгрим совсем пал духом, лапы его подкашивались. Он ляскал зубами, но всё слабее, всё чаще промахиваясь. Несомненно, ощущение близкой победы горячило охотников. Мессир Констанс только выжидал момента, чтобы, обнажив меч, пробиться в самую гущу свары.

Один из псов, что посильнее и опытнее, сбил-таки Изенгрима с ног, вцепился в загривок, прижимая всем своим весом ко льду. Тут же подоспел и второй. Изенгрим сопротивлялся, испытывая поистине адскую боль от пронзивших тело клыков и от едва не отрываемого, запечатанного в толще льда хвоста. Он рычал и скалился, но пёс крепко удерживал его шею, не давая подняться. Волчьи зубы щёлкали вхолостую. А второй пёс рвал его, только клочья летели. Ох, пропадёт меховая полсть мессира де Гранжа! Соль, один соль, большего она не стоит. Терзаемый Изенгрим не выдержал.

— Аййяяаааа! Не надо! — извивался он в невыносимой муке.

— Не на-адоо! — вторило эхо.

Так, должно быть, вопят грешные души в пекле.

Мессир Констанс вздрогнул. Он и не знал, что разрываемый заживо зверь кричит как человек.

— Не надо-о! Оуооо! — не кричал уже, а стонал Изенгрим.

А псы, натешившись, тащили волка каждый к себе, распиная по снегу. Они предоставляли господину вальвассору возможность нанести последний удар. Изенгрим замолк, покорный и беспомощный. Чертыхаясь, мессир Констанс наградил псов чувствительными пинками. Те отскочили, жалобно повизгивая, поджимая хвосты меж лап. Да, согрешили они, изрядно потрепали дичину, но разве же заслужили столь жестокого обращения? Разве их шкуры не исполосованы волчьими клыками? Доезжачий взял собак на сворку. Изенгрим лежал неподвижно. Жёлтые глаза его в последней яростной вспышке уставились на человека. Снова ругнувшись, мессир Констанс сорвал с пояса меч — прямо с ножнами, и принялся навершием разбивать лёд у волчьего хвоста. Летело ледяное крошево, освобождая чистую воду, отпуская пленный хвост. Почувствовав свободу, Изенгрим пополз вперёд, подальше от проруби. Верёвка, до сих пор соединявшая хвост с утопленным в пруду ведром, поволоклась следом.

— Набрал водицы, дурень? — усмехнулся в усы мессир Констанс, отвязав верёвку.

Вот поди скажи кому, что пожалел волка!

— Ну, пошёл прочь!

Изенгриму не потребовалось повторять дважды. Скребнув когтями по льду, он попробовал приподняться. Упал. Попробовал вновь. Всё-таки он был живуч и свиреп, и недаром занимал должность звериного коннетабля. Вторая его попытка увенчалась успехом. С трудом удержавшись на подгибающихся лапах, он поволокся к спасительной роще. Хвост висел как неживой, чужой. Изенгрим его не чувствовал. Едва превозмогая боль, не останавливаясь, чтобы хоть немного зализать раны, он тащился вверх по холму, измышляя самые страшные кары для лиса.

Мессир де Гранж смотрел ему вслед. Видно, придётся отложить мечты о меховой полсти у кровати до другого раза. Волков в лесах нынче водится полно, крестьяне устали жаловаться на их нападки. Добудет другого. А этот, чёрт уж с ним, пускай уходит. То ли жаль его, то ли ещё что. Да и шкура на нём всё равно вся худая была. И соля не стоила.

*Вальвассор — от лат. «вассал вассала», держатель мелкого феода от рыцарей в средневековых Франции и Италии.
**Соль — монета в средневековой Франции, чеканилась из серебра.
***Железный оскал

@темы: фанфик, Изенгрим

---

Известие о дальнейшей судьбе волка Изенгрима

Я честно не планировала это продолжать, но с одного драббла меня не отпустило. И фик растёт.

Название: Известие о дальнейшей судьбе волка Изенгрима
Автор: A-Neo
Фэндом: Роман о Лисе
Персонажи: Изенгрим, Герсента
Рейтинг: R
Жанры: Ангст, Постканон, Средневековье
Размер: Мини
Описание: Рассказ о том, что стало с волком Изенгримом после того, как он оправился от ран, полученных в поединке с Рейнаром.
Примечание: В основном сюжет опирается на более позднюю прозаическую версию, то бишь "Историю хитрого плута лиса Рейнарда", некоторыми деталями отличающуюся от "Романа о Лисе". Однако имя волчицы - Герсента/Грызента - взято из первоисточника (в "Истории..." её зовут Эрсвина).

Какой выход нашёл Изенгрим из создавшегося положения

Изенгрим сызмальства доверял ночной темноте, исправно укрывавшей его как от намеченной добычи, так и от преследователей. А вот лунные ночи он едва выносил. Когда эта круглая, словно головка сыра, и такая же щербатая дрянь высвечивала каждый лист в лесу — это он ещё мог стерпеть. Но полная луна неизменно бередила его заскорузлую душу и заставляла тоскливо содрогаться сердце. Хотелось сесть на задние лапы, вздыбить шерсть на загривке и, вздёрнув вверх морду, излить ей все обиды, коих скопилось немало. А жаловаться он считал занятием, унизительным для волка, если только это не челобитная, с которой он припадал к стопам короля, своего господина. И всё-таки иногда Изенгрим не сдерживался и дремлющую округу оглашал его надрывный полуплач, полустон. Вопль-стенание и вопль-вызов.

И угораздило же его пуститься в путь именно в такую ночь, когда волчье солнце торчит в небе, что твой фонарь! Изенгрим прикусывал губы, подавляя как никогда сильное желание завыть. Одолеваемый соблазном повернуть обратно, он всё-таки шёл вперёд. Дольше откладывать путешествие было нельзя. Ни он сам, ни его супруга, ни детёныши не могут больше оставаться в округе, где всё напоминало Изенгриму о пережитом унижении. По крайней мере до тех пор, покуда жив пройдоха Ренар, волчья лапа не ступит на эти земли. Им двоим давно уж стало слишком тесно в королевстве Нобля, а с мыслью разделаться с обидчиком Изенгрим окончательно распростился. Поэтому он брёл в ночи, то и дело останавливаясь, поджидая подругу и неуклюжий выводок своих волчат. Он уводил их подальше от насмешек и притеснений Ренара. Это было ещё большим бесчестьем, чем оставить неотмщённым оскорбление, но другого выхода Изенгрим не видел.

Он прихрамывал на передние лапы, где недоставало когтей и кровоточили от долгой ходьбы содранные подушечки. Его шкура сплошь покрыта была старыми и свежими рубцами и едва ли уж представляла интерес для скорняка. Одно ухо болталось на хряще, словно у деревенской дворняги. На месте левого глаза зияла едва затянувшаяся рана. У супруги его, почтенной Герсенты, тоже не хватало когтей, но только на задних лапах, а вместо длинного пушистого хвоста остался жалкий обрубок. Всеми этими увечьями, а также прочими неисчислимыми ударами, насилием и позором обязаны они Ренару. Уж слишком опрометчиво они доверялись его льстивым речам, так хорошо игравшим на природной волчьей алчности. Слишком уж уповал Изенгрим на высшую справедливость, бросая перчатку хитроумному лису!

Остановившись в очередной раз перевести дух, Изенгрим повернул голову в ту сторону, где возвышался ненавистный замок Малперту, логовище злейшего врага. Единственный глаз волка мерцал жёлтым зловещим пламенем. Язык вывалился из разверстой пасти, а с клыков капала слюна. Верхняя губа вздёрнулась. Здоровое ухо встало торчком. Всё говорило о терзавшем Изенгрима величайшем неистовстве. В такую пору самое лучшее — взвыть, выплеснув наружу бешеную ярость. Но он не завыл. Лишь только прорычал сдавленно:

— Будь же проклят навеки и ты, подлый негодяй, и твоя гнусная семейка, и твоё мерзкое гнездо, которое ты нагло именуешь замком! Проклят, проклят, проклят! Знай, Ренар, однажды удача изменит тебе и вот тогда я всласть посмеюсь! Чтобы моль проела твой рыжий мех! Чтоб тебе до конца дней твоих питаться одними слизнями да лягушками!

Герсента терпеливо смотрела на него, не решаясь присоединить свой голос к испускаемым мужем проклятиям. Волчата, подобрав хвосты, испуганно жались к её ногам. Они не понимали, зачем отец поднял их в самый глухой час и ведёт по пустынной дороге. Им хотелось снова оказаться в их уютном логове, привалиться к материнскому брюху либо устроить возню, играя с обглоданной бараньей костью. Неопределённость страшила их.

Неизвестно, сколько бы ещё разорялся распалившийся Изенгрим, если бы луна не зашла за облако. Темнота остудила его. Вволю набранившись, Изенгрим восстановил сбившееся дыхание и повернулся к своему семейству.

— Ничего, — сказал он им, сглотнув, — я достаточно силён, да и привилегия добывать баранье мясо, дарованная королём, нашим господином, остаётся за нами. Мы ещё себя покажем! А сейчас за мной! Нам надо покрыть хотя бы пару лье до рассвета.

Вновь заняв место во главе маленькой стаи, Изенгрим припустил по дороге. Он рассчитывал добраться до Арденн, где Брюн, давний товарищ по несчастьям, несомненно, предоставит им приют. А там, восстановив силы, он поведёт семейство дальше. Ведь леса везде густы, овцы тучны, а ям под вывороченными бурей корнями и расселин меж камнями полным-полно. Вот только бы отыскать на земле такой край, где нет, совсем нет лисиц!

О том, как волчица Герсента добивалась своего

И так шли волки ещё час и другой по залитой лунным светом дороге, держа путь в Арденны. Продвигались они, увы, не так быстро, как бы того хотелось отцу семейства: давали о себе знать едва залеченные раны. Останавливаясь, чтобы подождать отстающих домочадцев, Изенгрим заодно зализывал сбитые в кровь подушечки лап. Кроме того, волчата совсем утомились, непривычные к дальним путешествиям ноги их гудели и заплетались. Они наперебой принялись хныкать и жаловаться отцу с матерью.

— Я устал!

— Я хочу домой!

— Зачем мы ушли из дома?

— Я продрог до костей!

— Я боюсь, как бы сова не утащила меня!

— Ну-ка, лентяи, выше головы! Волчата вы или черепахи? — торопил их Изенгрим, всё чуявший в опасной близости замок Малперту. Опасался он и погони, которую по наущению Ренара непременно пошлёт за ними король, когда их бегство обнаружат. Ведь лис, как и Изенгрим, терпеть не мог несведённых счетов. Волк явственно ощущал пеньковую петлю, охватившую шею, и сие неприятное видение гнало его вперёд. Что касается почтенной госпожи Герсенты, то у неё от усталости слипались глаза, а в голодном брюхе стоял трезвон как на светлую Пасху. Поэтому она предпочла поддержать капризничающий выводок.

— Ох, взгляни, муж мой, — завела волчица тревожную песню, — наши дети едва держатся на ногах и отстают так, что мне приходится постоянно подгонять их. Чего доброго, мы растеряем их всех по дороге.

С этими словами она так сладко зевнула, что не оставалось сомнений в её горячем желании вздремнуть вместо того, чтобы сократить расстояние до заветных Арденн.

Изенгрим чувствовал себя способным проскакать ещё, по крайней мере, с половину лье, но вид измученного переходом семейства заставил его проявить смирение. Да к тому же и луна нервировала его. Почудилось ему на миг, как сузился на жёлтом диске вертикальный чёрный зрачок. Стая свернула с обочины, углубившись в чащу. Там Изенгрим быстро отыскал то, что послужило бы им убежищем до следующего вечера: яму под корнями поваленного ураганом дерева. Нора, однако, оказалась слишком мала, чтобы вместить двух взрослых волков и семерых волченят, поэтому Изенгрим решил её расширить. Бедолага в ту минуту совсем позабыл, что на передних лапах его нет когтей: их содрали вместе с кожей по приказу короля, когда Ренару понадобились сапожки для мнимого паломничества в Иерусалим. С остервенением скрёб он землю, а земле-то от его усилий был один лишь чёс, вглубь же он не продвинулся ни на дюйм. Тогда Герсента, оттеснив супруга, сама принялась за дело, да так рьяно, что вскоре нора стала вполне пригодной для отдыха. Там беглецы все и улеглись безо всякой подстилки, тесно прижавшись друг к другу и так были утомлены, что сразу же и заснули. А когда пробудились, солнце стояло в небе уже высоко.

Надобно заметить, что весь изенгримов род вплоть до девятого колена, а, может, и дальше, обладал существенным недостатком: отменным аппетитом. Воистину, волку, равно как его супруге и детёнышам, весьма трудно было досыта набить желудки. А они пустовали со вчерашнего дня! И, конечно, волчата вновь завыли на все лады, махая хвостами, требуя себе пищи. Ведь они уже перестали лакомиться материнским молоком, и хотелось им отведать мяса. Их просьбы надрывали родительские сердца, безжалостные к любым другим мольбам. Тем паче родители сами помышляли, как бы заморить червячка.

— Ты видишь, добрый супруг мой, как мы все несчастны. Животы наши присохнут к хребтам, если ты сейчас не пойдёшь и не раздобудешь съестного, — озвучила общую мысль Герсента. Глаза волчицы жадно сверкали от голода. Скулящие волчата крутились подле неё и она поочерёдно вылизывала им мордочки, чтобы хоть как-то утешить.

Изенгрим покачал головой, отчего повреждённое ухо приподнялось и снова повисло.

— Мы по-прежнему в землях Нобля, а положение наше слишком шатко, — ответил он супруге. — Стоит нам подождать с охотой, пока мы не доберёмся до арденнских лесов…

Возмущённые вопли прервали его мудрые речи.

— Не прикажете ли нам ловить лягушек, мессир Изенгрим, чтобы ими насытиться? — оскалилась сварливая Герсента. — Либо велите нам до тех пор грызть древесную кору?

Выругавшись, Изенгрим отвесил супруге затрещину, что не только не заставило её умолкнуть, но наоборот возымело обратное действие. Госпожа Герсента, прекрасно зная, как заставить мужа плясать под свою дудку, взвизгнула ещё пронзительнее и принялась перечислять свои беды, демонстрируя куцый хвост и покалеченные лапы. Она и сама пошла бы на охоту, кабы достопочтенный супруг не вздумал обременить её многочисленным потомством. И так старательно она роптала на судьбу, так сводило судорогой пустой желудок Изенгрима, что алчность взяла верх над осторожностью. Волк потянулся, разминая мышцы. Затем он наставил нос по ветру, вынюхивая добычу. Оставив детей под охраной Герсенты коротать день в норе под корнями, он отправился на охоту.

Как Изенгрим охотился

Изенгрим, прихрамывая, рыскал по лесу. Ноздри его щекотал соблазнительный запах живых существ, населявших здешние норы и деревья, отчего аппетит разыгрывался всё сильнее. Ему захотелось просто сунуть морду в первую попавшуюся нору и вытащить на свет божий её обитателя. Однако Изенгрим вовремя припомнил, что так делать нельзя: уж этот урок он усвоил-таки в совместных проделках с Ренаром-лисом. Недаром у него висело одно ухо, а морду пересекали разнообразные шрамы: такую цену пришлось ему заплатить за обучение. Изенгрим призадумался. Ветер доносил до него запах оленя. На пару с Герсентой он одолел бы такую дичь, но тогда их волчата оставались без присмотра в незнакомом месте. С сожалением волк отверг мечты об оленине. Искушённому разбойнику, коим являлся Изенгрим, не составляло труда задавить кролика или разорить птичье гнездо. О пище подобного рода он имел обыкновение говорить: «Передние зубы не успели распробовать, а задним совсем ничего не перепало». Ему и одному мало, а если делить на каждого члена семьи, то всем достанутся жалкие крохи. Разумеется, и это лучше, чем совсем ничего. Однако Изенгрим помнил, что всё ещё находится во владениях льва Нобля, а, значит, остаётся его вассалом. Вести об удачной охоте достигнут львиных ушей и господин поймёт, в каком направлении подались беглецы.

Безопаснее наловить рыбы. Они-то молчат. Решив так, волк направился к ручью. Некоторое время он, облизываясь, наблюдал, как снуют в воде гибкие серебристые тельца. Нет, он наученный горьким опытом, не попадётся на ту же удочку, что бедная Герсента. Он станет рыбачить как Ренар. Ведь у вёрткого лиса как-то получалось хватать рыб пастью. К несчастью, волку недоставало необходимых для столь кропотливого занятия терпения и сноровки. Он без толку бросался в воду, поднимал тучу брызг, взбаламутил ручей, а могучие челюсти его щёлкали впустую. Они захватывали только ил и камешки со дна. Исплевавшись и окончательно распугав всю рыбу, рассерженный Изенгрим выбрался на берег. Отощавшие бока его ходили ходуном. С мокрой шерсти стекала вода. Убедившись, что рыболов из него неважный, опозоренный Изенгрим отправился дальше. Тонкий нюх, с успехом компенсирующий отсутствие глаза, подсказал ему, где искать следующую жертву.

На поляне в устланной травой ямке устроила гнездо беспечная Авелин, супруга лесного жаворонка. Она высиживала яйца и ведать не ведала, что к ней, припадая животом к земле, крадётся сама смерть. Всего в одном туазе от выбранной цели Изенгрим замер. Он совсем распластался, прижал здоровое ухо, напружинил задние лапы для прыжка. Чего проще: в гигантском скачке взмыть в воздух, обрушиться на замечтавшуюся Авелин, махом проглотить вместе с перьями. А потом раздавить на языке серые в крапинку яичные скорлупки, да выпить содержимое. Закуска зряшная, но хотя бы приглушит голодную резь в пустом брюхе. Кто узнает? Где свидетели вероломного нападения? Пускай после безутешный муж-жаворонок винит кого угодно. Нечего вить гнёзда на земле, когда столько зверей бродит по лесу! Изенгрим перекусит, наестся один. И… эта мысль его остановила.

Он вспомнил, как лежал на соломенной подстилке, обесчещенный и израненный после поединка с Ренаром. Верная Герсента, примостившись рядом, вылизывала ему морду, особое внимание уделяя той стороне, где отсутствовал вырванный Ренаром глаз. А ведь Изенгрим считал, что к нему, вывалянному в грязи, осквернённому, не сумевшему отстоять собственную и женину честь, ей и приближаться будет противно. Осторожные касания её мягкого языка немного притупляли его боль. Сейчас же он помышлял вкусить пищи, пока голодали самые дорогие для него существа. Изенгрим задрожал всем телом. Снявшись с места, он бесшумно обошёл Авелин по кругу, убираясь прочь. Впервые в жизни он ушёл, не тронув просившуюся в пасть добычу.

Полон мрачных раздумий, волк выбрался из чащи и, озираясь, бежал по дороге, пока не достиг пастбища. Вид отары, щиплющей траву, приободрил Изенгрима. Много раз доводилось ему резать овец и это жестокое искусство он знал в совершенстве. Пользуясь непреложным правом, а также крепким сном пастуха, он приготовился молниеносно выскочить из засады, рвануть за горло овцу, закинуть тушу на спину и унести на прокорм семье. Но и тут его постигла неудача. Отару стерёг не один пастух. Компанию ему составлял откормленный волкодав ростом с самого Изенгрима. Прежде, чем кинуться на овец, волку предстояло схватиться с псом, а он, недавно поверженный лисом, не чувствовал для этого достаточно сил.

— Ба! Ты, кажется, заблудился, серый брат? — усмехнулся пёс, выразительно приподняв губу, чтобы незваный гость оценил, сколь огромны клыки. Изенгрим оценил и представил, как они впиваются ему в шею. Зрелище выходило так себе. — Не жарко ли тебе в шубе? Так я живо помогу тебе раздеться!

— На что тебе моя шкура? — огрызнулся Изенгрим, демонстрируя собственные клыки, ничуть не уступавшие по величине зубам соперника. — Она вся в рубцах. Не подымай шума и позволь мне взять всего одну овцу, чтобы наелись детишки, коих у меня семь. От такой утраты, клянусь, отара твоя не обеднеет!

Волкодав всё норовил обойти Изенгрима слева, там, где не было глаза, поэтому волку приходилось поворачиваться, чтобы не упускать противника из поля зрения. Пёс же таким манером вынуждал его отступать от отары. Овцы, оставив в покое траву, все как одна подняли головы, уставившись на противников. Они крепко верили в силу пастуха и не питали ни капли страха. Слишком уж тощ и жалок казался им Изенгрим. Он и на настоящего волка по их мнению не походил: у путных лесных разбойников оба уха торчком, а не висят, точно у щенка. Меж тем пёс, готовый разразиться оглушительным лаем, теснил приплясывающего, крутящегося как уж противника.

— С какой радости, бродяга, я должен разрешить тебе красть моих овец? Ступай восвояси, не то я подыму пастуха и ты отведаешь кнута. Но сначала я оставлю несколько новых меток на твоей рябой шкуре!

Пёс, этот вонючий предатель волчьего рода, гнал Изенгрима от близкой цели, открыто насмехался над ним. Такого волк снести не смог — да и никакой честный волк на его месте не утерпел бы. Кровь от ярости вскипела в его жилах. Лапы царапали землю, вырывая с корнем траву. Шерсть вздыбилась. Единственный глаз победоносно засверкал.

— Сейчас, мерзавец, ты узнаешь, почему меня зовут Железный оскал*! — взревел он, кинувшись на волкодава, метя прямо в горло. Густой меховой воротник спас своего обладателя от неминуемой гибели, к тому же волкодав оказался силён и проворен. Волчьим зубам не удалось разорвать жилу на пёсьей шее и тем разом решить исход поединка. Рыча и визжа, сцепившиеся соперники катались по траве, кусая, царапая, оскорбляя друг друга. Изенгрим был опытнее в подобных стычках, но у пса имелось неоспоримое преимущество. Оба его глаза, а также все когти сохранялись в целости, тогда как волку приходилось щадить передние лапы — раны на них могли опять открыться. Он-то, конечно, молотил ими, да только псу такие удары причиняли вреда не больше, чем слону бамбуковая палка.

Овцы блеяли, подбадривая пса, их покровителя. И уж если издаваемые дерущимися адские звуки не достигли слуха нерадивого пастыря, то блеяние разбудило его наверняка. Вскочив, пастух мигом смекнул, в чём дело, и, схватив кнут, а также крича во всё горло, бросился на подмогу товарищу.

— Ату его, Ашиль, ату!

Обезумевший Изенгрим вырвался, оставив псу на память изрядный клок серой шерсти. Жестоко искусанный, на трёх ногах поскакал он прочь с пастбища, утешаясь тем, что сумел знатно потрепать противника. Вслед ему неслось улюлюканье. Кое-как добравшись до спасительной кромки леса, он рухнул на землю и долго лежал, вытянувшись в струну, тяжело дыша, не в состоянии даже махнуть хвостом, чтобы отогнать мух. Немного оправившись, он лёг поудобнее, дабы заняться учинёнными волкодавом повреждениями. Бесспорно, удача окончательно отвернулась от него! Зализывая раны, Изенгрим думал о нелёгкой волчьей доле и о голодной семье, оставленной в норе под корнями. Верно, волчата пищат сейчас, все семеро, тычутся мордами в материнские сосцы, где уж нет для них молока. Возможно, Герсента, отчаявшись дождаться мужа, сама ушла добывать пропитание. Волченята, предоставленные сами себе, выбрались из убежища… А он, презренный, валяется в кустах, не в силах принести семье даже крошку пищи. Рявкнув от осознания собственного ничтожества, Изенгрим вскочил на ноги. Изувеченная волкодавом лапа отозвалась болью, но он не обратил на неё внимания.

— Пусть меня заклеймят позором на веки вечные, — решил он, — если я не добуду еду до заката!

*Значение имени Изенгрим. Бытует также трактовка «Железный шлем», "Тот, кто с железным забралом". Намёк на рыцарей.

О том, как Изенгрим сделался паломником

Ковыляя по обочине на трёх лапах, а левую переднюю сберегая на весу, Изенгрим размышлял, как бы незаметно пробраться в деревню. Дело в том, что их с Ренаром вылазки совершались обычно по ночам, сейчас же стоял день. Те, кто не занят полевыми работами, наверняка сидят по домам, оберегая добро от чужих посягательств. Изенгрим содрогнулся, припомнив, как громко бранятся хозяева, заставая его на месте преступления: как и всякий зверь, он не выносил шума. И лаз под изгородью повреждёнными лапами тоже не подроешь! Изенгрим готов был испустить вопль досады на то, как удружил ему Ренар-лис, когда внимание его привлёк недавно оставленный человеком след. Занятый раздумьями, он совсем было пропустил его и укорил себя за такую беспечность. Осенённый покуда неясной ещё мыслью, волк пустился вдогонку и вскоре настиг путника. Спиной прислонившись к растущей у дороги сосне, тот сидел, вытянув ноги, и отдыхал, а прежде шёл туда же, куда стремился Изенгрим.

Заметив большого зверя, человек вскочил с грозным видом, подняв с земли посох. Но всё же он, пусть и с оружием в руках, был здесь один, а волк доведён голодными спазмами до отчаяния. Изенгрим твёрдо вознамерился свести с путником знакомство покороче. Он видел теперь, что, кроме котомки, взять с него нечего, однако его заинтересовал плащ с нашитыми на нём ракушками. Изенгрим уселся на хвост, отсалютовав страннику передними лапами. Такое не столь почтительное, сколь потешное приветствие, а также заломленное ухо вкупе с набившимися в шерсть соринками делали его совсем не страшным, усыпляя бдительность жертвы. Этого-то пройдохе и было надо.

— Доброй дороги тебе, странник! — пробасил он, растянув в улыбке уголки пасти и свесив язык меж зубов. — Откуда у тебя столь причудливый плащ и зачем на нём пришиты ракушки? Вот всё, что мне от тебя нужно.

— И вам всего хорошего, сударь, не имею чести знать вашего имени, — отозвался путник, не выпуская, однако, посох.

— Я коннетабль его величества льва Нобля, владыки зверей, да пребудет он в добром здравии, — поспешил ответить разбойник. Того, что он давно уже бывший коннетабль, он предпочёл не уточнять. — Так что ракушки?

— Я возвращаюсь из Сантьяго-де-Компостела, куда ходил поклониться могиле святого Иакова, — торжественно отвечал путник. — Ракушки, знак паломников, свидетельствуют, что я действительно там был, ибо водятся они лишь в тех благословенных краях.

Изенгрим приподнялся и по-собачьи замахал хвостом. Мысли его заработали скорее.

— И ты держишь путь вон в ту деревню?

— Да, в ту деревню.

И тут мнимый коннетабль облизнулся, да с таким явно выписанным на морде коварством, что уж ни у кого бы не возникло сомнений в нечистоплотности его намерений.

— И ты пойдёшь туда, о пилигрим, － заявил он, － но прежде одолжишь мне свой чудный плащ. Клянусь головой, мне он сейчас нужнее, чем тебе!

Паломник, однако не для того стаптывал башмаки и сбивал ноги, преодолевая сотни лье, чтобы подчиниться первому встречному проходимцу.

— Вот ещё! Я и за тысячу турских ливров не расстанусь с ним. Плащ этот оберегает меня от самой Галисии и ты его не получишь!

— А я говорю — одолжишь! — рявкнул выведенный из терпения Изенгрим. Отринув ласковые уловки, он прибег к давно знакомой грубой силе. В один прыжок очутился он подле пилигрима и вцепился в полу злополучного плаща. — Отдай по-хорошему! — рычал он сквозь зубы.

Волк тянул к себе, паломник — к себе. Ткань жалобно трещала, угрожая порваться и не достаться никому из спорщиков. Бедный пилигрим орудовал посохом, но он-то был всего один, а чтобы отогнать сейчас Изенгрима, потребовался бы по меньшей мере десяток лесорубов с дубинками. Его бокам, продублённым, точно воинский барабан, удары посоха были что горох о стену. Злополучный плащ слетел с плеч путника, очутившись в волчьей пасти. Потеряв равновесие, враги не удержались на ногах. Ограбленный пилигрим остался сидеть под сосной, горько оплакивая потерю. Изенгрим же подхватился и пустился наутёк, унося, как победное знамя, галисийский трофей. И так закончилась бесславная схватка за плащ с ракушками. Изенгрим, отяготив свою душу ещё одним грехом, не испытывал ни малейшего угрызения совести. Да и не до сожалений было ему в ту минуту. Он нёсся галопом, превозмогая боль в покалеченной лапе. Мерою времени он располагал не такой уж и большой.

Достигнув деревни, волк накинул плащ как полагается, поднялся на задние лапы и забарабанил передними в ворота дома старосты. Он знал: чем добротнее строение, тем жирнее куски припрятаны в кладовках да погребах. Впрочем, тем злее и хозяева. Выйдя самолично на стук, староста весьма удивился, завидев странного гостя. Изенгрим отвесил низкий поклон, напустив на себя вид самый смиренный. Хвост его подметал пыль у ворот.

— Вижу, ты прибыл издалека, почтенный пилигрим! — воскликнул староста.

— Издалека, и сапоги мои совсем сносились, — проскулил Изенгрим, тяжело дыша, демонстрируя ободранные лапы.

— Ты идёшь из самой Компостелы?

— Да. Знай, я был гнусным разбойником и ходил каяться в своих прегрешениях на могиле святого Иакова. Такую епитимью возложил на меня священник. Теперь же я возвращаюсь в родные леса. Мне ничего не нужно, добрый человек, только позволь мне отдохнуть в тени под навесом в твоём дворе!

Совершенно очарованный этой неуклюжей ложью, староста немедля согласился предоставить измученному путнику приют. Галисийские ракушки застили ему глаза. Так плащ послужил волку и пропуском, и индульгенцией. Старосте очень хотелось расспросить гостя о странствиях и накормить обедом, но Изенгрим, сославшись на крайнюю усталость, вытянулся в тени под навесом.

— Когда я отдохну, я всё расскажу тебе, добрый человек! — промолвил он, нарочито широко зевнул и сделал вид, будто спит. Староста ушёл в дом. Изенгрим тут же открыл глаз и навострил ухо. Свинья, хрюкавшая в хлеву, и куры, рывшиеся в навозной куче, не могли помешать ему свершить задуманное. Следовало действовать немедленно, покуда не вышел во двор хозяин, его домочадцы или батраки. Или, того хуже, не появилась собака. Изенгрим прекрасно помнил, как пробрался однажды в дом, дабы стянуть вьеллу, да не приметил дрыхнувшего у очага пса. Ох и трёпку он получил тогда! На его счастье на сей раз пёс отсутствовал.

Изенгрим прошмыгнул в кладовую, где рачительная хозяйка недавно подвесила к балке копчёный свиной окорок. Соблазнительный запах ударил в ноздри волка. Голова его закружилась, пасть мигом наполнилась слюной. Изенгрим подскочил и как кошка повис на окороке, охватив передними лапами, раскачиваясь подобно маятнику. От производимых им действий бечева, удерживающая окорок, порвалась, и вор вместе с добычей шлёпнулся на пол. Не мешкая, Изенгрим ухватил мясо и ринулся в бега. Ворота, к несчастью, были уже заперты. Куры всполошились, обсуждая происшествие. И так громко квохтали они, что хозяева не утерпели и вышли взглянуть, что поделывает галисийский странник. Открылось же их взорам позорное дело, совсем не подобающее носителю плаща с ракушками. Изенгрим, этот ненасытный вор, разорил их припасы и уж тщился отворить засов. Хозяева принялись громко укорять грабителя, напоминая о епитимии. Изенгриму некогда было им отвечать, да и занятая пасть не давала вымолвить слова. Он слышал поднявшийся в деревне собачий лай и лихорадочно искал пути отхода. Он хорошо знал, что сейчас будет: сбегутся крестьяне с дрекольём и намнут его многострадальные бока. Только уж на сей раз в переделку он угодил без участия Ренара.

Староста меж тем приближался с палкой от метлы. Ощетинившийся Изенгрим прижался задом к изгороди. Готов он был сдаться и снести положенные побои, но вспомнил вдруг о Герсенте и волчатах. И тогда произошло событие, которое много дней кряду вспоминали очевидцы. Изенгрим сорвался с места, преодолел двор, взметнул тело в воздух, совершив прыжок, сделавший честь лучшему из прыгунов. Он и сам не успел понять, как оставил ограду позади. Теперь уж никакая сила на свете не могла отобрать у него добычу. Изенгрим нёсся, не помня себя, и развил такую прыть, что в ушах его засвистал ветер. Даже больные лапы не останавливали его. Со стороны зрелище выглядело забавным, лишь только преследуемый волк ничего весёлого для себя не видел. Сердце его едва не выскакивало из груди. Плащ, опозоренный воровством, трепался за спиной.

Компостельский паломник, всё не терявший надежды заполучить обратно украденное, видел тот великий бег звериного коннетабля. Он на беду свою преградил путь Изенгриму. Тот не успел ни сбавить скорость, ни обогнуть препятствие, а только головой, как тараном, ударил храбреца. Оба в очередной раз оказались повержены в дорожный прах, где возились, свившись в живой клубок. Волк по-прежнему цеплялся за окорок, а паломник схватился за плащ. Теперь уж игра в перетягивание галисийской реликвии окончилась в его пользу. Изенгрим, избавленный от облачения, понёсся дальше и не останавливался, покуда не достиг норы, где ожидала его возвращения прожорливая семья. Только там он со стоном рухнул, как подкошенный. Дыхание с хрипом вырывалось из груди его.

Поскольку день уже клонился к вечеру, а в волчьих пастях и крошки не побывало, Герсента встретила мужа не в лучшем расположении духа. Она ведь весь день только тем и занималась, что успокаивала плачущих детишек, покуда супруг бродил невесть где. Принесённый Изенгримом окорок оборвал на полуслове гневную тираду. Волки, не вдаваясь в расспросы, сообща набросились на пищу и в минуту её прикончили, оставив только тщательно обглоданную кость. Когда утихомирившиеся волчата затеяли игру, отнимая друг у друга кость, пришедшая в душевное равновесие Герсента занялась приведением в порядок боевых отметин Изенгрима. Тот, весьма довольный таким поворотом, позабыл о своих страданиях. Окончательно оправившись, он обратился к супруге с ответными нежностями. Герсенте его заигрывания пришлись по нраву и таким образом примирение между супругами было достигнуто окончательно.

@темы: фанфик