Передайте от меня привет Бродвею, когда попадёте на него.
Сначала называлось "Стеклянные бусы", пока я не вспомнила, что одни "Стеклянные" в названии фика у меня уже есть и переправила. Работа по неуловимому фендому для меня непривычна в том плане, что по НМ я пишу либо об Овечкине, либо от его лица, а тут он даже не упоминается.
Название: Красные бусы
Автор: A-Neo
Фэндом: Неуловимые мстители
Персонажи: Ксанка Щусь
Рейтинг: PG-13
Жанры: Пропущенная сцена
Предупреждения: Нехронологическое повествование
Размер: Драббл
Описание: Ксанка не выбросила бусы, которые подарил ей Сидор Лютый. Она сохранила их, сама не зная, зачем.
Бусы были из красного стекляруса, таким грош цена в базарный день. Они пылились на дне шкатулки вместе с прочими безделушками. Ксения Ивановна Цыганкова изредка взвешивала их на ладони, собираясь выбросить, но всякий раз, вздыхая, убирала на прежнее место. Ксения Ивановна и дорогих украшений не носила, считая серьги, кольца и прочие ожерелья мещанством, а эти бусы – безвкусные, броские, не любила в особенности. Слишком уж о многом они напоминали.
Злейший враг, убийца её отца с глумливой ухмылкой надел их на её шею в трактире, где гуляли пьяные бандиты.
- Не забижают? – приторно-ласково спросил, тряхнув лихим чубом. Должно быть, калёными щипцами подвивал перед зеркальцем, наводил форс.
- Нет, что вы, дядь Сидор, - смиренно ответила она, притворяясь несмышлёной дурочкой.
Что до "забижать", то её в трактире и вправду никто не трогал. То ли атаман дал указание лап к сиротинке не тянуть, то ли по какой другой причине, но бурнаши к ней не приставали. А если бы и попробовали, то она б сумела дать отпор. Не напрасно осваивала приёмы французской борьбы из потрёпанной Валеркиной книжки.
- А я тебе гостинчик привёз, - продолжал, паясничая, атаман и протянул на раскрытой ладони те самые красные бусики. – Нравится?
Какая-нибудь недалёкая девка, возможно, пришла бы в восторг от подобного подношения, но Ксанка прохладно относилась ко всякого рода девчачьим цацкам. А здесь и вовсе дарил враг. Тут в самый раз гордо высказать "дяде Сидору" в наглую его рожу всю правду-матку. Но игру в дурочку, благодарную за то, что пригрел атаман сиротинку, пристроил к месту, следовало продолжать, поэтому Ксанка, широко улыбнувшись, блестя глазами, с придыханием ответила:
- Очень!
Поскольку руки девчонки заняты были подносом, Сидор Лютый самолично накинул на неё украшение.
- Носи на здоровье!
- Спасибочки за гостинец! – дурашливо осклабилась она, чуть склонив голову, в душе желая послать благодетеля на все четыре стороны, сорвать, растоптать его подарочек. Проклятые бусы жгли ей шею, словно не стекляшки, а угольки нанизал на нитку неведомый умелец.
По правде говоря, ей ещё никогда ничего не дарили, особенно посторонние взрослые мужчины и вместе с ненавистью она ощутила не то стыд, не то радость. Ксанка озлилась: неладно вышло. Прятала-прятала девчоночью натуру, а та стойкая оказалась, взяла да вылезла. Как-то так нечаянно вышло, что сразу не выбросила бусы – не до того стало в суматохе, потом позабыла о них и машинально сунула в карман, вот они и сохранились. Яша, наверное, даже не знает, что она их сберегла.
За стеклянными бусинками вставал жестокий, голодный двадцатый год, пылала станица, жалобно трубили коровы, которых бандиты гнали из родных хлевов, набросив на рога верёвку, голосили бабы, щёлкали, подобно хлысту, винтовочные выстрелы. Широкоплечий человек в матросской тельняшке, рваной и окровавленной, плевал в лицо атаману, и чумазая, по-мальчишески стриженая девчонка кричала, глотая слёзы:
- Батя-а!
Но наравне с этим горьким, дымным, полным опасностей временем в памяти проступало и нечто иное. Это были дни её юности, полные надежд на новую, лучшую жизнь, когда всё, что делали она, её друзья и отец, казалось единственно правильным. Ксения Ивановна сквозь годы видела себя босоногой девочкой в линялом платьишке, с вечными цыпками на руках от работы, закалённую в стычках между казачатами и ребятами из иногородних. И коса у неё тогда была знатная, до пояса. Мать часто хворала, поэтому все заботы о доме, единственной коровёнке и жалком огородишке легли на её с братом плечи. Заманчивые идеи о равенстве и братстве, принесённые отцом с фронта, будоражили Ксанкино воображение. Год шёл тысяча девятьсот восемнадцатый от Рождества Христова. В округе, опьянённой вседозволенностью, объявилась пропасть всяких батек и атаманов, провозглашавших себя властью, Красную гвардию побивала Белая, а отец, твёрдо решив сражаться за власть рабочих и крестьян, сколачивал собственный отряд.
В отряд тятька брать её не хотел. Он и Даньку-то поначалу собирался оставить в Збруевке. Но Ксанка, проявив настойчивость, упросила строгого родителя. Мать к тому времени навсегда успокоилась под крестом на старом погосте, хата непоправимо покосилась, а корову свели на ярмарку. Больше в станице девчонку ничто не держало. Последним аргументом стали волосы, решительно остриженные острыми овечьими ножницами. Батя так и ахнул, когда дочь явилась, демонстративно крутя отрезанную косу, но в отряд принять согласился наравне с братом. Назваться повелел Стёпкой.
Никто, кроме отца и Даньки, не знал, что она девчонка. Ксанка берегла свой секрет и от бойцов, и от прибившегося к ним цыганёнка Яшки, и от питерского гимназиста Валерки, отставшего от родных при налёте банды на поезд. Всё ей казалось, что иначе осмеют, выгонят, а если нет, так ничего серьёзного не доверят. А ей хотелось настоящих дел, чтобы ни в чём не уступать мальчишкам, жаждалось строить новую жизнь, где никто не обзовёт её с Данькой голытьбой. Только новая жизнь всё никак не наступала, да и старая становилась день ото дня хуже.
Тяжело ей далось перевоплощение в парнишку. Попервости не хватало косы, голова казалась лёгкой, как пушинка, непослушные колючие вихры торчали во все стороны. Потом-то привыклось, даже после окончания войны Ксения Ивановна носила короткие стрижки. С серой сатиновой косовороткой и портками, метущими пыль бахромой на штанинах, дело пошло уже легче. В мальчишечьей одежде, не сковывающей движения, до поры до времени скрывающей природные девичьи выпуклости, оказалось куда удобней скакать верхом, бороться и взбираться на деревья да деревенские плетни. Куда сложнее было вести себя по-мальчишески. Ксанка старательно ходила вразвалочку, подражая отцу, цвиркала слюной сквозь зубы, растирая плевок босой пяткой. Вот ругаться солёными словечками не научилась, и уши её горели, когда ругались другие. С мытьём обстояло ещё сложнее. Ксанка вставала ни свет ни заря, обливалась, пока никто не видит, ледяной колодезной водой, торопливо натягивая одежду на дрожащее, покрытое мурашками тело. На реке уходила подальше в заросли, либо, чтобы не навлекать лишних подозрений, сидела на берегу, будто не умея плавать, отводя глаза от купающихся нагишом бойцов.
И всё ей мнилось, что друзья раскрыли её секрет и лишь из деликатности о том не говорят. Но ведь недаром известно: чего боишься – то и случается. Ксанкина тайна стала явью, но это произошло уже после того, как их отряд наголову разбила повстанческая армия атамана Бурнаша и осталось от него всего-то четверо: брат с сестрой, цыганёнок и гимназист, скрывшиеся в камышовых зарослях.
Ксения Ивановна всегда смущалась, воскрешая тот день, когда её подвела бдительность. Тогда она, поднявшись пораньше, осторожно, опасаясь разбудить спящих ребят, выбралась из шалаша и направилась на реку. Раздевшись, зашла в воду, подрагивая от утренней прохлады, плескала на себя пригоршни воды, и, наконец, саженками поплыла на середину реки. Тут-то её и застал Яшка, спустившийся напоить коня. Цыган застыл в изумлении сначала от того, что Стёпка, как оказалось, ещё как умеет плавать, потом от того, что Стёпка-то вовсе и не Стёпка. Ксанка слишком поздно заметила непрошеного наблюдателя. Ойкнув, она присела на мелководье, прикрыв руками грудь. Ошеломлённый Яшка словно прирос к берегу, тараща ошалелые глаза.
- Отвернись, чего уставился, - сказала она, едва ворочая непослушным языком.
После того случая скрываться больше не имело смысла. Данька порывался отправить сестру в Збруевку к тётке Дарье, которая жалела ребят и иногда подкармливала. Однако Ксанка и тут заупрямилась. После всего, чем она пожертвовала, что перенесла наравне со всеми, уходить попросту некуда и незачем. Ребята, против ожидания, её поддержали. Яшке она приглянулась, а Валерка, погружённый в фантазии, загорелся идеей сделать из неё разведчицу. Ксанке, приставленной к кашеварству, задумка пришлась по душе: теперь и она сможет, не уступая друзьям, мстить поганым бурнашам.
- Я тебя научу борьбе, - пообещал гимназист, поправив сползшие на нос очки.
Ксанка, боровшаяся за правое дело третий год кряду, непонимающе хмыкнула.
- Да не такой борьбе! То есть… - запутался долговязый Валерка. – То есть бороться за будущее без угнетателей, конечно, тоже надо, но это другая борьба. Вроде драки.
Ксанка сплюнула. Драться она умела превосходно, не хуже мальчишек, что не раз доказывала. А тут какой-то щуплый хлопец, которого ей ничего не стоит уложить на обе лопатки, станет учить её махать кулаками! Валерка терпеливо объяснил, показывая книжку, в которой нарисованы были сплетённые в схватке спортсмены в чёрных трико, какая такая есть французская борьба, она же греко-римская.
- А, это как в цирке! – вспомнила Ксанка представление бродячей труппы, некогда заехавшей в их станицу. Лоснящийся от пота борец в таком же чёрном трико, облегающем фигуру, перекатывал под кожей стальные бугры мышц, приглашал желающих на поединок. Антрепренер, казавшийся на фоне артиста ничтожной букашкой, заманивал станичных силачей, суля десять целковых тому, кто сумеет одолеть циркача за три минуты. Первого смельчака, соблазнившегося наградой, борец хитрой подсечкой уложил спиной в станичную пыль через десять секунд. Второй претендент, кузнец, играючи ломавший подковы, продержался чуть дольше, но и он потерпел сокрушительное поражение. Больше охотников не нашлось, назавтра цирк уехал, а посрамленный кузнец принялся усердно тренироваться, выжимая тяжести. Видимо, надеялся когда-нибудь взять реванш.
- Вроде того, - подтвердил довольный гимназист.
Буржуйская борьба Ксанке понравилась. Вскоре она овладела основными приёмами, поэтому бурнашам, подстерегшим девчонку у тётки Дарьи, пришлось немало повозиться, чтобы её скрутить.
Ксения Ивановна грустно покачала головой. Многое из того, за что они тогда сражались, не щадя ни себя, ни врага, не сбылось, многое пошло не так, как мечталось вечерами у костров под бодрые песни, как расписывали брошюры и яркие плакаты. Мировой пожар раздуть не получилось. Но прошлое, уходящее всё дальше и дальше, по-прежнему щемило сердце сладкой грустью по тем временам, когда она была молода, мысли чисты и ясны, когда другу верили, как себе, когда четыре всадника скакали по степи навстречу багровому восходу. Вздохнув, Ксения Ивановна убрала бусы в шкатулку, пообещав в следующий раз точно их выбросить и понимая, что и тогда всё повторится.
Название: Красные бусы
Автор: A-Neo
Фэндом: Неуловимые мстители
Персонажи: Ксанка Щусь
Рейтинг: PG-13
Жанры: Пропущенная сцена
Предупреждения: Нехронологическое повествование
Размер: Драббл
Описание: Ксанка не выбросила бусы, которые подарил ей Сидор Лютый. Она сохранила их, сама не зная, зачем.
Бусы были из красного стекляруса, таким грош цена в базарный день. Они пылились на дне шкатулки вместе с прочими безделушками. Ксения Ивановна Цыганкова изредка взвешивала их на ладони, собираясь выбросить, но всякий раз, вздыхая, убирала на прежнее место. Ксения Ивановна и дорогих украшений не носила, считая серьги, кольца и прочие ожерелья мещанством, а эти бусы – безвкусные, броские, не любила в особенности. Слишком уж о многом они напоминали.
Злейший враг, убийца её отца с глумливой ухмылкой надел их на её шею в трактире, где гуляли пьяные бандиты.
- Не забижают? – приторно-ласково спросил, тряхнув лихим чубом. Должно быть, калёными щипцами подвивал перед зеркальцем, наводил форс.
- Нет, что вы, дядь Сидор, - смиренно ответила она, притворяясь несмышлёной дурочкой.
Что до "забижать", то её в трактире и вправду никто не трогал. То ли атаман дал указание лап к сиротинке не тянуть, то ли по какой другой причине, но бурнаши к ней не приставали. А если бы и попробовали, то она б сумела дать отпор. Не напрасно осваивала приёмы французской борьбы из потрёпанной Валеркиной книжки.
- А я тебе гостинчик привёз, - продолжал, паясничая, атаман и протянул на раскрытой ладони те самые красные бусики. – Нравится?
Какая-нибудь недалёкая девка, возможно, пришла бы в восторг от подобного подношения, но Ксанка прохладно относилась ко всякого рода девчачьим цацкам. А здесь и вовсе дарил враг. Тут в самый раз гордо высказать "дяде Сидору" в наглую его рожу всю правду-матку. Но игру в дурочку, благодарную за то, что пригрел атаман сиротинку, пристроил к месту, следовало продолжать, поэтому Ксанка, широко улыбнувшись, блестя глазами, с придыханием ответила:
- Очень!
Поскольку руки девчонки заняты были подносом, Сидор Лютый самолично накинул на неё украшение.
- Носи на здоровье!
- Спасибочки за гостинец! – дурашливо осклабилась она, чуть склонив голову, в душе желая послать благодетеля на все четыре стороны, сорвать, растоптать его подарочек. Проклятые бусы жгли ей шею, словно не стекляшки, а угольки нанизал на нитку неведомый умелец.
По правде говоря, ей ещё никогда ничего не дарили, особенно посторонние взрослые мужчины и вместе с ненавистью она ощутила не то стыд, не то радость. Ксанка озлилась: неладно вышло. Прятала-прятала девчоночью натуру, а та стойкая оказалась, взяла да вылезла. Как-то так нечаянно вышло, что сразу не выбросила бусы – не до того стало в суматохе, потом позабыла о них и машинально сунула в карман, вот они и сохранились. Яша, наверное, даже не знает, что она их сберегла.
За стеклянными бусинками вставал жестокий, голодный двадцатый год, пылала станица, жалобно трубили коровы, которых бандиты гнали из родных хлевов, набросив на рога верёвку, голосили бабы, щёлкали, подобно хлысту, винтовочные выстрелы. Широкоплечий человек в матросской тельняшке, рваной и окровавленной, плевал в лицо атаману, и чумазая, по-мальчишески стриженая девчонка кричала, глотая слёзы:
- Батя-а!
Но наравне с этим горьким, дымным, полным опасностей временем в памяти проступало и нечто иное. Это были дни её юности, полные надежд на новую, лучшую жизнь, когда всё, что делали она, её друзья и отец, казалось единственно правильным. Ксения Ивановна сквозь годы видела себя босоногой девочкой в линялом платьишке, с вечными цыпками на руках от работы, закалённую в стычках между казачатами и ребятами из иногородних. И коса у неё тогда была знатная, до пояса. Мать часто хворала, поэтому все заботы о доме, единственной коровёнке и жалком огородишке легли на её с братом плечи. Заманчивые идеи о равенстве и братстве, принесённые отцом с фронта, будоражили Ксанкино воображение. Год шёл тысяча девятьсот восемнадцатый от Рождества Христова. В округе, опьянённой вседозволенностью, объявилась пропасть всяких батек и атаманов, провозглашавших себя властью, Красную гвардию побивала Белая, а отец, твёрдо решив сражаться за власть рабочих и крестьян, сколачивал собственный отряд.
В отряд тятька брать её не хотел. Он и Даньку-то поначалу собирался оставить в Збруевке. Но Ксанка, проявив настойчивость, упросила строгого родителя. Мать к тому времени навсегда успокоилась под крестом на старом погосте, хата непоправимо покосилась, а корову свели на ярмарку. Больше в станице девчонку ничто не держало. Последним аргументом стали волосы, решительно остриженные острыми овечьими ножницами. Батя так и ахнул, когда дочь явилась, демонстративно крутя отрезанную косу, но в отряд принять согласился наравне с братом. Назваться повелел Стёпкой.
Никто, кроме отца и Даньки, не знал, что она девчонка. Ксанка берегла свой секрет и от бойцов, и от прибившегося к ним цыганёнка Яшки, и от питерского гимназиста Валерки, отставшего от родных при налёте банды на поезд. Всё ей казалось, что иначе осмеют, выгонят, а если нет, так ничего серьёзного не доверят. А ей хотелось настоящих дел, чтобы ни в чём не уступать мальчишкам, жаждалось строить новую жизнь, где никто не обзовёт её с Данькой голытьбой. Только новая жизнь всё никак не наступала, да и старая становилась день ото дня хуже.
Тяжело ей далось перевоплощение в парнишку. Попервости не хватало косы, голова казалась лёгкой, как пушинка, непослушные колючие вихры торчали во все стороны. Потом-то привыклось, даже после окончания войны Ксения Ивановна носила короткие стрижки. С серой сатиновой косовороткой и портками, метущими пыль бахромой на штанинах, дело пошло уже легче. В мальчишечьей одежде, не сковывающей движения, до поры до времени скрывающей природные девичьи выпуклости, оказалось куда удобней скакать верхом, бороться и взбираться на деревья да деревенские плетни. Куда сложнее было вести себя по-мальчишески. Ксанка старательно ходила вразвалочку, подражая отцу, цвиркала слюной сквозь зубы, растирая плевок босой пяткой. Вот ругаться солёными словечками не научилась, и уши её горели, когда ругались другие. С мытьём обстояло ещё сложнее. Ксанка вставала ни свет ни заря, обливалась, пока никто не видит, ледяной колодезной водой, торопливо натягивая одежду на дрожащее, покрытое мурашками тело. На реке уходила подальше в заросли, либо, чтобы не навлекать лишних подозрений, сидела на берегу, будто не умея плавать, отводя глаза от купающихся нагишом бойцов.
И всё ей мнилось, что друзья раскрыли её секрет и лишь из деликатности о том не говорят. Но ведь недаром известно: чего боишься – то и случается. Ксанкина тайна стала явью, но это произошло уже после того, как их отряд наголову разбила повстанческая армия атамана Бурнаша и осталось от него всего-то четверо: брат с сестрой, цыганёнок и гимназист, скрывшиеся в камышовых зарослях.
Ксения Ивановна всегда смущалась, воскрешая тот день, когда её подвела бдительность. Тогда она, поднявшись пораньше, осторожно, опасаясь разбудить спящих ребят, выбралась из шалаша и направилась на реку. Раздевшись, зашла в воду, подрагивая от утренней прохлады, плескала на себя пригоршни воды, и, наконец, саженками поплыла на середину реки. Тут-то её и застал Яшка, спустившийся напоить коня. Цыган застыл в изумлении сначала от того, что Стёпка, как оказалось, ещё как умеет плавать, потом от того, что Стёпка-то вовсе и не Стёпка. Ксанка слишком поздно заметила непрошеного наблюдателя. Ойкнув, она присела на мелководье, прикрыв руками грудь. Ошеломлённый Яшка словно прирос к берегу, тараща ошалелые глаза.
- Отвернись, чего уставился, - сказала она, едва ворочая непослушным языком.
После того случая скрываться больше не имело смысла. Данька порывался отправить сестру в Збруевку к тётке Дарье, которая жалела ребят и иногда подкармливала. Однако Ксанка и тут заупрямилась. После всего, чем она пожертвовала, что перенесла наравне со всеми, уходить попросту некуда и незачем. Ребята, против ожидания, её поддержали. Яшке она приглянулась, а Валерка, погружённый в фантазии, загорелся идеей сделать из неё разведчицу. Ксанке, приставленной к кашеварству, задумка пришлась по душе: теперь и она сможет, не уступая друзьям, мстить поганым бурнашам.
- Я тебя научу борьбе, - пообещал гимназист, поправив сползшие на нос очки.
Ксанка, боровшаяся за правое дело третий год кряду, непонимающе хмыкнула.
- Да не такой борьбе! То есть… - запутался долговязый Валерка. – То есть бороться за будущее без угнетателей, конечно, тоже надо, но это другая борьба. Вроде драки.
Ксанка сплюнула. Драться она умела превосходно, не хуже мальчишек, что не раз доказывала. А тут какой-то щуплый хлопец, которого ей ничего не стоит уложить на обе лопатки, станет учить её махать кулаками! Валерка терпеливо объяснил, показывая книжку, в которой нарисованы были сплетённые в схватке спортсмены в чёрных трико, какая такая есть французская борьба, она же греко-римская.
- А, это как в цирке! – вспомнила Ксанка представление бродячей труппы, некогда заехавшей в их станицу. Лоснящийся от пота борец в таком же чёрном трико, облегающем фигуру, перекатывал под кожей стальные бугры мышц, приглашал желающих на поединок. Антрепренер, казавшийся на фоне артиста ничтожной букашкой, заманивал станичных силачей, суля десять целковых тому, кто сумеет одолеть циркача за три минуты. Первого смельчака, соблазнившегося наградой, борец хитрой подсечкой уложил спиной в станичную пыль через десять секунд. Второй претендент, кузнец, играючи ломавший подковы, продержался чуть дольше, но и он потерпел сокрушительное поражение. Больше охотников не нашлось, назавтра цирк уехал, а посрамленный кузнец принялся усердно тренироваться, выжимая тяжести. Видимо, надеялся когда-нибудь взять реванш.
- Вроде того, - подтвердил довольный гимназист.
Буржуйская борьба Ксанке понравилась. Вскоре она овладела основными приёмами, поэтому бурнашам, подстерегшим девчонку у тётки Дарьи, пришлось немало повозиться, чтобы её скрутить.
Ксения Ивановна грустно покачала головой. Многое из того, за что они тогда сражались, не щадя ни себя, ни врага, не сбылось, многое пошло не так, как мечталось вечерами у костров под бодрые песни, как расписывали брошюры и яркие плакаты. Мировой пожар раздуть не получилось. Но прошлое, уходящее всё дальше и дальше, по-прежнему щемило сердце сладкой грустью по тем временам, когда она была молода, мысли чисты и ясны, когда другу верили, как себе, когда четыре всадника скакали по степи навстречу багровому восходу. Вздохнув, Ксения Ивановна убрала бусы в шкатулку, пообещав в следующий раз точно их выбросить и понимая, что и тогда всё повторится.
-
-
03.09.2017 в 19:55