Передайте от меня привет Бродвею, когда попадёте на него.
Я сделяль. Не знаю только, выкладывать это отдельно, или как продолжение "Lasciate ogni speranza".
***
Фролло снедал жар, становившийся с каждым часом всё сильнее, всё нестерпимее. Он облизнул пересохшие губы и в очередной раз пошарил вокруг себя рукой, отыскивая кружку. Воды в ней не было ни капли. Он опустошил её ещё утром. Узник засопел, скалясь во тьме. Фролло прекрасно знал распорядок: тюремщик приносит пищу и воду дважды в день. Час его прихода ещё не настал. Зови не зови – раньше срока он не явится. Поблажки здесь не дождёшься. Всё, чего можно добиться – грубого окрика, а то и чувствительного тычка под рёбра, а они и без того ныли после схватки с Квазимодо. Или, что много хуже, тюремщик принесёт воду только затем, чтобы, язвительно хохоча, выплеснуть ему в лицо. Благоразумнее терпеть, стиснув зубы. И он ждал, то и дело проверяя пустую кружку, борясь с искушением швырнуть бесполезную посудину в стену.
Жажда превратилась в изощрённую пытку. Фролло сдавленно простонал. Голова кружилась, пересохшую глотку жгло, казалось, самое нутро его пылало. Хорошо тем, кто сидит в сыром подземелье. Темень, безмолвие, цепь, прикреплённая к стальному кольцу, натиравшему щиколотку – а теперь добавилось ещё и это. Хотя бы глоток воды! Неужели он недостоин даже такой малости?! Тяжело задышав, он закрыл глаза, моля небо о забытьи. Или о скором избавлении.
Попробовать всё же позвать тюремщика? Фролло заскрежетал зубами. Никогда. Он лучше умрёт от жажды, но не унизится перед каким-то мужланом, не растопчет свою гордость. В конце концов, гордость – это всё, что у него ещё осталось. Он сильный. Он вытерпит. Никакие пытки и оковы не сломят его бушующий дух.
Он помотал головой, словно цепной пёс, и свернулся на соломе, подтянув колени к животу. Он привык к оковам, к неизвестности, смирился с тем, что держит ответ за совершённые им грехи. Одного он принять не мог – предательства. Все отвергли его, все оставили. Никто даже не попытался облегчить его участь. Огонь. Всюду огонь. И в нём танцует цыганка, исчадие ада, саламандра, погубительница. Из-за неё он здесь.
- Приди ко мне, Эсмеральда! Молю тебя! Хоть ты сжалься надо мной!
Она единственная, кого он готов умолять, презрев гордость.
Под сомкнутыми веками предстала река. Не такая, как Сена, в которую стекают городские нечистоты, где купаются и бродяги и добропорядочные горожане, и тут же прачки с красными от щёлока руками лупят вальками бельё. Эта река оказалась неизвестной ему, полноводной и чистой, он наяву слышал её шум, но не мог подойти, чтоб сделать хотя бы глоток. Хотя бы один! Фролло встряхнулся, прогоняя видение. Он вспомнил.
Квазимодо, его приёмыш, его творение, накрепко привязанный к позорному столбу, с разодранной в кровь спиной, просил пить. Зеваки, забавляясь его беспомощностью, исходили хохотом, бранились, сыпали шутками, соревнуясь в гнусном остроумии, швыряли камни. Обитатели городского дна, охочие до кровавых зрелищ, вились вокруг осуждённого, как слепни, донимающие быка. А ведь Квазимодо страдал по его, Фролло, вине. Жеан припомнил полную обожания и радости улыбку приёмыша, заметившего его приближение. Он мог освободить горбуна, не боясь позора, ореолом окружавшего любой эшафот – власть судьи ставила его неизмеримо выше суеверий городского отребья. Мог разогнать мучителей. Мог поднести несчастному эти жалкие несколько глотков воды. Он не сделал ничего. Он пришпорил коня и трусливо проехал мимо. Не расплачивается ли он теперь ещё и за то малодушие?
- Эсмеральда… Пожалуйста…
Ведь цыганка сжалилась тогда над Квазимодо. Неужели же она не пожалеет и его тоже?
Перед глазами поплыли красные круги. В тот момент, когда Фролло готов был сдаться и позвать тюремщика, он снова увидел Эсмеральду, извивающуюся в танце. Языки пламени лизали её босые ступни, но она не замечала ничего, не чувствовала боли. Воистину – саламандра, только эти колдовские твари не боятся огня, рождаются из огня.
Закусывая губы, он ждал, заворожённый её пляской, снизойдёт ли она до него. Когда цыганка, сделав последнее па, склонилась над ним, он сказал совсем не то, что хотел:
- Ведьма! Пришла поглумиться надо мной? Ну так давай!
И дрогнул, поняв, что совершил непоправимое. Она уйдёт, исчезнет и больше не покажется, если только не вздумает снова подразнить его.
Девушка, освещённая яркими всполохами, ни слова не говоря, отстегнула от пояса фляжку и, глядя исполненными сострадания глазами, протянула ему. Фролло, дёрнувшись, попробовал приподняться, но не смог. Тогда она села рядом, положила его голову себе на колени и, придерживая одной рукой, другой поднесла фляжку к губам. Он, как зверь, жадно припал к живительному источнику, и не отрывался, пока не осушил всё до капли. Жар, пожиравший его нутро, несколько утих.
- Благодарю… - с трудом прошептал он, всё ещё не веря.
Кивнув, она приложила ладонь к его пылающему лбу. Фролло блаженно зажмурился, проваливаясь в чёрную яму, где не было счёта времени. Вынырнув из забытья, он понял, что, как и прежде лежит во тьме, распростершись на охапке соломы, а рядом нет никого - никого и не было. Цыганка, пожалевшая его, оказалась всего лишь горячечным видением, но всё же он понял, что после её посещения ему и в самом деле стало легче. У него хватит сил вытерпеть.
Фролло провёл рукой по лицу, с удивлением ощутив мокрые дорожки на щеках.
***
Фролло снедал жар, становившийся с каждым часом всё сильнее, всё нестерпимее. Он облизнул пересохшие губы и в очередной раз пошарил вокруг себя рукой, отыскивая кружку. Воды в ней не было ни капли. Он опустошил её ещё утром. Узник засопел, скалясь во тьме. Фролло прекрасно знал распорядок: тюремщик приносит пищу и воду дважды в день. Час его прихода ещё не настал. Зови не зови – раньше срока он не явится. Поблажки здесь не дождёшься. Всё, чего можно добиться – грубого окрика, а то и чувствительного тычка под рёбра, а они и без того ныли после схватки с Квазимодо. Или, что много хуже, тюремщик принесёт воду только затем, чтобы, язвительно хохоча, выплеснуть ему в лицо. Благоразумнее терпеть, стиснув зубы. И он ждал, то и дело проверяя пустую кружку, борясь с искушением швырнуть бесполезную посудину в стену.
Жажда превратилась в изощрённую пытку. Фролло сдавленно простонал. Голова кружилась, пересохшую глотку жгло, казалось, самое нутро его пылало. Хорошо тем, кто сидит в сыром подземелье. Темень, безмолвие, цепь, прикреплённая к стальному кольцу, натиравшему щиколотку – а теперь добавилось ещё и это. Хотя бы глоток воды! Неужели он недостоин даже такой малости?! Тяжело задышав, он закрыл глаза, моля небо о забытьи. Или о скором избавлении.
Попробовать всё же позвать тюремщика? Фролло заскрежетал зубами. Никогда. Он лучше умрёт от жажды, но не унизится перед каким-то мужланом, не растопчет свою гордость. В конце концов, гордость – это всё, что у него ещё осталось. Он сильный. Он вытерпит. Никакие пытки и оковы не сломят его бушующий дух.
Он помотал головой, словно цепной пёс, и свернулся на соломе, подтянув колени к животу. Он привык к оковам, к неизвестности, смирился с тем, что держит ответ за совершённые им грехи. Одного он принять не мог – предательства. Все отвергли его, все оставили. Никто даже не попытался облегчить его участь. Огонь. Всюду огонь. И в нём танцует цыганка, исчадие ада, саламандра, погубительница. Из-за неё он здесь.
- Приди ко мне, Эсмеральда! Молю тебя! Хоть ты сжалься надо мной!
Она единственная, кого он готов умолять, презрев гордость.
Под сомкнутыми веками предстала река. Не такая, как Сена, в которую стекают городские нечистоты, где купаются и бродяги и добропорядочные горожане, и тут же прачки с красными от щёлока руками лупят вальками бельё. Эта река оказалась неизвестной ему, полноводной и чистой, он наяву слышал её шум, но не мог подойти, чтоб сделать хотя бы глоток. Хотя бы один! Фролло встряхнулся, прогоняя видение. Он вспомнил.
Квазимодо, его приёмыш, его творение, накрепко привязанный к позорному столбу, с разодранной в кровь спиной, просил пить. Зеваки, забавляясь его беспомощностью, исходили хохотом, бранились, сыпали шутками, соревнуясь в гнусном остроумии, швыряли камни. Обитатели городского дна, охочие до кровавых зрелищ, вились вокруг осуждённого, как слепни, донимающие быка. А ведь Квазимодо страдал по его, Фролло, вине. Жеан припомнил полную обожания и радости улыбку приёмыша, заметившего его приближение. Он мог освободить горбуна, не боясь позора, ореолом окружавшего любой эшафот – власть судьи ставила его неизмеримо выше суеверий городского отребья. Мог разогнать мучителей. Мог поднести несчастному эти жалкие несколько глотков воды. Он не сделал ничего. Он пришпорил коня и трусливо проехал мимо. Не расплачивается ли он теперь ещё и за то малодушие?
- Эсмеральда… Пожалуйста…
Ведь цыганка сжалилась тогда над Квазимодо. Неужели же она не пожалеет и его тоже?
Перед глазами поплыли красные круги. В тот момент, когда Фролло готов был сдаться и позвать тюремщика, он снова увидел Эсмеральду, извивающуюся в танце. Языки пламени лизали её босые ступни, но она не замечала ничего, не чувствовала боли. Воистину – саламандра, только эти колдовские твари не боятся огня, рождаются из огня.
Закусывая губы, он ждал, заворожённый её пляской, снизойдёт ли она до него. Когда цыганка, сделав последнее па, склонилась над ним, он сказал совсем не то, что хотел:
- Ведьма! Пришла поглумиться надо мной? Ну так давай!
И дрогнул, поняв, что совершил непоправимое. Она уйдёт, исчезнет и больше не покажется, если только не вздумает снова подразнить его.
Девушка, освещённая яркими всполохами, ни слова не говоря, отстегнула от пояса фляжку и, глядя исполненными сострадания глазами, протянула ему. Фролло, дёрнувшись, попробовал приподняться, но не смог. Тогда она села рядом, положила его голову себе на колени и, придерживая одной рукой, другой поднесла фляжку к губам. Он, как зверь, жадно припал к живительному источнику, и не отрывался, пока не осушил всё до капли. Жар, пожиравший его нутро, несколько утих.
- Благодарю… - с трудом прошептал он, всё ещё не веря.
Кивнув, она приложила ладонь к его пылающему лбу. Фролло блаженно зажмурился, проваливаясь в чёрную яму, где не было счёта времени. Вынырнув из забытья, он понял, что, как и прежде лежит во тьме, распростершись на охапке соломы, а рядом нет никого - никого и не было. Цыганка, пожалевшая его, оказалась всего лишь горячечным видением, но всё же он понял, что после её посещения ему и в самом деле стало легче. У него хватит сил вытерпеть.
Фролло провёл рукой по лицу, с удивлением ощутив мокрые дорожки на щеках.
-
-
23.03.2017 в 17:26-
-
23.03.2017 в 17:41-
-
23.03.2017 в 18:31-
-
23.03.2017 в 18:58-
-
23.03.2017 в 21:10