Передайте от меня привет Бродвею, когда попадёте на него.
Просто отрывки из старой книги, прослеживающие эволюцию одного из персонажей.
Днём и ночью он читал много, жадно, без разбора, словно бы отгораживаясь от жизни пыльными полками книг... В нём были задатки учёного. Род Гейзенов славился профессорами и доцентами. Но дядя не верил в добрую судьбу Ульриха. В племяннике было мало спокойного упорства, много порывистости. Мало мудрой рассудительности, много поспешности в суждениях.(...) Его не пугала бедность. Он молод, неприхотлив и энергичен. Дядя и тётя могут быть спокойны за своё добро. Он не прикоснётся ни к одному сундуку, ни к одной тряпке.(...)
... лучшие бриджи Ульриха пошли за семьдесят рублей,... сапоги... просят каши, но негде достать кожи...
...с некоторого времени Ульрих утратил задорную жизнерадостность. Кошелёк быстро пустел. Цены на то, чего не было у Ульриха, подымались, на то немногое, что было, падали.(...) Приближаясь к моменту, когда жизни, со всеми её напастями и бурями, человек может противопоставить только своё полуприкрытое тело, Ульрих становился циничным и грубым. Жизнерадостный и сентиментальный бурш внезапно объявил полную переоценку ценностей. Ему доставляло мучительное наслаждение выворачивать наизнанку, как перчатку, свои былые верования и привязанности. Прежде всего он твёрдо усвоил - может быть, поверил кому-нибудь на слово, - что причины всех бедствий надо искать не только в самой революции, но и дальше и глубже. Проклятым вопросом возникла в нём необходимость отыскать самый корень зла.(..) Ему становилось легче, когда он высказывался громко, как будто он кричал свои обвинения в лицо urbi et orbi(...).
...этот человек сознательно опустошает себя, чтоб окаменевшая душа могла звенеть одной только ненавистью. Потому что сейчас только ненависть помогала этому человеку бороться с голодом, с тоской, с одиночеством, с отчаянием... (...)
Он знал за собой полную неспособность прикинуться тихой овечкой, другом нового порядка. Если бы у него была связка гранат или бомба, он способен был бы ворваться в какой-нибудь совдеп, утолить бушевавшую в нём ярость, а там будь что будет.(...)
...зверь, выросший и окрепший в душе Ульриха, нашёл себе выход. Прячась в болотистых лесах, ночными набегами на растянутые красные части он приобрёл славу бесстрашного, озлобленного бойца, и его боялись даже свои.(...) В юрьевском госпитале Ульриху отрезали половину уха, но рана на голове не заживала и гноилась.(...) Бугоровский экипировал его за свой счёт и дал ему пачку кредиток, которые Ульрих взял не колеблясь. Это была цена крови, плата ландскнехта.(...) Ульрих был принят в сводную офицерскую роту... Здесь он встретил таких же озлобленных, монархически настроенных офицеров...(...)
Ульрих пил много, как никогда раньше, быстро хмелел...(...)
...кровавая повязка на лбу делала его похожим на купперовского индейца...
"Удивительно, как уживается в нём храбрость с болтливостью."(...)
Отряд Ульриха всегда был в арьергарде. Казалось, бес вселился в этого раненого, тщедушного человека. Он был стремителен и беспощаден к себе и другим. Он не дорожил жизнью, но пули щадили его. (...)
Ульрих про себя решил, что этот комиссар не уйдёт от него живым.(...) С сухим ожесточением вёл эту последнюю игру Ульрих.(...) Ожесточение скрашивало для Ульриха последние дни этой безнадёжной борьбы. В каждом белом солдате из крестьян он видел будущего дезертира, следил за ними с неутомимостью ищейки и расправлялся безжалостно. Но с особою силой ненависть его к красным сосредоточилась на латыше-военкоме... Они столкнулись в густых сумерках в роще... Он [Альфред] узнал офицера с воспалёнными впалыми глазами и всегда перебинтованной головой. О нём с ужасом говорили перебежчики. Встреча эта в обоих вызвала прилив долго накапливаемой страстности.
...ни один из них не хотел отступить, и ни один не желал умереть от руки другого.(...) Началась изощрённая дуэль. Она должна была окончиться смертью одного...(...) ...Альфред понял, что выжидать нельзя.(...) Он вытянул руку и выпустил всю обойму, целясь в ствол на уровне туловища. Вздох донёсся после третьего выстрела, но Альфред только перенёс точку прицела ниже.(...)
...Альфред так и не узнал исхода дуэли. Капли крови на серебристой коре могли быть и от лёгкой раны. Воробьёв взвалил на плечи умирающего товарища.(...) Ульрих был лёгок и удобен, как подросток. За плечом Воробьёва раздавались хрипы. Может быть, Ульрих хотел что-нибудь сказать, но останавливаться было невозможно. Кроме того, Воробьёв был убеждён, что говорить не о чем. Всё было ясно до отвращения, и слова походили бы на мух, выползающих из уха мертвеца...
Александр Лебеденко. Лицом к лицу. (отрывки из романа) Советский писатель, Л.:1958
Днём и ночью он читал много, жадно, без разбора, словно бы отгораживаясь от жизни пыльными полками книг... В нём были задатки учёного. Род Гейзенов славился профессорами и доцентами. Но дядя не верил в добрую судьбу Ульриха. В племяннике было мало спокойного упорства, много порывистости. Мало мудрой рассудительности, много поспешности в суждениях.(...) Его не пугала бедность. Он молод, неприхотлив и энергичен. Дядя и тётя могут быть спокойны за своё добро. Он не прикоснётся ни к одному сундуку, ни к одной тряпке.(...)
... лучшие бриджи Ульриха пошли за семьдесят рублей,... сапоги... просят каши, но негде достать кожи...
...с некоторого времени Ульрих утратил задорную жизнерадостность. Кошелёк быстро пустел. Цены на то, чего не было у Ульриха, подымались, на то немногое, что было, падали.(...) Приближаясь к моменту, когда жизни, со всеми её напастями и бурями, человек может противопоставить только своё полуприкрытое тело, Ульрих становился циничным и грубым. Жизнерадостный и сентиментальный бурш внезапно объявил полную переоценку ценностей. Ему доставляло мучительное наслаждение выворачивать наизнанку, как перчатку, свои былые верования и привязанности. Прежде всего он твёрдо усвоил - может быть, поверил кому-нибудь на слово, - что причины всех бедствий надо искать не только в самой революции, но и дальше и глубже. Проклятым вопросом возникла в нём необходимость отыскать самый корень зла.(..) Ему становилось легче, когда он высказывался громко, как будто он кричал свои обвинения в лицо urbi et orbi(...).
...этот человек сознательно опустошает себя, чтоб окаменевшая душа могла звенеть одной только ненавистью. Потому что сейчас только ненависть помогала этому человеку бороться с голодом, с тоской, с одиночеством, с отчаянием... (...)
Он знал за собой полную неспособность прикинуться тихой овечкой, другом нового порядка. Если бы у него была связка гранат или бомба, он способен был бы ворваться в какой-нибудь совдеп, утолить бушевавшую в нём ярость, а там будь что будет.(...)
...зверь, выросший и окрепший в душе Ульриха, нашёл себе выход. Прячась в болотистых лесах, ночными набегами на растянутые красные части он приобрёл славу бесстрашного, озлобленного бойца, и его боялись даже свои.(...) В юрьевском госпитале Ульриху отрезали половину уха, но рана на голове не заживала и гноилась.(...) Бугоровский экипировал его за свой счёт и дал ему пачку кредиток, которые Ульрих взял не колеблясь. Это была цена крови, плата ландскнехта.(...) Ульрих был принят в сводную офицерскую роту... Здесь он встретил таких же озлобленных, монархически настроенных офицеров...(...)
Ульрих пил много, как никогда раньше, быстро хмелел...(...)
...кровавая повязка на лбу делала его похожим на купперовского индейца...
"Удивительно, как уживается в нём храбрость с болтливостью."(...)
Отряд Ульриха всегда был в арьергарде. Казалось, бес вселился в этого раненого, тщедушного человека. Он был стремителен и беспощаден к себе и другим. Он не дорожил жизнью, но пули щадили его. (...)
Ульрих про себя решил, что этот комиссар не уйдёт от него живым.(...) С сухим ожесточением вёл эту последнюю игру Ульрих.(...) Ожесточение скрашивало для Ульриха последние дни этой безнадёжной борьбы. В каждом белом солдате из крестьян он видел будущего дезертира, следил за ними с неутомимостью ищейки и расправлялся безжалостно. Но с особою силой ненависть его к красным сосредоточилась на латыше-военкоме... Они столкнулись в густых сумерках в роще... Он [Альфред] узнал офицера с воспалёнными впалыми глазами и всегда перебинтованной головой. О нём с ужасом говорили перебежчики. Встреча эта в обоих вызвала прилив долго накапливаемой страстности.
...ни один из них не хотел отступить, и ни один не желал умереть от руки другого.(...) Началась изощрённая дуэль. Она должна была окончиться смертью одного...(...) ...Альфред понял, что выжидать нельзя.(...) Он вытянул руку и выпустил всю обойму, целясь в ствол на уровне туловища. Вздох донёсся после третьего выстрела, но Альфред только перенёс точку прицела ниже.(...)
...Альфред так и не узнал исхода дуэли. Капли крови на серебристой коре могли быть и от лёгкой раны. Воробьёв взвалил на плечи умирающего товарища.(...) Ульрих был лёгок и удобен, как подросток. За плечом Воробьёва раздавались хрипы. Может быть, Ульрих хотел что-нибудь сказать, но останавливаться было невозможно. Кроме того, Воробьёв был убеждён, что говорить не о чем. Всё было ясно до отвращения, и слова походили бы на мух, выползающих из уха мертвеца...
Александр Лебеденко. Лицом к лицу. (отрывки из романа) Советский писатель, Л.:1958