Недавно в беседе ВКонтактике моими же стараниями зашёл спор за Ларису Огудалову, где я выступила в качестве адвоката Карандышева, пытаясь доказать, что он не дурак и не ничтожество, и Лариса поступила с ним отвратительно, и не только Ларисе все должны, но она тоже кому-то должна. Выбрать из всего фендома самого неприятного и нелюбимого большинством персонажа, привязаться к нему и выискивать положительные качества - знаю, умею, практикую. Частично из приводимых мною аргументов сложилась канва "Зерентуйского романса" и, в частности, фраза о вещи, которую Карандышев переиначивает в бреду, применяя к себе.
- Я вещь. Не человек. Всё так. Дешёвая, безвкусная. Вещи не бывает плохо, больно или стыдно, она не может обижаться, не умеет любить. Ей во всём отказано. Вещь используют, когда она нужна, а после тут же отшвыривают в сторону. У неё нет своей судьбы.
Не знаю, как это можно трактовать, но я хотела показать позднее горькое прозрение человека: с ним поступили в точности как с вещью. Пользовались, пока был нужен, позже передумали и, сорвав зло, выбросили. Лариса не устраивает сцен Паратову, Кнурову и Вожеватову, однако вымещает досаду на женихе, которого для неё якобы не существует более. Он говорил Ларисе:
- Они не смотрят на вас, как на женщину, как на человека, - человек сам располагает своей судьбой; они смотрят на вас, как на вещь. Ну, если вы вещь, - это другое дело. Вещь, конечно, принадлежит тому, кто ее выиграл, вещь и обижаться не может.
А теперь Карандышев осознал, что сам такая же "вещь", да ещё и ниже рангом дорогой (впрочем, относительно, относительно) Ларисы. Никого не интересуют его желания и эмоции, никому нет дела до того, что у него на душе и что он там чувствует. Точнее, он и раньше осознавал такое отношение к себе, но не признавал открыто и пытался сопротивляться, отстаивая своё человеческое достоинство. Теперь уже констатировал факт. Всё. Доломали. Давно, впрочем, констатировал, теперь лишь повторяет, растравляя себя. Обычно самолюбие и желание показать своё я вменяют Карандышеву чуть ли не в вину. То бишь иметь чувство собственного достоинства - плохо? Но чем тогда лучше Паратов с его понтами, высокомерные Кнуров и Вожеватов? Разве богатство даёт право унижать других и выпячивать своё эго? Вроде как нет. С фига ли тогда все шишки валят на одного Карандышева? Выходит, лишь потому, что он выпендривается неуклюже. А сиди и не рыпайся, нечего тянуться за людьми. "Я мужа своего если уж не любить, так хоть уважать должна; а как я могу уважать человека, который равнодушно сносит насмешки и всевозможные оскорбления." (с) Действительно, как можно уважать человека, если он не опускается до уровня хама.
Вчера читала "Лекции по теории драмы" Бориса Костелянеца, анализировавшего, в числе прочего, и "Бесприданницу". Его разбор полётов мне нравится куда больше, чем прочитанный незадолго до "Действенный анализ пьесы" Александра Поламишева: у него есть выводы, сами себе противоречящие, или с которыми я не согласна. Хотя и там есть, над чем задуматься. Костелянец точнее. Вот что он говорит о той фразе о вещи:"Нельзя не удивиться и не поразиться глубине и афористичности слов Карандышева. Хорошо нам известные со школьной скамьи слова мы охотно приписываем самому Островскому, как бы забывая, что они вложены в уста Юлия Капитоныча.
Уж не одарил ли его драматург этой сильной и разящей мыслью только потому, что больше ее в пьесе высказать было некому? (...) Для тех, кто видел и продолжает видеть в Карандышеве только "мелюзгу", от которой должна бежать Лариса, кто считает его фигурой статической, раз навсегда застывшей в своей заурядности, завистливости и мелком самолюбии, слова про "вещь" должны в его устах показаться неуместными. Подобному персонажу не дано постичь истину об "овеществляемом" человеке, о человеке-марионетке, которым манипулируют власть имущие.
Но драматург ведь смотрит на Карандышева не глазами Кнурова и Паратова. Юлий Капитоныч, каким его видит Островский, открыт для драматических изменений и прозрений. Когда Юлий Капитоныч хорохорится или, по словам Паратова, "топорщится", ему и в голову не может прийти мысль о человеке, превращаемом в вещь. Приди ему в те минуты такая мысль, он прогнал бы ее от себя прочь.
Но катастрофа, постигающая его во время обеда, стимулирует его мысль, вынуждает его отказаться от иллюзий о себе самом, признать себя смешным человеком, пешкой в чужих безжалостных руках. А в последнем акте ход событий еще более способствует той работе мысли, которая уже началась в сознании Карандышева. Он обнаруживает, что и Лариса - всего лишь пешка в игре холодных страстей Паратова, Кнурова и Вожеватова. Поэтому, оскорбленный уже не только за себя, но и за Ларису, он прорывается к истине о человеке-вещи, и он выражает ее безупречно точно и жестоко.
Ранее все попытки униженного, оскорбленного маленького человека отстоять себя, свое человеческое достоинство принимали смешные, жалкие, уродливые формы. Вплоть до сцены тоста на злополучном обеде Юлий Капитоныч утверждает себя, доказывая, что он нисколько не ниже, а даже выше других господ, претендующих на Ларису. Пытаясь сравняться с ними и даже "превзойти" их, Карандышев в глубине души знает им цену, но не видит ничего "смешного" в своем стремлении сравняться с ними. Здесь один из истоков парадоксальной драмы этого "маленького" человека, сближающей его с "маленькими" людьми Достоевского, с их амбициозностью и обостренным чувством собственного достоинства. И, подобно им, Юлий Капитоныч тоже оказывается способным оценить и других людей, и самого себя трезво и беспощадно.
Драматизм ситуаций в явлении четырнадцатом третьего акта и одиннадцатом явлении последнего акта повергает Юлия Капитоныча в состояние предельного отчаяния. И тогда именно он схватывает и обнажает проблемы, темы, коллизии, связывающие воедино всех персонажей "Бесприданницы". Именно он во всеуслышание говорит о том, о чем тот же Паратов, тоже человек-вещь, предпочитает умалчивать, сохраняя видимость гордого и независимого барина."
Ото ж. Не всё в нём так просто, в Капитоныче. Будь он мелким эгоистом, не испытывавшим чувств к Ларисе - легче было б трактовать его образ. "Я готов на всякую жертву, готов терпеть всякое унижение для вас," - заявил персонаж, всю пьесу сопротивлявшийся унижению. Мне даже в голову никогда не приходило, что Карандышев не мог сказать "человек сам располагает своей судьбой" и прочее, наоборот, его слова выглядят вполне органично. Я ведь то же самое о нём думала, только сказать не умела так, как Костелянец. Я поняла, каким хотел показать Карандышева сам Островский. Надеюсь, что поняла и сумела передать... Во всяком случае, хоть не одна я его так вижу. Также порадовало замечание: в финале Лариса и Карандышев обретают взаимопонимание. "Святая наука - расслышать друг друга (с)" Могут ведь, когда захотят. Только вот слишком поздно. Ах, почему пистолет не дал осечку?
Я думала цитату "Я любви искала и не нашла. На меня смотрели и смотрят, как на забаву. Никогда никто не старался заглянуть ко мне в душу, ни от кого я не видела сочувствия, не слыхала теплого, сердечного слова. А ведь так жить холодно. Я не виновата, я искала любви и не нашла... ее нет на свете... нечего и искать." переложить с мужскими окончаниями, но в итоге не решилась. Хотя, знаете, на характер Юлия Капитоновича вполне ложится.