Главы 1-6
Глава 7. Новая Лиза * * *
Персонал института с бдительностью Цербера охранял подопечных от губительного влияния повседневной жизни, словно нежные оранжерейные цветы от дуновений холодного ветра. А за исключённой Елизаветой Вишневецкой присмотреть оказалось некому, и её подхватил даже и не не злой колючий ураган, а самый настоящий самум. И лежала она сейчас, опоённая, покорная и сгорающая, даже не пытаясь прикрыть бесстыдно обнажённое тело, готовая познать великую тайну отношений мужчины и женщины. Адмирал шептал ей ласковые слова, покрывал торопливыми жадными поцелуями лицо, шею и грудь.
Лиза млела, совершенно позабыв о том, что совершает грехопадение с собственным дядей, не думая, какой странный контраст являет их пара. Она – невинная белокурая девица с личиком наивной куклы, и он – тронутый сединой прожжённый негодяй с жестокими стальными глазами. Пламя, вызванное, коварной смесью шампанского и эликсира, бродило в крови девушки, призывая:
- Ничего не бойся! Соверши грех!
- Лизонька… - хрипло прошептал Вишневецкий. – Доверься мне, душа моя…
И она поверила – ей некому больше было верить сейчас. Где-то там, за туманной гранью, осталось прошлое, а настоящее превратилось в бурный поток наслаждения, перемешанного с болью. В какой-то момент Лизе показалось, что вот сейчас она умрёт. Тихо вскрикнув, княжна забилась, словно раненая птица, и затихла, чувствуя, как угасает внутри неё всепоглощающий огонь.
- Вот, значит, как это бывает… - прошептала она.
Адмирал осторожно прижал Лизу к себе. Так, в обнимку, они и уснули.
Утро обернулось для Лизы горьким разочарованием. Вчерашний дурман выветрился из головы, оставив после себя гнетущую тяжесть и ужас после осознания содеянного. Княжна готова была кричать от отчаяния. Что она, глупая, натворила? Как позволила себя провести? Ею попросту воспользовались, как безвольной марионеткой – и она сама вешалась дядюшке на шею. Подарки, красивые слова, робкие прикосновения, поездка в ресторан – и вот чем всё закончилось! Она сидит теперь на смятой постели, спрятав в ладонях пылающее лицо, и скорбит о том, о чём ещё вчера ни капельки не жалела. Хуже того, скоро о диком её поступке прознают слуги, а, значит, поползут слухи и тогда известно станет всей Москве. Она предала свою любовь и отныне опозорена навеки! Не сдержавшись, Лиза всхлипнула. Вишневецкий тут же проснулся.
- Что с тобой, Лизонька? – обеспокоенно спросил он.
- Как?! Вы… Вы… Ещё и спрашиваете?! – давясь рыданиями, выговорила до глубины души возмущённая девушка. – Гадкий! Ненавижу вас! Ненавижу!
- Лиза, умоляю тебя, перестань!
Адмирал сделал попытку обнять племянницу, но та отстранилась. Его скривившееся от боли лицо оказалось целительным бальзамом для душевных ран обманутой княжны. Вот так! Пусть и он тоже страдает, видя, насколько безразличен и противен ей! Растерев слёзы по щекам, Лиза молвила, стараясь, чтобы голос звучал как можно спокойнее:
- Отвернитесь, дядюшка, мне нужно одеться.
Вишневецкий поспешно повернулся к ней спиной. Всё ещё всхлипывая, княжна дрожащими руками пыталась самостоятельно справиться с предметами своего гардероба.
- Вчера ты была совсем другой… - тоскливо протянул князь.
- А отныне я и буду другой! – холодно ответила Лиза. – Более вам не удастся обмануть меня.
- Но ведь мы же любим друг друга! – вскочил Вишневецкий.
- Любим, дядюшка? – саркастически усмехнулась княжна, заплетая растрёпанные локоны в косу. – Так вы называете кровосмешение?
Смущённый Вишневецкий поник, отчаянно раздумывая. Сказать ей или нет? Решившись, он приготовился произнести те слова, которые одни, по его мнению, и могли вернуть расположение ускользающей возлюбленной.
- Послушай, Лизонька, если между нами только это препятствие, то я должен признаться тебе…
Лиза не пожелала слушать. В голове её созрел план мести. Отныне девушка знала, как следует вести себя с тем, кого и язык не поворачивается называть дядей.
- Довольно с меня слов! – оборвала она признание Вишневецкого. - Отныне я не поверю ни единому.
Резким движением княжна вскочила на ноги. Тело отозвалось тошнотой и головокружением. Глубоко вздохнув, гордая Лиза, провожаемая жалобным взглядом Адмирала, двинулась к выходу. Уже на пороге девушка обернулась:
- И пусть всё произошедшее не покидает пределов этой комнаты.
- Об этом не беспокойся, Лизонька.
Едва за княжной захлопнулась дверь, Адмирал в гневе ударил кулаком по ни в чём не повинной подушке и сдавленно прорычал:
- Чёрт тебя возьми, проклятая девчонка!
Князь готов был рыдать от боли и злобы, крушить всё вокруг. Совсем недавно он упивался сбывшейся мечтой, тешился надеждами, а та, которую он полюбил всем сердцем, разрушила его грёзы. Этот её пренебрежительный тон, безразличие во взгляде… Словно и не было минувшей ночи. Вот к чему привела столь дешёвая победа! Впрочем, на что он рассчитывал, пытаясь обманом заполучить желаемое? Может, следовало проявить терпение, и тогда Лиза пришла бы к нему сама? А теперь в юную княжну будто другой человек вселился. Адмирал никогда прежде не видел Лизу такой решительной и жёсткой.
Где ты, прежняя простодушная княжна?
А Лиза, запершись в комнате, безутешно рыдала в подушку. Когда слёзы иссякли, она, пошатываясь, подошла к столу, извлекла из ящика дневник и сделала в нём одну-единственную запись: "Сегодня я плакала в последний раз, мама..."
На первый взгляд новая Лиза Вишневецкая ничем не отличалась от прежней. Она так же вела дневник, задумчиво смотрела в окно на унылые осенние улицы, читала книги, умостившись в кресле с ногами, пила и ела, не опасаясь более зелья. Но вот замечать дядюшку перестала вовсе. Нет, она не избегала общества Вишневецкого, наоборот, старалась почаще попадаться князю на глаза. При том на его вопросы не отвечала, смотрела как на пустое место, не удостаивала даже кивком головы, словом, воспринимала словно неодушевлённый предмет. Такое поведение давалось ей нелегко, но Лиза мужественно продолжала мстить, как умела, и тихо радовалась, видя безмолвные страдания князя.
Обоюдная пытка длилась целую неделю. За всё это время Лиза не сказала Адмиралу ни слова. Единственной отдушиной для неё стал дневник. Вишневецкий же, отчаявшись вернуть расположение племянницы, с удвоенной энергией занялся подготовкой восстания.
Возле ворот института остановилась карета. Молодая женщина проворно спрыгнула с подножки, приветливо кивнула почтительно вытянувшемуся сторожу и поспешила ко входу. Палыч, бросив пост, засеменил за ней, радостно бормоча на ходу:
- Госпожа Воронцова! С приездом вас!
Да, то была она, получившая отставку и ныне Высочайшей милостью возвращённая на пост начальницы Московского Екатерининского института благородных девиц Софья Воронцова, урождённая Горчакова. Не скинув верхней одежды, она едва ли не бегом взлетела на второй этаж и распахнула дверь родного кабинета, где в то время разбирала деловые бумаги её заместительница и подруга Анастасия Шестакова.
- Софи? – ничуть не удивившись, оторвалась от своего занятия Ася. – Я была извещена о твоём скором возвращении, но полагала, что ты ради приличия сначала заглянешь домой.
- Господи, Ася, да это успеется! – широко улыбнулась Софья, проходя в кабинет и обнимая поднявшуюся ей навстречу подругу. – Ты даже не представляешь, как я соскучилась по институту, по девочкам…
- То есть служба для тебя важнее собственного сына? – хмыкнула Шестакова, высвобождаясь из объятий. – А ещё меня называют чёрствой карьеристкой.
- Будет тебе, Асенька! Расскажи лучше, как без меня шли дела! – не унималась Воронцова, занимая место за столом.
- Ничего особенно ужасного за время твоего отсутствия не произошло, - презрительно сощурившись, докладывала расхаживающая по кабинету Ася, - кроме того, что твоя фаворитка Вишневецкая своими выходками вынудила меня исключить её из института.
Софья подпрыгнула как ужаленная.
- Как, Ася?! Но я ведь просила тебя!
- Значит, мне следовало оставить безнаказанной безобразную драку с воспитанницей Извольской и встречи с посторонним мужчиной на чердаке? – кислым тоном поинтересовалась Шестакова. Разволновавшаяся Софья нимало не смутилась.
- Постой, ты что-то путаешь, Ася… Лиза не могла так поступить…
- Как видишь, вполне могла, - Ася скептически выгнула правую бровь. - Никак не возьму в толк, почему все видят в ней невинную овечку, тогда как она – бессовестная лгунья и лицемерка.
Графиня Воронцова страдальчески заломила руки.
- О, ты просто не знаешь её! У Лизы сложная судьба. Ей никак нельзя возвращаться домой! – начальница, выскочив из-за стола, так же стремительно, как и вошла, покинула кабинет. – Надеюсь, ещё не слишком поздно!
- Конечно, я не знаю! – передразнила подругу Шестакова. – А впрочем, пусть сама теперь улаживает дрязги этих девиц, а с меня довольно. Будем считать, что пост сдан. Как говорил Чацкий: "Карету мне, карету!"
Оставаться в стенах института более не имело смысла. Анастасия Шестакова вдруг почувствовала себя одинокой и никому не нужной. Ей захотелось уехать прямо сейчас, ни с кем не прощаясь. Однако институтской кареты, а также кучера Карлыча в наличии не оказалось.
- Да он, мадам, Софью… То есть госпожу Воронцову повёз, - виновато оправдывался Палыч.
Ася раздосадовано прикусила губу. Так хотелось скорее бежать отсюда, а теперь изволь ждать возвращения Воронцовой! А та, несомненно, ринулась выручать Лизу. Ася отнеслась к поступку подруги равнодушно. Ей давно опостылели и институт, и Москва, и семейство Шестаковых, и раззява-муж, променявший её, блестящую фрейлину, на угрюмую приблуду-каторжанку. Ася стремилась в Петербург. Там, подле Царской Семьи, она чувствовала себя на своём месте. Служить Отечеству верой и правдой было смыслом её жизни, а педагогикой пускай занимается неблагодарная Софья. Софья… Софья…
- Пока она для персонала остаётся просто Софьей, пусть не надеется навести порядок во вверенном ей заведении! – подумала фрейлина.
А карета тем временем во весь опор мчалась по московским улицам к дому Вишневецких.
Глава 8. Три откровения * * *
Вишневецкого, как он ни готовился, застал врасплох и неприятно удивил неожиданный визит ретивой начальницы института. Во-первых, князь попросту с неприязнью относился к молодой Воронцовой, ненамного превосходящей по возрасту воспитанниц выпускного класса. Во-вторых, поспешность, с которой начальница явилась в его дом, говорила о крайнем её беспокойстве за судьбу любимицы-Лизы, выделяемой из массы остальных подопечных. Вряд ли графиня Воронцова так бегает за каждой исключённой институткой. Возможно, племянница успела в своё время поделиться с покровительницей подозрениями на его счёт. В-третьих, Софья отнимала у него Лизу, пусть и такую – холодную и неприступную, но отнимала совсем.
Извиняющимся голоском Воронцова лопотала о чудовищном недоразумении, повлекшем исключение ни в чём не повинной Елизаветы Вишневецкой. Она, как начальница, весьма сожалеет о необдуманном решении своей заместительницы и невозможности вовремя принять меры. Девица непременно должна продолжать образование. Князь, он же опекун, нужно полагать, возражений не имеет?
Князь, как ни странно, возражал. Ему, как члену попечительского совета, крайне неприятна чехарда в руководящем составе института, не лучшим образом отражающаяся на моральном здоровье воспитанниц. О "чудовищном недоразумении" ему прекрасно известно из первых уст. Его, князя, не устраивает обстановка, сложившаяся в институте, а его племянница – не дворовая девка, которую сегодня гонят, завтра зовут обратно. Проживёт как-нибудь и без аттестата.
После аргументов Вишневецкого Софье оставалось лишь принести глубочайшие извинения и откланяться, но она не собиралась сдаваться так просто. Разумеется, она понимает чувства его сиятельства и приложит все силы для дальнейшего поддержания порядка во вверенном ей учебном заведении. Да, возможно, образование племянницы для князя и неважно. Но как думает сама Лиза? Не будет ли правильным прежде всего выслушать её мнение? Нельзя ли, чтобы она присутствовала при беседе?
Проклиная в душе настырную посетительницу, Адмирал позвонил горничной и приказал той позвать Лизу.
Княжна давно уже увидела из окна институтскую карету, догадалась, о чём в гостиной разговаривают дядюшка и графиня Воронцова и не знала, какое решение следует принять. Остаться и продолжать изводить Вишневецкого или же вернуться в лоно института? Лизу одинаково прельщали оба варианта. Здесь она может отыскать потайной ход в Неглинку, раскрыть тайну исчезновения брата, разоблачить дядюшкины козни. В институте никто и ничто не напомнит ей о ночи, до сих пор воскрешаемой в памяти со стыдом и восторгом, о том, о чём даже батюшке стыдно признаться на исповеди. Ну нет, для таких, как неугомонная Полина, дом Вишневецкого, несомненно, представляет огромнейшее поле для сыщицкой деятельности, а Лизе загадок пока довольно.
Софья и Вишневецкий с затаённым трепетом ожидали решения юной княжны. Когда та объявила о своём намерении возвратиться в институт, князь едва сдержал досадливый возглас. Ускользала последняя надежда на примирение. Та, которой он едва не открыл самую страшную свою тайну, сейчас уйдёт и даже видеть её он сможет урывками. На сей раз привыкший побеждать Адмирал с позором проиграл.
Вот уже вещи собраны и отнесены в карету, и близкие, но одновременно такие далёкие люди нерешительно замерли, не зная, что сказать перед разлукой и нужно ли вообще о чём-либо говорить. Казалось, вместе с Лизой дом покидает частичка света и никакое упоение властью не заполнит пустоту, образовавшуюся в чёрной душе Адмирала.
- Позволите мне попрощаться с племянницей? – покосился на Софью Вишневецкий.
- Разумеется, - понимающе кивнула графиня. – Я буду ожидать в карете.
- Лизонька, ты позволишь мне навещать тебя? – робко спросил князь, едва остался наедине с похитившей его сердце.
- Вы думаете, я стану скучать по вам, дядюшка? – впервые за последние дни снизошла до разговора Лиза.
- Я понимаю… Ты вряд ли найдёшь в себе силы простить меня, но постарайся хотя бы понять… - взяв руки девушки в свои, открылся Адмирал. – Я не мог поступить иначе. Я люблю тебя, Лизонька, так, как никого и никогда не любил и не видел иного способа завоевать тебя.
Он не верил, что слова смогут удержать возлюбленную от бегства, но и скрывать нахлынувшие чувства более не мог. Сейчас король преступного мира целиком отдавал себя во власть княжны Вишневецкой. Одно её слово – и зловещий Адмирал, возмечтавший о Короне Российской Империи, исчезнет навсегда, а назревающий офицерский бунт не состоится. Останется Алексей Вишневецкий, уважаемый в обществе человек, которого и в голову никому не придёт заподозрить в связях с преступным миром. Только одно слово, простое слово "люблю" могло перевести события в иное русло!
- И ваш поступок, и ваши слова гадки, дядя, - нахмурилась Лиза, не замечая мольбы в глазах князя, но и не отнимая рук. – Я также на многое готова пойти ради любви, но не на грех кровосмешения.
- А если бы я не был родным тебе по крови? Тогда ты полюбила бы меня? – предпринял повторную попытку Вишневецкий, с такой силой сжав ладони племянницы, что Лиза вскрикнула.
- Как вам известно, моё сердце принадлежит поручику Орлову и мы будем вместе пусть и без вашего благословения!
- Это мы ещё посмотрим! – сквозь зубы процедил князь.
- Посмотрим, дядюшка! – согласилась упрямая княжна, высвобождаясь из хватки Адмирала.
Всё, что могло быть сказано – произнесено. Вишневецкий понял: сейчас лучше просто отпустить девушку. Как знать, вдруг разлука заставит её изменить мнение, а пищи для размышлений на досуге у Лизы более чем достаточно. Твердыня под названием "любовь к Орлову" несколько пошатнулась, а значит, не всё потеряно. Посмотрим, Лизонька, посмотрим…
Карета, слегка покачиваясь, без прежней спешки, медленно катилась к институту. Величаво восседавший на козлах Карлыч лениво озирал окружающую панораму и время от времени цокал языком послушным лошадям. Сияющая от счастья графиня Воронцова безуспешно пыталась растормошить Лизу. Княжна Вишневецкая не разделяла весёлого настроения начальницы и в сумрачности лицо её вполне могло соперничать с последними днями хмурой осени.
- Я рада видеть вас в добром здравии, - завязала беседу Воронцова. - Признаться, помня ваши рассказы о странном поведении дядюшки, я весьма обеспокоилась…
- О нет, мадам, - покачала головой Лиза, - все мои рассказы были не более чем детскими выдумками. Теперь я это поняла.
- Но всё же князь Вишневецкий странный человек, - стояла на своём Софья. – У меня было время в том убедиться, потому я не склонна считать ваши подозрения пустыми домыслами. Мне самой некогда довелось находиться в похожей ситуации.
- Вам, мадам? – заинтересовалась княжна.
- Да, это так. Я, не ведая о том, стала наследницей состояния… одного человека. Некто князь Хованский, рассчитывавший заполучить деньги, скрыл от меня правду и, притворившись влюблённым, добивался моей руки, зная, что сердце я отдала другому.
Откровенность начальницы и в особенности беззаботный вид, с которым та повествовала о минувших перипетиях, удивил институтку. Конечно же, Лиза слышала ставшую чуть ли не легендой и искажённую многочисленными пересказчицами историю любви воспитанницы Горчаковой и связанного брачными узами графа Воронцова, но о присутствии третьего лица узнала впервые.
- Нет, мадам, полагаю, моё наследство не интересует дядюшку. У него имеются другие причины разлучить нас с Андрэ, - ответила Вишневецкая и тут же пресекла дальнейшие расспросы. – Простите, мне не хотелось бы более затрагивать эту тему.
Софья благоразумно предпочла оставить воспитанницу в покое. Лиза жива и здорова, чего вполне достаточно. Захочет – так расскажет, нет – слова из неё не вытянешь, такой уж характер.
В институте Вишневецкая принесла искренние извинения получившей, наконец, возможность уехать Асе и с чувством выполненного долга поднялась в дортуар, который покинула, как ей теперь казалось, много лет назад. Восторги соскучившихся подруг несколько развеселили её. Однако отвечать на вопросы Лиза и тут отказалась. Да, она по-прежнему уверена, что дядюшка странный и опасный человек. Нет, он не обидел её. Но разговаривать и даже вспоминать о нём ей тяжело и она надеется на понимание девочек. Пусть всё остаётся как прежде.
Институтки, у которых полно было и собственных забот, вняли просьбе Лизы. Лишь дотошная Полина, лишённая возможности проявить талант сыщицы, не могла успокоиться.
- Как, Лиза, разве тебя не волнует наследство?
- Дядюшке не нужны мои деньги, - опустила голову Вишневецкая.
- Тогда что же? – не унималась Гарденина.
Мудрая Ванда, деликатно взяв сыщицу под локоток, увела её в другой конец дортуара, заняв посторонней беседой. А более никто не растравлял Лизиных ран. Жизнь потекла по заведённому руслу. Софья Воронцова с новыми силами приступила к управлению институтом, попирая заведённые Асей порядки. Эжени с невиданным прилежанием взялась за штурм математических высот. Алёна, окончательно решившая посвятить себя сцене, пропадала на уроках пения, готовясь к музыкальному конкурсу. Сама же Лиза налегла на учёбу, навёрстывая пропущенные занятия. Ещё одним важным событием стало примирение с Извольской. Обнявшись, рассорившиеся подруги поклялись забыть былые распри и простили нанесённые обиды. Таким образом, под ликующие возгласы Алёны, Ванды, Нины, Эжени и Полины Союз Горячих сердец возродился в прежнем составе.
Днём времени на скуку не оставалось совершенно, но вот по ночам в голову приходили посторонние мысли. Например, исчезнувший в неизвестном направлении цыган Олеко, с чьим письмом не расставалась Эжени Меньшикова, может быть пропавшим много лет назад братом. А Андрэ неужели и вправду задумал жениться ради денег? И так ли он любим ею, как прежде? А днём… Днём думать было некогда.
- Душечки, снег пошёл! – радостно возвестил чей-то бойкий голосок.
Ученицы выпускного класса кинулись к окнам. И правда, в воздухе кружились лёгкие снежинки, устилая землю, крыши и деревья покамест ещё тонким, почти невесомым покровом. Смеясь и толкаясь, растерявшие всякую серьёзность институтки перебрасывались репликами.
- Как поздно в этом году!
- Скорее бы на прогулку!
- А ведь и Рождество скоро, душечки…
- Ну уж и скоро!
- Знаете, душечки, нам, как выпускным, на нынешнее Рождество больше позволят, чем остальным, - заинтриговала всех смуглянка Багдасарова.
-Так и позволят! – хмыкнула Гарденина, подзадоривая подругу. – Небось, дадут по яблоку и кулёчку конфект и отошлют в дортуар.
- Вот и нет! – вскинулась порывистая армянка и, завладев всеобщим вниманием, заговорила, закатывая глаза к потолку. – Нам и ёлку наряжать дозволят, и в театр отвезут, и бал будет с настоящими кавалерами, я уж точно знаю.
- А фруктов и сладостей сколько угодно! – мечтательно протянула пухленькая, вечно голодная Виноградова.
Эжени тотчас толкнула её локтем в бок:
- Ты, душечка, любую беседу сведёшь к еде! Наверное, и с кавалером на балу станешь о варенье да пирожках болтать?
Лакомка Виноградова, впрочем, нисколько не обиделась. Волшебная картина за окном примирила и сплотила всех. Право, незачем ссориться, когда впереди такой светлый праздник! Одна лишь Лиза не шутила, не обсуждала предстоящие рождественские радости, а задумчиво смотрела на падающий снег.
- Если бы вот так и прошлое стереть без следа и начать жить заново! – подумалось ей.
Фройляйн Штольц вошла в класс совершенно незамеченной и лишь громкие хлопки в ладоши заставили увлекшихся воспитанниц обратить взоры на классную даму.
- Эт-то что такое?! Вы не слышали звонка? – деланно возмутилась добродушная немка. – Зачем вы облепили окна, словно невоспитанные плебейки?!
- Так ведь снег пошёл, фройляйн Штольц! – краснея, ответила Нина Изотова, прозванная за робость Мышкой.
- Мы так соскучились по нему! - поддержала осмелевшую товарку Алёна.
Штольц фыркнула:
- Если я не ошибаюсь, у вас сейчас по расписанию урок немецкого языка, а не созерцание улицы, а потому… - и, набрав воздуху в лёгкие, прикрикнула. - Все по местам!
Институтки поспешно кинулись к своим партам. Лиза, до последнего старавшаяся ничем не выдавать понурого состояния, глубоко вздохнула и шмыгнула носом, что не ускользнуло от внимания одного человека.
На большой перемене Лиза осталась в классе и сидела за партой, закрыв ладонями лицо. Чья-то рука осторожно тронула её плечо.
- Лиза… Не плачь, пожалуйста.
- Ванда? – подняла сухие глаза княжна. – Я не плачу.
Гордая одинокая полька, редко с кем-либо делящаяся мыслями и переживаниями, присела на скамью рядом с Вишневецкой.
- Прости мою навязчивость, но мне больно видеть, какой ты стала. Вся извелась, в глазах печаль. Тебя что-то гложет, я вижу.
Мягкий голос с едва уловимым акцентом звучал успокаивающе. Участие Ванды тронуло Лизу и она решилась поделиться с подругой наболевшим.
- Знаешь, Ванда, я ночами беспрестанно думаю. Вот бывает так, когда любишь человека, клянёшься ждать его, а потом… Потом появляется другой, который на всё готов пойти ради твоей любви, даже на подлый обман. И как быть, когда совершенно запуталась между ними?
Казавшаяся столь неприступной полька с материнской нежностью обняла страдающую Лизу и тихо сказала:
- Я никогда не любила, но попробую дать совет. Ты ведь не связана никакими обязательствами, помимо клятвы верности, с тем человеком? Если любовь ушла, к чему напрасно мучить себя и его? Ты вольна выбирать, кому отдать сердце и предательства здесь нет. Если ты уверена в искренности чувств другого…
- А ежели быть вместе с тем другим мы сможем, лишь преступив Господни заповеди? – с непередаваемым отчаянием воскликнула Вишневецкая.
Ванда задумалась. Проницательные глаза её заглянули в самую душу Лизы и сразу всё поняли.
- Нет, Лиза, я уверена, что Господь, даровав тебе любовь, не допустит свершиться такому греху.
Вишневецкая едва не призналась, что грехопадение уже свершилось, но вовремя удержала себя. Зачем об этом знать чистой непорочной Ванде? Она и без того много ей сказала. Но Ванда не выдаст тайны, здесь сомнений нет. Трогательное уединение союзниц нарушили вошедшие в класс воспитанницы. Полячка, приняв безразличный вид, сразу же отстранилась от Лизы.
- О чём вы здесь секретничали? – пристала не в меру любопытная Эжени.
- Обсуждали решение математической задачи! – невинно улыбнулась Вишневецкая.
- Ну-ну, не хочешь, можешь и не говорить, - надулась Меньшикова, усаживаясь на место, - только помни, что у членов Союза Горячих сердец нет тайн друг от друга.
Разговор с Вандой хоть и не рассеял полностью сомнения Лизы, но внёс в её мятущуюся душу некоторое успокоение. Однажды всё образуется, а там посмотрим.
Глава 9. Песня Ангела* * *
- Алёнушка, душенька, спой!
- Ангел!
Обитательницы дортуара окружили воспитанницу Знаменскую, по праву считавшуюся лучшим голосом института, упрашивая устроить вечерний концерт из одного сольного номера. Алёна, как истинная актриса, вежливо отнекивалась.
- Что вы, душечки, какие песни? – смущённо улыбалась девушка, пряча косу под чепец. – Сейчас фройляйн Штольц придёт проверять, готовы ли мы ко сну.
"Немецкая" классная дама Штольц, в отличие от "французской" Наденьки, слыла за злюку, наводила показной строгостью страх на воспитанниц и требовала неукоснительного соблюдения правил. К доброй Надежде Бутовой институтки панибратски обращались по имени, к Штольц – исключительно по фамилии, за глаза и вовсе обзывали "мымрой". И лишь немногие девушки понимали, что за внешней суровостью чопорной немки кроется исключительной доброты сердце. Эмма Оттовна всю себя отдавала делу, можно сказать, жила им. К великому сожалению, её истинную сущность девочки постигали слишком поздно, уже после выпуска, когда не оставалось возможности попросить у фройляйн прощения за намеренное непослушание и дурные слова в её адрес.
Итак, сегодняшнее дежурство было "немецким", посему Алёна отмахивалась от просьб подруг. Ей не хотелось на ночь глядя выслушивать нотации фройляйн, да и настроение не располагало к выступлению. Помечтать бы сейчас, подумать о далёком доме или же о забавном корнете Веснине, но разве это объяснишь однокашницам, которым подай песен и всё тут!
- Спой, Соловушка! – подольстилась тихоня Мышка.
Несдержанная на язык Эжени сделала одухотворённое лицо и с выражением продекламировала, словно на уроке словесности:
- Спой, светик, не стыдись! Что, ежели, сестрица, при красоте такой и петь ты мастерица?
В голосе княжны Меньшиковой чувствовался вызов.
- Задаёшься? Много воображаешь о себе? – читалось в её сверкающих глазах.
Не выдержав столь нахального натиска, Знаменская, наконец, сдалась.
- Хорошо, душечки, что вам исполнить?
- "На солнце гляжу", ту, что мадам Софи когда-то пела, можешь? – опередив всех возможных заказчиц, попросила Лиза.
Алёна кивнула и зашевелила губами, припоминая слова. Слушательницы терпеливо ждали, не сводя глаз с институтской Соловушки. Одна лишь вечно голодная Лика, отвернувшись ото всех, смаковала картофельную котлетку, которую удалось "словчить" у Зейнаб во время дежурства по кухне.
- И как она у тебя уцелела до вечера? - подивилась Извольская. На нарушительницу тишины тут же зашикали.
- На солнце гляжу и слёзы из глаз,
Весна без тебя - что осень.
Тебя я люблю - так любят лишь раз,
Но ветер мечту уносит… -
зазвучал в наступившем благоговейном безмолвии чистый голос Алёны, старательно выводя романс. Исполнительница, и впрямь похожая на ангела, раскраснелась, глаза её заблестели. Соловушка, отрешившись от действительности, позабыла о подругах, не видела дортуара с рядами кроватей, мысли её витали где-то далеко-далеко. Сейчас существовала только она – и песня.
- И только во сне приходишь ко мне,
О большем и думать не смею…
Но не одна Алёна отдалась во власть мечты. Те, кто знал о Лизиной любви к гвардии поручику Орлову, думали, будто княжна выбрала именно эту песню не без умысла и представляет сейчас себя на месте лирической героини, которой, как и Лизе, не суждено видеть счастья с возлюбленным. Но правы они оказались лишь отчасти. Вишневецкая действительно нарочно попросила Алёну исполнить коронную песню мадам Воронцовой и, вытянувшись в форменном платье на кровати (что, между прочим, строжайше запрещалось правилами!), предавалась размышлениям. Вот только в мыслях её витал вовсе не красавец-улан…
- Я выдержу все удары судьбы,
Стараясь быть ей послушной.
Запретной любви жестокая быль,
Безропотны наши души.
И буду любить тебя я всегда,
Прости мне такую смелость,
И пред алтарём не скажем мы "да",
Как нам бы того хотелось…
К чему лгать самой себе? Не осталось никакой страсти к Андрею Орлову. Да и была ли она когда-либо? Не сама ли Лиза придумала лже-любовь и цеплялась за неё с поразительным упрямством? Ныне всё стало на свои места и княжна поняла, по ком страдает сердце. Тот, кого она почитала за отца, тот, кто ни перед чем не останавливается, добился-таки своего. Произошедшее между княжной и Алексеем Вишневецким – что греха таить – однажды случилось бы и безо всякого зелья. Поняв это, Лиза и на обман перестала обижаться. Вот странно – дядюшка сделал её своей игрушкой, а она и рада.
Но быть вместе они не смогут. Лиза согласна идти против мнения света, но не против кровных уз. Даже если они оставят Москву, уедут туда, где их никто не знает, Вишневецкая не поступится принципами и от того их неприкаянная любовь станет ещё горше. Княжна и без того низко пала, подарив сердце заклятому врагу, подозреваемому в причастии к гибели отца и исчезновению брата. Нет, лучше просто уехать из Первопрестольной, как только она получит право самостоятельно распоряжаться наследством и опека дядюшки утратит власть. Но ведь до этого ещё четыре года... Бежать после окончания института, без средств, в никуда? Можно ли спрятаться от самой себя? Ведь чувства не так-то просто вытравить из сердца. А, пусть! Ведь Ванда сказала…
- Господь, даровав тебе любовь, не допустит свершиться такому греху, - прозвучал в её сознании мягкий голос юной польки. И дядюшка… Нет, Лиза потихоньку привыкала пока хотя бы в мыслях называть его Алексеем – он хотел о чём-то важном рассказать ей, а она в запальчивости не стала слушать. Пусть же явится в день посещений, тогда она заставит его признаться!
- Душечки, мымра идёт! – запоздало крикнула дежурившая у дверей воспитанница.
Песня оборвалась. Спохватившиеся институтки, путаясь в длиннющих ночных кофтах, кинулись к кроватям, самые расторопные даже успели накрыться одеялами и притвориться спящими. Лиза, последовав примеру товарок, поспешила натянуть одеяло до подбородка, молясь о том, чтобы Штольц не увидела, что форму она так и не сняла. Иначе не миновать наказания! Классная дама, войдя в дортуар, застала картину полнейшего смятения и хаоса.
- Вы почему до сих пор не готовы ко сну? – обрушился на головы воспитанниц праведный гнев фройляйн. – Что за беготня по дортуару? Эс-сли через две минуты хоть одна из вас не будет лежать в своей кровати, завтра все лишатся прогулки!
Томиться целый день в четырёх стенах никому не хотелось, поэтому приказ немки был исполнен с молниеносной быстротой. Удовлетворённо хмыкнув, фройляйн окинула взором притихших выпускниц, задержав взгляд на Вишневецкой. Та сжалась под одеялом, но Штольц, на Лизино счастье, так ничего и не заметила. Пожелав подопечным доброй ночи, классная дама собственноручно притушила газ в рожках и вышла. Дортуар погрузился в полумрак.
- Ух, вредина! Вечно всё испортит! – зазвучал в тишине недовольный шёпот Юлии Извольской. – Не жизнь, а, право, каторга. Скорей бы прочь отсюда!
- К женишку-индюку под крыло торопишься? – тут же поддела её Эжени.
- Ах ты, гадкая! – вскрикнула изобиженная, запуская в союзницу подушкой.
Меньшикова ловко увернулась от импровизированного снаряда и заквохтала, подражая индюкам. Это было уже слишком. Взбешённая Извольская вскочила было с кровати с целью оттаскать нахалку за косы, но властный голос Лизы не позволил ей посягнуть на личность президентши Союза Горячих сердец.
- Душечки, прекратите сейчас же! Выпускницы, а ведёте себя, словно седьмушки! Или хотите, чтобы фройляйн Штольц услышала? Тогда уж точно всех накажут!
- Она же нарочно дразнит меня! – возмутилась Извольская.
- Прошу тебя, Юля, успокойся! Эжени просто пошутила, - заговорила Лиза, вкладывая в слова всю возможную силу убеждения. - Ведь так, Эжени?
- Эх ты, шуток не понимаешь! – пожала плечами Меньшикова под многозначительным взглядом Вишневецкой. Дотянувшись до брошенной Юлией подушки, расшалившаяся княжна швырнула спальную принадлежность владелице. – Возьми! Ишь, раскидалась тут!
- Ты тоже угомонись, Эжени! – урезонила и её Лиза.
Заносчивая дочь французского посла обиженно фыркнула, однако на развитие конфликта не пошла и улеглась, закрыв глаза. Вздумай кто другой столь открыто командовать ею, тот навлёк бы на себя порцию оскорблений от мстительной княжны. Но Лизу девушка хоть и неохотно, но послушала. Вероятно, причиной послужила благодарность за переданное письмо, с которым Меньшикова по - прежнему носилась, как с писаной торбой. А, может, Эжени не хотела терять расположение институтки, лучше неё разбиравшейся в математике. Или же – как знать? – взбалмошная француженка попросту успела привязаться к Вишневецкой.
Извольская, буркнув под нос нечто вроде "Тоже мне, фря!", уткнулась лицом в подушку и в дортуаре настала та тишина, которой требовала фройляйн Штольц.
- Отдам свой покой и мир этот весь,
Я буду безмерно рада
И счастлива тем, что ты просто есть,
И большего мне не надо.
Нужно дождаться дня посещений, тогда Лиза и скажет всё. Сначала, конечно, для порядка подуется, а потом прошепчет дядюшке на ухо: "Я всё поняла. Я тоже тебя люблю". Так и назовёт – ты, как в прежние времена, не омрачённые страхом и недоверием. А после уж будь что будет. Ванда права…
Настал и день посещений, но напрасно Лиза вскидывала голову всякий раз, когда на пороге класса появлялась дежурная. Приходили близкие к другим, а князь Вишневецкий так и не навестил племянницу. У Адмирала также водилась фамильная гордость Вишневецких.
- Довольно мне вытанцовывать перед девчонкой, - объяснил он верному Акире. - Пусть теперь помучается, подождёт, тем сильнее будет радость встречи.
- Не боится ли мой господин совсем оттолкнуть от себя госпожу? – усомнился японец.
- Нет, Акира, - ухмыльнулся в усы Адмирал, - я знаю, что делаю.
Время неуклонно двигалось, зима заметала промёрзшую землю, год подходил к концу. Приближалось Рождество, а с ним и сопутствующие развлечения – балы, приёмы, ёлки, театры. Словом, воспитанницам, независимо от того, уезжали они на праздник домой или оставались в институте, скучать не приходилось. Слова Ирины Багдасаровой сбылись и девушкам действительно позволили убирать рождественскую ель. Вкусно пахнущее хвоей дерево установили посреди бального зала и девушки под присмотром Наденьки украшали его ветви бумажными цветами, игрушками и мандаринами.
- Следите, душечки, за Ликой, не то она все фрукты поест! – звенел голос Эжени, которой не давал покоя неутолимый аппетит Виноградовой.
- Остынь, сиятельная! – надувала щёки толстушка и тут же сама разражалась заразительным смехом.
Лиза суетилась вместе со всеми, напевала и кружилась. В этот момент юная княжна была чудо как привлекательна! Ну и пусть не вышла в первые ученицы, шифр ей ни к чему. Зато вечером состоится бал, который дядюшка уж никак не сможет пропустить.
- Мадемуазель Вишневецкая! Вас желает видеть дядя! – громом прозвучал в её ушах голос пепиньерки Любы.
Лиза вздрогнула от неожиданности. Князь, злой гений её жизни, возник, стоило о нём только подумать. Ну, теперь-то она отыграется за напрасное ожидание и бессонные ночи! Соорудив на личике постную гримасу, дабы не выдать подругам истинные чувства, княжна последовала за пепиньеркой. Люба шла впереди, ворча нарочно громко, дескать, для визитов родни существуют особые дни, но некоторым всё позволено, главное выбиться в любимицы начальницы, которая своими потаканиями совсем распустила воспитанниц. Лиза слушала и улыбалась. Люба вечно чем-то недовольна, всем завидует, да ещё снискала репутацию доносчицы. Что ж, её тоже можно понять. Жизнь не сложилась, мечты не сбылись, будущее не сулит ничего хорошего, а годы уходят. Так и останется высохшей от злости старой девой. Как тут не позавидовать Софье, которой в её-то положении бесприданницы светило лишь место гувернантки, а судьба возьми да подари мужа-графа и пост начальницы? Как не ополчиться на институток, у которых вся жизнь впереди? Лиза жалела незадачливую пепиньерку и желала, чтобы счастье, наконец, и ей улыбнулась.
Князь поднялся с места навстречу племяннице. Люба, скрестив руки на груди, застыла в сторонке, давая понять, что оставлять Вишневецких наедине не собирается.
- Чем вызван ваш неожиданный визит, дядюшка? – нарочито холодно осведомилась институтка, но по глазам Адмирал понял: скучала.
- Лизонька, милая, ну не сердись, пожалуйста, на своего непутёвого дядьку! – ворковал князь, усаживая девушку на скамью. – Дела, видишь ли, будь они неладны, но сегодня я не мог не вырваться к тебе.
- Так торопился увидеть меня, что не дождался бала? – улыбнулась Лиза, сощурив глаза. – Это после месяца бойкота?
- Ну и змея! – восхитился Адмирал. – Не ты ли первая объявила мне бойкот?
- Ежели я – змея, то ты сам – хитрый аспид! – огрызнулась княжна.
Люба не сдержала довольной ухмылки: ей нравились перебранки между родственниками. Князь же запоздало заметил Лизин переход в общении с "вы" на "ты" и довольно потёр руки. Он не ошибся в умозаключениях и девушка успела пересмотреть своё отношение к нему!
- На "ты" назвала! Значит, я могу рассчитывать на прощение?
- Простила не простила, сейчас не имеет значения, - отмахнулась Вишневецкая, - говори, зачем явился. У меня мало времени, пора готовиться к балу.
- Можешь строить из себя невоспитанную злюку сколько угодно, Лизонька, меня не так-то просто задеть. Я всего лишь хочу вернуть то, что ты забыла при отъезде.
Лиза ещё в начале беседы приметила нарядную коробку на скамейке. Ту самую памятную коробку с некогда преподнесённым сюрпризом.
- Я привёз твоё платье, дабы ты была самой красивой дамой на балу! – торжественно объявил Адмирал, вручая презент возлюбленной.
Люба скривилась, словно попробовала на вкус дольку лимона.
- Ты ведь нарочно его оставила, плутовка? – неожиданно шепнул князь на ухо племяннице.
Сказать по правде, Лиза действительно бросила платье в комнате, когда покидала дядюшкин дом, но вовсе не с тем умыслом, который привиделся его сиятельству. Тогда подарок разонравился ей, поскольку слишком уж о многом напоминал. И сейчас девушка не была уверена, сможет ли надеть платье и беззаботно танцевать в нём. Лучше уж облачиться в наряд, который она сама приготовила – он пусть и не столь шикарный, зато родной.
- Нам запрещают правила… - пролепетала Лиза, отталкивая коробку, словно борясь с искушением. И платье пугало её, и затмить всех на балу хотелось!
- Я поговорю с начальницей, она непременно позволит, - настойчиво толковал князь.
По лицу Любы можно было читать как по открытой книге. В данный момент оно возвещало: "Конечно, мадам начальница позволит! Уж кому-кому, а этой-то вертихвостке непременно позволит!"
- Знаешь, Лизонька, ты изо всех сил пытаешься показать, насколько повзрослела, но, судя по поведению, так и осталась избалованным ребёнком, - вздохнул Вишневецкий. – Только дети могут быть такими капризными и упрямыми.
Глаза княжны метнули молнии. Девушка поспешно выхватила коробку из рук князя.
- Так и быть, дядюшка, я приму твоё подношение!
- И будешь в этом платье на балу?
- Буду! – с вызовом бросила Лиза, вскакивая со скамьи.
Адмирал расплылся в довольной улыбке. Он победил. Опять. Шаг за шагом он завоёвывал душу Лизы, управляя поступками девушки, точно опытный кукловод движениями марионетки. Сегодня – согласилась надеть платье. А завтра…
- Ты ещё вернёшься ко мне, Лизонька и, клянусь тебе, никто и ничто более не разлучит нас!
Люба кашлянула, давая понять, что время, отведённое на свидание, истекло.
- Прошу прощения, ваше сиятельство, мадемуазель Вишневецкой пора готовиться к торжеству.
- Да, да, разумеется, - кивнул Адмирал. – Могу я видеть мадам начальницу?
Пепиньерка придала лицу выражение крайней степени благодушия и готовности услужить.
- Да, госпожа Воронцова сейчас у себя в кабинете. Позвольте, я провожу вас. А вы, мадемуазель, можете присоединиться к подругам.
- До вечера, душа моя! – промурлыкал князь, обнимая девушку на прощание. Лиза замерла в его объятиях. Не вывернуться – Люба смотрит, не оттолкнуть – руки заняты коробкой. А мужчина, забавляясь её поражением, ещё и произнёс с усмешкой:
- А актриса ты никудышная, Лизонька!
Лиза торопилась в дортуар, сжимая в руках коробку и разочарованно хмуря бровки. Свидание прошло не так, как планировалось. И дядюшке не досадила, и о чувствах не сказала, и тайны не узнала, и подарок пришлось принять. Всё Люба виновата, вредная, не дала поговорить начистоту. Впрочем, не стоит портить праздничное настроение из-за пепиньерки. Ведь вечером состоится бал, на котором Лиза будет самой красивой. Никакая графиня Орлова ей и в подмётки не годится. Лиза представила, как подлая разлучница бледнеет от зависти – и неожиданно повеселела. Радужные мысли о предстоящем вечере помогли, вернув в душу улетучившуюся было лёгкость.
- Всё непременно будет хорошо, хорошо, хорошо! – заливисто рассмеялась девушка, кружась от радости, ещё не подозревая, что готовит ей ближайшее будущее.
Глава 10. Молитва Миледи * * *
Лиза, при всей своей бурной фантазии, и представить не могла, какого рода дела задержали дядюшку и какой не совсем приятный разговор он вёл до свидания с ней. Итак, несколько часов назад…
Акира проводил в кабинет Вишневецкого молодую, но много повидавшую графиню Орлову. Женщина шла как на эшафот, проклиная судьбу, некогда столкнувшею её с высокородным злодеем. Зато восседавший за письменным столом князь имел вид буквально цветущий. Приветливо улыбнувшись, он кивнул графине на кресло, в которое та тут же устало опустилась. Вышколенный японец мгновенно ретировался.
- Получила ты вчера письмо от Скобелева? – спросил Адмирал, едва за Акирой закрылась дверь. – Не тяни, от меня всё равно ничего не скроешь.
Натали испугала не столько осведомлённость покровителя, сколько вопрос, заданный жёстким тоном, но с улыбкой на лице. Самозваной аристократке не нравилось посвящать Вишневецкого в подробности личной жизни, но деться было некуда. Подготовка государственного переворота, в которой графиня принимала непосредственное участие, требовала пренебрегать подобными мелочами. И всё же она предприняла слабую попытку возмутиться:
- Читать чужую переписку низко, Алекс!
Князь рассмеялся, но в глазах его появился не предвещающий ничего хорошего блеск.
- С каких это пор ты стала столь щепетильной? Не дури, дай сюда!
Орлова рывком выхватила из ридикюля конверт и швырнула на стол. Адмирал, нисколько не обидевшись, извлёк из него письмо и погрузился в чтение.
- Превосходно! - воскликнул он наконец. – Вижу, наш прославленный полководец всерьёз заинтересовался тобой. Очень хорошо…
- Зачем он тебе? – не поняла сообщница.
- О! Да ты и впрямь влюбилась и потеряла способность соображать.
- И всё же? – настаивала Натали, которой не давали покоя планы Вишневецкого относительно Белого генерала.
Адмирал вздохнул и снисходительно, словно малому ребёнку, пояснил:
- Почва для выступления мною подготовлена, но людям необходим, так сказать, гарант. Нужен вождь, которому солдаты поверят безоговорочно, за которым пойдёт народ. Белый генерал, чьё имя сейчас гремит по всей России, подходит как нельзя лучше. Есть, правда, некоторое затруднение – Скобелев никогда не согласится добровольно принять участие в восстании. Твоя задача – уговорить генерала присоединиться к нам.
Знакомая работа! Однако на сей раз Натали, завлекая в сети Адмирала очередную жертву, терзалась непривычными угрызениями совести. Прежде ко всем мужчинам она относилась равнодушно, а в Скобелева вдруг взяла и влюбилась. Поддавшись чувствам, графиня очутилась между двух огней: и генерала стремилась уберечь от неприятностей, и Вишневецкого, которому многим обязана, боялась, как огня.
- Почему ты думаешь, что он ради меня пойдёт против Государя? – потухшим голосом спросила Орлова, пряча драгоценное письмо обратно в ридикюль. Как ей хотелось, чтобы князь сейчас передумал и освободил от ужасного поручения! Но тот, многозначительно посмотрев сообщнице прямо в глаза, ответил:
- За любимой женщиной можно пойти хоть к чёрту в пекло!
- Алекс, я не смогу… - жалобно простонала Натали.
- Сможешь! – прорычал Адмирал, вскочив. – Сможешь, иначе я придушу тебя собственными руками!
Графиня испуганно вскрикнула и сжалась в кресле, поскольку злодей, склонившись над ней, действительно протянул руки, намереваясь схватить за горло. В глазах Адмирала полыхал безжалостный волчий огонь. Одного этого взгляда оказалось достаточно, чтобы вразумить вышедшую было из повиновения пособницу. Натали севшим от ужаса голосом пискнула:
- Алекс, опомнись! Я сделаю, как ты скажешь!
Вишневецкий тут же убрал руки и расхохотался. Бледная как полотно графиня растирала ладонями шею, словно бы её и впрямь коснулись жёсткие цепкие пальцы, оставив на коже синяки. Князь же снова обратился в само благодушие и вернулся на прежнее место. Натали, всё ещё тяжело дыша от пережитого страха, только и смогла выдавить из себя:
- Напугал, чёрт!
- Наконец-то я вижу прежнюю Миледи! - осклабился Адмирал. – Полно, полно, Наташенька, не пытайся испепелить меня своими очаровательными глазками! Тебе просто необходима была встряска!
Мнимая попытка удушения отбившейся от рук графини и впрямь возымела действие. Во всяком случае к Натали вернулась заинтересованность в порученном ей деле. Уже без прежней обречённости она спросила:
- Итак, как мне следует себя вести со Скобелевым?
Князь довольно хлопнул в ладони.
- Вот это другой разговор! Продолжай вести переписку, уверяй его в своей безграничной любви. Думаю, теперь, - Вишневецкий подмигнул сообщнице, - тебе не составит труда войти в роль.
- Хорошо, я постараюсь, - криво улыбнулась женщина.
- Уж постарайся. Сегодня на балу этак словно невзначай шепни светским кумушкам, желательно старой курице Разумовой, о твоём романе с самим Скобелевым. В первых числах января наш герой, как указал в письме, прибудет в Москву. Он должен задержаться в твоём доме, а там-то я уж сумею окончательно запудрить ему мозги. Но к тому моменту ты должна стать смыслом его существования. Сделай так – и получишь в награду корону.
Натали, раздосадованная очередным фантастическим посулом, вскочила с кресла и, тряхнув подолом для пущей убедительности, горячо воскликнула:
- Не смеши, Алекс! Ну какая из меня императрица?
Вишневецкий подошёл к подельнице. Молодая женщина замерла, готовясь к новой вспышке ярости, но князь почти нежно обнял её и ободряюще шепнул:
- Графиня же из тебя получилась отменная!
Натали на миг показалось, что их прежние отношения возродились и князь снова призовёт её, как когда-то. Всё равно им никуда друг от друга не деться, накрепко повязаны. Орлова прекрасно помнила, как Вишневецкий подобрал её, совсем ещё юную, подавшуюся в Москву в поисках шального счастья. И счастье само протянуло ей руку из чёрной кареты, запряжённой парой великолепнейших гнедых.
- Запрыгивай, красавица! Кажется, нам по пути! – ухмыльнулся аристократ и услужливо распахнул дверцу.
Другая девушка поспешила бы уйти, но Натали благоразумием и скромностью отроду не отличалась. Ни секунды не колеблясь, она вскочила в карету, шагнув таким образом навстречу судьбе. Вот так и завязалось знакомство с князем Вишневецким, который с ходу разглядел в привлекательной крестьяночке родственную душу. Наталья и тогда была достаточно искушена, чтобы не питать иллюзий относительно чистоты намерений благодетеля. За кров, наряды, шикарный выезд, обучение манерам приходилось платить – и она с готовностью платила, щедро одаривая ласками князя, кружа головы тем, на кого он указывал. И ни единого раза совесть не ворохнулась в ней. Какое там – Натали радовалась неслыханной удаче! Одним махом превратилась из мужички в барыню, а что честью девичьей пришлось поступиться – так и тьфу на неё.
Аппетиты авантюристки росли, ей показалось мало того, что дал Вишневецкий: захотелось Наталье стать дворянкой. Князь, процитировав по такому случаю строки из сказки Пушкина, обещал со временем всё устроить, отыскать где-нибудь в глуши титулованного забулдыгу, который за хорошую мзду согласится признать девицу происхождения, прямо говоря, сомнительного своей пропавшей и счастливо обретённой дочерью. Вошедшую во вкус содержанку не прельщал такой вариант. Нетерпеливая Натали решила действовать по-своему и, очаровав английского подданного, находившегося в России с визитом, превратилась в баронессу Каннингем. Влюблённый барон наглядеться не мог на молодую жену, а та уже решила его участь. Супруг наскучил женщине и она, прожив с ним два года в Лондоне, подсыпала в пищу некий порошок, приобретённый у старухи с лицом ведьмы. Торговка смертью беспрестанно шевелила узловатыми пальцами, словно кружева невидимые плела, и уверяла потерявшую последний стыд баронессу в том, что и самый опытный врач не обнаружит в организме следов яда и сочтёт печальный исход следствием сердечного приступа.
Сердце несчастного барона действительно пошаливало, поэтому безвременная кончина подозрений не вызвала. Натали же, опасаясь расследования, которое могли устроить родственники усопшего, поспешила покинуть Туманный Альбион. Да и нечего ей там было делать, она уже получила что хотела – титул и деньги. В Москве новоиспечённую аристократку тут же взял в оборот предприимчивый Вишневецкий.
Баронесса заметалась. Ей не хотелось больше служить князю, но вырваться из его хватки оказалось делом невозможным. Вишневецкий угрозами заставил женщину поведать правду о смерти мужа. Перепуганная Натали не скрыла ничего. Выслушав рассказ отравительницы, Адмирал уставился ей в глаза и зловещим голосом произнёс:
- Что ж, дворянка наша новоявленная, я ведь предлагал не спешить? Обстряпали бы дело тихо-мирно. А у тебя душонка оказалась подлее, чем я думал. Теперь знай и крепко помни: ты по-прежнему в моей власти и будешь беспрекословно исполнять мои приказания. Я помогу тебе стать своей в свете, если уверюсь в твоей полнейшей преданности. Нет – пеняй на себя! Упеку на каторгу!
Натали показалось, что змеиная голова на набалдашнике трости Вишневецкого ехидно ухмыльнулась. Женщине ничего не оставалось делать, кроме как подчиниться. Вишневецкий не барон, ему яд не подсыплешь! К тому же князь за время её отсутствия успел обзавестись слугой-японцем, который в отравах тоже понимал. Службу Натали несла прежнюю, но отныне зависимость от князя страшно угнетала её. Ей претило положение игрушки. В тот день, когда Вишневецкий объявил о разрыве отношений, она несколько воспряла духом, подумав, что князь, всецело занявшись обольщением племянницы, наконец отпустит её. Не отпустил. А тут ещё нежданная любовь, окончательно отравившая и без того нерадостное существование.
Адмирал, отступив на шаг, смерил подельницу оценивающим взглядом с головы до ног:
- Справишься, не сомневайся. Да, кстати, почему ты решила, что я собираюсь сохранить монархию?
- А как же без царя? – удивилась женщина.
- Это не твоего ума дело. Теперь ступай, готовься к балу. Мне же ещё нужно замолвить за тебя словечко перед начальницей института и повидаться с Лизой. Акира, проводи!
Верный японец возник в кабинете как всегда – мгновенно и словно бы ниоткуда. Следуя за желтокожим лакеем, Натали сжимала холодными пальцами виски, а в голове отчаянно стучало:
- Не могу! Не могу!
В дортуаре воспитанницы готовились к балу, помогая друг другу облачаться в наряды и колдуя над причёсками. Платье Лизы, которым княжна не замедлила похвастаться, вызвало всеобщий фурор – такого красивого больше ни у кого не оказалось. Эжени, привыкшая всегда и во всём быть первой, обиженно поджала губы:
- Подумаешь, Вишневецкая! Знай я, что платья можно заказывать у родственников, попросила бы у тётушки ещё лучше твоего.
Прежняя Лиза, несомненно, уступила бы наряд подруге, но новая ответила только:
- Так вышло случайно, Эжени. Дядюшка ничего не знал о правилах, потому и привёз платье, а я не смогла отказаться, чтобы не обидеть его.
- Посмотрим, позволит ли мадам начальница… - завистливо зашипела Меньшикова.
- Мадам позволит! – перебила Лиза.
Эжени, получив достойный отпор, отстала, зато встряла неугомонная сыщица Гарденина.
- И давно ли ты принимаешь подарки от дядюшки? Когда-то даже конфекты, что он приносил, раздавала, а теперь…
Лиза не знала, как ответить, но Эжени, первая, кто вновь затронул тему взаимоотношений в семействе Вишневецких, первая же и пришла на выручку. Обняв Лизу за плечи, русская француженка язвительно улыбнулась Гардениной:
- Сладкое портит фигуру, Полиночка! И притом гостинцами положено делиться. А вот платье – дело другое, такое красивое не зазорно принять хоть от злейшего врага. Впрочем, ты всё равно ничего не понимаешь в моде, что толку объяснять…
- А нет ли тут подвоха? – упорствовала недоверчивая сыщица.
Эжени вытянула губы трубочкой и, явно копируя подсмотренный у Олеко жест, покрутила указательным пальцем правой руки возле виска.
- Какого, Гарденина? Коварный князь Вишневецкий приказал слуге опрыскать платье ядом? Такое возможно только в твоих… детективчиках!
Увлечённая тайнами девица так и вспыхнула от возмущения:
- Да Эдгар По, между прочим…
- Девочки! Перестаньте, пожалуйста! – возопила выведенная из терпения Лиза. – Из-за вас я и одеться не успею!
Эжени, вскрикнув, схватилась за голову – сложная причёска была далека от завершения. Робкая Мышка, взявшая на себя работу парикмахерши, покорно принялась укладывать локоны строптивой княжны.
- Поможешь мне, Полин? – заискивающе улыбнулась Лиза.
Хмыкнув, Гарденина вздёрнула нос: дескать, отстань, самой некогда, но, понаблюдав за безуспешными попытками подруги самостоятельно затянуть шнуровку, всё-таки сменила гнев на милость.
- Ладно уж, давай помогу!
А Лизе некстати вспомнилось, как дядюшка возился со шнуровкой на этом самом платье, его взволнованное дыхание и дрожащие руки. Теперь-то девушка разгадала нехитрый мужской приём, припомнила и другие будто бы нечаянные прикосновения, совсем не родственные, и ту ночь – и сердце забилось быстрее.
- Скорее бы уже увидеться с ним, Господи! – взмолилась девушка каждой клеточкой своего существа.
Графиня Орлова, называвшая себя Миледи в честь героини Дюма, в отличие от институтки Елизаветы Вишневецкой, давно не верила в помощь Всевышнего. Но сейчас, собираясь на бал, она горячо молилась, силясь найти выход из трясины, в которой погрязла сама и куда тянула генерала Скобелева.
- Господи! Я не могу рассказать Михаилу правду! Он возненавидит меня! Он ничего не должен знать о замыслах князя! Но как мне оградить его от зла? Господи, что мне делать? Как остановить Алекса?
Юркая Дарья не могла, конечно, прочесть мысли хозяйки, но и затравленный взгляд графини сообщил ей многое. А Натали поняла: компаньонка при первом удобном случае шепнёт князю – Миледи более не следует доверять. Давно метит на её место, дрянь! Высоко нацелилась, голубушка, гляди, как бы тебе шею не свернули! Впрочем, не до Дарьи сейчас, о другом надо думать. Ещё не поздно… Ещё возможно помешать Вишневецкому. Но как? Как?
Выдать заговорщиков? Тогда и ей не сносить головы. Князь не позволит сообщнице уйти от ответа. И, конечно, имя Скобелева тоже приплетёт. Что же предпринять, что? Мысли отчаянно метались, силясь нащупать путь из западни. Как быть? Господи, помоги! И тут на Орлову снизошло озарение, такое внезапное и простое, что она удивилась даже, как сразу не сообразила. Вишневецкий ведь сам сказал: "За любимой женщиной можно пойти хоть к чёрту в пекло!" А князь любит, несомненно! Однажды в пылу страсти он, забывшись, назвал графиню Лизой – именно тогда Натали поняла, насколько князь неравнодушен к племяннице. Лиза единственный человек, которого он послушается.
- Благодарю Тебя, Господи! Я знаю, как поступить! На балу нужно поговорить с Лизой, только она способна повлиять на этого сумасброда!
Приняв решение, графиня успокоилась и победоносно улыбнулась:
- По счастью, Алекс, у тебя тоже есть та, за которой ты - хоть в пекло!